— я просто не знал, что вам сказать, сэр.

Осень. Пасмурный день, идеальная погода для Лорда, никаких лучей солнца, только серая масса скопившаяся в небе над базой, и тишина. Серые тучи давно и долго скапливались над базой, и дальше, полностью закрывая солнце, а во время заката, небо совсем окрашивается в ало-красный, подобно крови. Голубое небо увидеть теперь невозможно, как и далекие звезды. Торд совершенно спокойно сидел за столом своего кабинета и закуривая, выжидал своего телохранителя с нужными ему бумагами, которые он поручил ему принести. А пока он сам перебирал какие то документы не особо вчитываясь в них, и откладывая в другую стопку. Кабинет давно пропах его сигарами, и не помешало бы открыть окно, проветрить хотя бы, но он попросит об этом Тома, так вставать из-за уютного, рабочего кресла желания нет, и так всё сделают за него. А тем временем Томас уже шел по коридорам, и размышлял… Если бы Томас мог, он бы все изменил… Не допустил бы этого… Но он слаб. Он слаб, он сдался. Он подчинился. Ему вырвали его волю и мораль вместе с волей, и растоптали мечты о счастливом будущем в грязной, пыточной камере. Теперь его счастье- это работа, чашка кофе и постель. Сейчас он нес в кабинет Лидера стопку бумаг, и ровным шагом лишь изредка посматривал на окна, хотя… Какой смысл? Небо будет все таким же, погода такой же, все будет одинаково. И так будет преследовать его вечность. Стук в дверь и лорд автоматом отвечает «входите», он даже не стал смотреть на вошедшего, он знал кто это. Мужчина перед ним аккуратно сложил стопку бумаг на край стола и ждал дальнейших указаний, а Лидер так и не взглянул на него, и не смотрел ещё какое то время занимаясь лишь своим делом, будто перед ним воздух. Через пару мгновений он наконец то откладывает своё деяние и поднимает взгляд на Тома с ядовитой улыбкой, это не к добру. Закидывает ноги на стол и начинает свой диалог. — Как хорошо, когда твой рот в тряпочку, не бубнишь мне о моих обязанностях, ничего не просишь в замен, именно поэтому я и повысил тебя. — С явным восхищением говорит он. — дай-ка мне свою руку. Том послушно протягивает руку и Торд тушит об неё окурок. А затем ногами скидывает все его бумаги со стола — ох, как не ловко.подними пожалуйста, но так, «что бы мне это нравилось» Походу кто то решил развлечь себя во время работы. Что все это время делал Томас? Он и правда мог только «молчать в тряпочку и не бубнеть», сохранять холодное молчание и смотреть каменным выражением лица куда то в пустоту, предавая себя вечности… Но когда об его руку потушили окурок, ни один мускул на его лице не вздрогнул. Если уж он и получил пользу с тех пыток, так это уроки выносливости. Ножи что проходили сквозь его тело, часовые процедуры электрическим стулом, прищепки что доставляли невероятную боль, и это лишь верхушка айсберга. Потушенная сигарета это лишь невинность. Но услышав приказ о том что надо поднять бумаги так «чтобы понравилось» Лидеру, Том лишь тяжело вздохнул а после подойдя к боку стола, тот нагнулся, начав поднимать бумаги, тем самым его тощую задницу мог видеть Торд, и даже протянуть руку и легко достать если захочет конечно же. Все это ужасно не нравилось парню, но… Кто он такой чтобы спорить? Лишь полезный био-мусор, который, если получится, Лидер сразу отправит как пушечное мясо — Вау, Том, ты такой понимающий… Но с чего ты взял что под словами «так, что бы нравилось» я имел ввиду именно это?) Лидер никак не мог, не смотреть на его зад. С кресла, поворачивается в его сторону, вытягивает ногу и носиком ботинка проводит по линии разделяющую ягодицы, тем самым пачкая штаны: — У тебя такая тощая задница, кожа да кости.Том, не тяжело ли тебе на работе? Я совсем забываю тебя кормить.) — его слова не имели особого значения, всего лишь попытка вывести Томаса на эмоции или сопротивление, если это и случится, беднягу изобьют, и не только. И так с ним обходятся чуть ли не каждый день, специально провоцируя на подобные от него выходки. Нога у ягодиц спускается вниз по штанам, и союзка ботинка была примерно под пахом Тома, сквозь штаны она натирала его естество, и самый интересный момент— это реакция Тома, иногда уж слишком интересно было узнать чего он хочет, и что думает, может всё не так и ужасно для него? — мой мальчик не хочет оставить те грёбанные бумаги на полу и сесть ко мне на коленки? Немного придавил он ногой в том самом месте. —… Что же чувствовал Том? Только одно. Отвращение. Отвращение к миру, к этому кабинету, к этому ботинку что пачкал его штаны, к хозяину ботинка, и в первую очередь к себе. Ему было противно от самого себя… Опустив голову очень низко как можно было, Томас стал посмешнее собирать те бумаги, чувствуя как Торд проводил ботинкам по его яйцам. Он не чувствовал возбуждения или чего то другого, только отвращение… Хотелось сопротивляться, сказать чтобы тот прекратил, черт даже попросить! Но… Малейшая отрицательная реакция и Томаса ждет порка и побои. Он вновь будет как побитая собака, с разбитыми очками, разбитым носом, губой, возможно костями и сердцем. Он будет скулить и тихо умолять убить его, дабы прекратить мучения. Но Том не сумасшедший и не псих. Ему остается только покорно выполнять приказы, и не показывать ярких эмоций, дабы побольше не обхватить. На теле Томаса предостаточно шрамов. Все бумаги были собраны и телохранитель чуть приподнялся, поставив их на рабочий стол, видимо проигнорировав вопрос про «сидение на коленях». Все это не более чем игра на выдержку. Издевательство и пытка. —. . . Лидер прекрасно понимал о чем думает Томас: как сильно он ненавидел его за всё то, что вытворял с ним в этой уютной комнатке, как боялся допустить ошибку и вновь стать всего лишь телом, лежащим в крови на полу, у самых его ног в качестве подушки, как терпел его насмешки и издёвки разных форм и видов. В его глазах (скорее уж глазу) он был действительно жалок, так жалок, что Лидер уже начинал жалеть обо всем том, что сделал, и какую боль причинил парню. Торду нравилось испытывать жалость к нему, снаружи он камень, гора, непробиваемая стена, а внутри его душа разбивается на мелкие куски из-за одного лишь жалкого взгляда Тома под ним… Всё могло быть хорошо, и даже лучше, но его терзало осознание того, что, как бы Том с уважением не относился к нему, на деле же это маска, он ненавидит его всем сердцем и желает смерти, он знает, поэтому он держит его в «клетке», если Торд не получит его внимание, то никто его не получит. Точно псих. После работы он часто приходил к себе совершенно никаким, рыдал как девчонка, но продолжал те издёвки над ним изо дня в день, не желая ничего менять. Но кое чего он всё-таки боялся, очень, Томас. Он всем видом говорит ему: «убей уже меня наконец», и это пугает, его воля к жизни истекла. А вдруг в один день его не станет, и он сам покинет этот мир избавившись от мучений, от таких мыслей и до инфаркта оставалось не далеко, и он начинал искать самые разные причины зайти к нему, проведать, но обычно к этому времени он спал, измотанный работай. Это не нормально, бить— а потом жалеть об этом, вроде нравится, но одновременно и нет, боясь что всё зайдет слишком далеко он рискует и играет дальше. … — Не молчи. когда я о чем то спрашиваю тебя. -уже более серьёзно и не так наигранно говорит Лидер. Он приподнимается с места и обхватывает талию тома, так аккуратно и нежно, как никогда ранее, поворачивает к себе лицом и усаживает на коленки, их носы практически соприкасались, заставляя Лидера слегка смутится от такой близости, что кстати не характерно для него. Торд смотрел на него, а Томас на него в ответ, даже через очки он видел всю боль пропитанную в его «глазах», такой спокойный взгляд, и казалось что его глаза вот вот сомкнуться, он просто устал. Хотелось обнять его, за всю его помощь и боль которую тот пережил, но не хотелось показаться слабаком, а уж тем более извиняться, будто такой идиот как Том что то стоит для него, хотя на деле так и есть… -… Простите. — слышится глухой голос секретаря. Ларссон чертовски прав. Том давно потерял свое рвение к жизни. Он потерял все цели, все надежды, все планы и мечты в той самой пыточной камере, куда его доставили как только поймали, словно бродячего пса. Рвение к жизни давно ушло, а стержень что держал его на плаву давно превратился в порошок. Хотел бы Томас, он бы уже давно сделал бы висельную петлю из собственного одеяла, и задушил бы им себя, повесившись, и попрощавшись с жестоким миром. Но нет, ни таблетки, ни нож не во владении Томаса, а повеститься не может просто от усталости. Так и моральной, так и физической. И все же усидевшись на чужих, острых коленях, не обращая внимания, на то как же нежно мог обнять его Ларссон, слуга лишь опустил голову, словно он в чем то провинился. Хотя. А если он реально в чем то провинился? Он только что не ответил на вопрос Лидера, и сейчас будет жестоко избит. Его очки разобьют об этот самый рабочий стол, а кусочки стекла от визоров войдут ему в глазные яблоки, сделав Томаса навсегда слепым инвалидом, что никакая операция не поможет… —...Я просто не знал, что вам сказать, сэр.