Washed out brain; I live alone, alone, alone… Washed out face.
«Джинсоль, нам нужно поговорить…» Слова, прокрученные в голове больше сотни раз, рано или поздно обречены потерять смысл. Они искажаются, путаются и, наконец, перетираются в буквенную пыль. Неровным слоем эта пыль оседает на израненных карандашными зачёркиваниями клочках бумаги — мертворождённых письмах, покоящихся на дне мусорного ведра. Даже спустя два месяца поисков Джинсоль не в силах подобрать нужные формулировки для описания всей грязной палитры красок, беспомощно сохнущих где-то в районе груди. «В последнее время мы обе изменились, и теперь я как будто совсем тебя не понимаю». Первым цветом, разлившимся под её сердцем, стал белый. Белый, как ослепляющая вспышка, которая притупляет все ощущения, вызывает растерянность. Белый, как костяшки пальцев, сжатые в кулаки от немого протеста, от отчаянного желания ухватиться за что-то, что уже выскользнуло из рук. Белый, как безвоздушное пространство, в которое Джинсоль провалилась, когда из-под ног в одно мгновение была выдернута опора. «Мне кажется, я больше не чувствую к тебе того же, что раньше». Со временем в белизну бесформенной картины стал просачиваться голубой. Цвет такой же мутный, как застеленное плотной пеленой слёз зрение. Такой же издевательски холодный, как правая половина кровати, которую Джинсоль всё ещё не решается занять. До мерзостности влажный, как рваные всхлипы, ночь за ночью утопавшие в ложном комфорте подушки. «Всё это стало сильно тяготить, а я не хочу, чтобы мы друг друга мучили». Затем все внутренности, и без того уже перепачканные, уродливыми оттенками от ржавого рыжего до ярко-красного накрыла злоба. Она залила собой все остальные эмоции, доводя до раздосадованного рыка, горячих споров наедине с самой собой и громких проклятий, брошенных в стену. Этот въедливый кровавый яд сулил скорое выздоровление, избавления от тяжкого груза, прилипшего к лёгким, но привёл лишь к воспалённому нарыву. «Мне очень жаль, но я думаю, что нам лучше расстаться». Перемешиваясь с тоской оттенка болотно-зелёных бутылок алкоголя, жёлтой болезненностью от слишком долгого пребывания в духоте дома и бледно-розовым страхом перед размытостью дальнейшего пути, все цвета на палитре породили нечто неясное, серое, с трудом поддающееся описанию. Эта серость окрасила и смешавшиеся в кучу дни, и исступлённое небо за почти всегда зашторенным окном, и подушечки пальцев Джинсоль, измазанные графитовым карандашом. Не считая несколько неаккуратных зачёркиваний, лист бумаги перед девушкой остаётся преимущественно пустым. Он выглядит вполне подходящим для такой же пустой комнаты, оказавшейся неожиданно просторной для одного человека. Сопровождаемое разочарованным вздохом, очередное немое письмо отправляется в корзину под столом. Эта уже ставшая привычной процедура тоже начинает казаться бессмыслицей. Для кого это всё? Если бы слова однажды сложились в пару связных мыслей, стала бы Чонын их читать? Не найдя себе места в переполненной другим мусором ёмкости, скомканный шарик бумаги катится на пол, слегка касаясь ноги Джинсоль. Девушка опускает голову, какое-то время просто смотря на него, и беззвучно усмехается. — Похоже, пора немного проветриться.I find it soothing when I am confined, I’m just fearing one day soon I’ll lose my mind.
— Вы… продаёте собак? Необъяснимым образом намерение «проветриться», чтобы вынести мусор, вылилось в полноценный порыв бесцельно исколесить весь район на подержанной легковушке, которая уже достаточно долгое время без дела скучала на стоянке у дома. В памяти Джинсоль не успело зарегистрироваться то, как именно она оказалась в этом случайном зоомагазине. Похоже, крупная розовая вывеска в виде отпечатка лапы, заметная даже со стороны проезжей части, отлично справилась со своей задачей. — Прошу прощения? На лице девушки, стоящей за прилавком, читается явное изумление с лёгкими нотками недоверия. Она достаточно бесцеремонно оглядывает Джинсоль с головы до ног, невольно вынуждая девушку сделать то же самое и мысленно выругаться. Какого ещё приёма она ожидала, завалившись в магазин в резиновых тапочках и растянутых спортивных штанах, которые обычно носит только дома, при этом выпалив первое, что пришло в голову? — Э-э, видите ли, — повторяет Джинсоль, теперь осознавая, как нелепо она выглядит, и потому не отрывая взгляда от пола. — Я хотела поинтересоваться, не продаются ли здесь… собаки? Джинсоль была бы не против провалиться под землю прямо сейчас. Должно быть, эта девушка-кассир уже мысленно поставила ей диагноз совершенной чудачки. Чего Джинсоль точно не ожидает услышать в настоящий момент, так это короткого, почти облегчённого, и поразительно очаровательного смешка со стороны продавщицы. Этот звук заставляет девушку поднять глаза. — Извините, — тут же говорит кассир; она смущённо прикрывает рот рукой, но в её голосе всё ещё слышится беззлобная ухмылка, — это совсем маленький филиал, из питомцев тут можно найти разве что рыбок. Пробегаясь взглядом по помещению, Джинсоль только теперь замечает, какое оно на самом деле компактное. В магазине вмещаются только два длинных прилавка с различными средствами для ухода за животными, столько же массивных стеллажей для более габаритного оборудования, а также несколько аквариумов. Работница здесь всего одна: на её бейдже печатными буквами выведено имя Хёнджин. Она терпеливо смотрит на единственную посетительницу магазина большими выжидающими глазами. Джинсоль делает мысленную заметку о том, что в чертах лица Хёнджин есть нечто кошачье. Это кажется подходящим для её работы. — Кхм, и правда. Я как-то… не заметила, — говорит Джинсоль, рассеянно почёсывая затылок. — К чему такая спешка? — вдруг решает поинтересоваться девушка у кассы. — По какому поводу может так срочно понадобиться собака… Надеюсь, за Вами нет погони? Для усиления эффекта своих слов Хёнджин немного наклоняется через прилавок, заглядывая на улицу сквозь стеклянную стену магазина, словно ожидая увидеть там потенциальных преследователей девушки. Эта нелепая шутка застаёт Джинсоль врасплох, побуждая удивлённо рассмеяться. О небо, когда она слышала собственный смех в последний раз? — Что Вы, — отвечает Джинсоль уже более расслабленно. — Просто я резко подумала, что мне не помешал бы компаньон для прогулок. Кассир снова выпрямляется на своём месте за прилавком, довольно улыбаясь тому, как давящая атмосфера, повисшая в помещении, начинает рассеиваться. Джинсоль делает ещё одну мысленную заметку: у Хёнджин красивая улыбка. — Уверены, что сразу осилите такую большую ношу? Мне кажется, было бы резонно начать с кого-то помельче, — говорит Хёнджин, кивая в направлении аквариумов. Джинсоль принимает её предложение, отходя на несколько шагов в сторону и садясь на корточки напротив самого маленького из стеклянных ящиков, оккупированного одной-единственной рыбкой насыщенно-синего цвета. — Почему эта одна? Всех друзей разобрали? — Это голубой петушок, или бетта. Бойцовская рыбка: такие могут быть агрессивны по отношению к сородичам, так что их обычно содержат в изоляции, — отвечает Хёнджин, облокачиваясь на прилавок и кладя голову на ладонь для лучшего обзора на аквариумы. Джинсоль слегка хмурится, скользя взглядом по переливающимся под искусственным светом плавникам рыбки. Их завораживающее движение в толще воды напоминает танец. — Если я захочу её взять, что ещё понадобится купить? — Дайте подумать, — Хёнджин поднимает глаза к потолку, постукивая пальцами левой руки по плоской поверхности. — В первую очередь, Вам нужен будет достаточно вместительный аквариум, желательно с компрессором для фильтрации воды, запасные фильтры, подходящий грунт, корм и… — Как много затрат ради такого крошечного питомца! — поражается Джинсоль, мысленно пытаясь вычислить все возможные расходы. — Каждое живое существо заслуживает достойной заботы, — задумчиво отмечает Хёнджин; тон её голоса становится серьёзнее. Девушка переводит взгляд на ту же голубую бетту, что привлекла внимание Джинсоль, и смотрит на неё с удивительной лаской, как будто эта рыбка — самое чудесное создание из всех, что когда-либо жили под солнцем. Возможно, это всего лишь проделки яркого освещения магазина, но Джинсоль кажется, что глаза Хёнджин в этот момент приобретают особый блеск. Достойно очередной мысленной заметки. — Разве Вы не читали Сент-Экзюпери? «Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили». Джинсоль хмыкает, ощущая вновь подступающую к горлу горечь. Как избито. Из уст Хёнджин это звучит по-своему мило, но всё же крайне наивно. «Мне очень жаль». Она представляет себя на дне пустого аквариума. Пересохшего и забытого, покрытого белёсыми разводами. Судорожно хватая ртом воздух, Джинсоль отчаянно пытается разглядеть за толстым стеклом хоть кого-то, кто мог бы снова наполнить это место свежей влагой. — Отстойно торчать здесь в одиночку целыми днями, да, подружка? — с неожиданной даже для самой себя нежностью в тоне шепчет Джинсоль, бережно проводя по стенке аквариума пальцем, будто пытаясь приласкать рыбку. — Видимо, дальше нам по пути. На мгновение ей кажется, что тёплый взгляд Хёнджин, частично отражённый в стекле, смещается на неё.***
Джинсоль возвращается в машину с гораздо большим количеством покупок, чем могла себе представить, и сильно облегчённой кредитной картой. Ещё того не зная, внутри инструкции по содержанию голубого петушка она уносит из магазина записку с номером телефона, нацарапанную размашистым почерком на обратной стороне использованного чека: «На случай, если снова понадобится компаньон для прогулок. — Х.»I hate dreaming of being alone, ‘Cause you are never there; Just a shadowy figure with a blank face…
Джинсоль убеждена, что сны превращаются в настоящие кошмары только тогда, когда становятся с трудом отличимыми от реальности. Сцены из действительности в них так сильно обезображиваются, наполняются ложными деталями и исковерканными репликами, что время от времени девушка начинает сомневаться, какие из её воспоминаний адекватны, а какие являются плодом лукавства подсознания. Что выражало лицо Чонын в тот день? В самом ли деле оно было наполнено горьким сожалением, или её черты искривляла та злорадная гримаса, которую Джинсоль наблюдает во сне? Девушка вновь вываливается из неспокойной дремоты, крепче прижимая смятое одеяло к груди. Всё её тело пронизывает леденящий страх. Страх, вызванный неестественной ухмылкой на фальшивом лице, которое подобно маске надето на размытый силуэт. Его неясные очертания лишь приблизительно напоминают что-то знакомое. В том, как свободно её мозг играет с кадрами из жизни, придавая им всевозможные уродливые формы, кроется что-то воистину ужасающее. Не без усилия вырываясь из подобия объятия с одеялом, одной рукой Джинсоль нащупывает на журнальном столике рядом с кроватью свой телефон. Благодаря слабому свету ночника — недавнего приобретения, сделавшего подобные ночи чуть более сносными — это получается сделать довольно быстро. В надежде на то, что в довольно поздний час ей всё же удастся получить ответ, Джинсоль открывает в мессенджере переписку, за рекордно короткий срок успевшую стать самой активной. [jinsol]: хёнджин, ты спишь? Джинсоль до сих пор немного поражает то, что девушку нисколько не оттолкнул её растрёпанный вид, сопровождавший их первую встречу. После обмена парой обязательных формальных сообщений Хёнджин стала чувствовать себя уже достаточно комфортно, чтобы начать отправлять Джинсоль странные картинки с животными (часто без какого-либо контекста или подписи) и интересные факты об аквариумных рыбках. Не в первый раз Джинсоль ловит себя на том, как причудливо-серьёзная, почти деловая, манера написания сообщений Хёнджин, почти всегда сопровождаемая чередой неподходящих эмоджи, а также отсутствие какой-либо предвзятости со стороны девушки, приносят ей необъяснимое утешение. Проходит несколько мучительно долгих минут, прежде чем телефон пронизывает радостная вибрация ответного сообщения. [hyunjin🐾]: Нет. В магазине сегодня был поздний завоз товаров, я недавно вернулась домой. [jinsol]: можно тебе позвонить? Вместо ответа на экране высвечивается имя Хёнджин, знаменующее входящий вызов. Едва не роняя трубку от неожиданности, Джинсоль принимает звонок. — Что-то случилось? — на фоне её общего нестабильно-напуганного состояния голос Хёнджин кажется почти осязаемо мягким. — А в «Маленьком принце» говорилось о том, как нужно поступать в ситуациях, когда больше не можешь нести ответственность? — на едином выдохе спрашивает Джинсоль, замечая стремительную скорость, с которой в горле формируется ком. — Только не говори мне, что ты уже планируешь избавиться от рыбки! — драматично восклицает Хёнджин. Джинсоль сдавленно смеётся. Она уверена, что младшая сразу уловила тон разговора, и благодарна за попытку Хёнджин снять часть напряжения этим безобидным возмущением. — Ни в коем случае, — уверяет Джинсоль, мельком бросая взгляд в сторону аквариума для своего всё ещё безымянного питомца с потушенной на ночь лампой. — Предположим, я имею в виду какого-нибудь гипотетического… щенка, например? — Заставляя кого-то привязаться к себе, мы редко можем предугадать, что ждёт нас в конце, — после недолгого молчания отвечает девушка. — Наверное, иногда лучшим вариантом решения проблемы будет отпустить поводок и не продлевать эту пытку для обеих сторон. Свободной ладонью Джинсоль впивается в простынь, ненавидя правоту Хёнджин. Она озвучивает ту истину, что Джинсоль так отчаянно отказывается признать. Никакие коварные кошмары, приписывающие реальности демонические качества, не могут стереть глубоко засевшего осознания. Временами другого выхода просто нет. Иногда из положения невозможно выйти победителем. Однако это понимание не делает факт проигрыша менее обидным. — Но что же тогда… делать тому, кто уже был приручен? — сдерживать ощущение, царапающее глотку, становится всё тяжелее. Джинсоль больше не злится. Глаза уже не наполняются колючим жжением подступающих слёз. Но остатки тупой боли словно отказываются расставаться с пространством этой чертовски одинокой комнаты. — Я… я не уверена, Джинсоль, — вздыхает Хёнджин. — Это что-то, что каждый гипотетический щенок должен решить для себя сам. Девушка делает большие паузы, видимо, стараясь подобрать самые подходящие и нужные выражения. Будто Джинсоль — это что-то деликатное, хрупкое. Что-то, что она очень не хочет повредить. — Но, думаю, многое зависит от перспективы, — добавляет голос из трубки. — То, что сперва кажется концом света, может быть путём к освобождению. — Освобождению? — Подумай об этом: что, если это повод вновь заполучить свою жизнь в собственные руки… то есть, лапы? — решая не разрушать аллегорию, Хёнджин неловко прочищает горло. — Когда чужая хватка на ошейнике исчезает, становится открытой любая дорога. Разве это не волнительно? Нечто трагичное может обернуться предвкушением новых приключений! Слова Хёнджин звучат одновременно легкомысленно и настойчиво. В ясном, непосредственном тоне девушки столько уверенности, что в Джинсоль просыпается желание поверить в них точно так же. — Из твоих уст это звучит так просто. — Многим вещам совсем не обязательно быть сложными.I’m not searching for replacements, But we are like broken instruments: Twisted up and wheezing out the wrong notes.
Мелкие осколки стекла хрустят под ногами, вместе с тихим завыванием ветра в пустых коридорах и скрипом дверей на ржавых петлях создавая одну непрерывную унылую песню. Надрывный, свистящий реквием по обветшавшему зданию, которое некогда называлась чьим-то домом. — Знаешь, это довольно странное место для свидания, — не удерживается от шутливого комментария Джинсоль, следуя за Хёнджин вверх по засыпанной побелкой лестнице. Скорее всего, если бы кто угодно другой назначил девушке вечернюю встречу в заброшенной двухэтажке, расположенной на возвышенности недалеко от самого занятого района города, Джинсоль отнеслась бы к этой затее как минимум скептически. Но было в Хёнджин что-то настолько вызывающее доверие, что она согласилась без лишних раздумий. Мыслительный процесс младшей девушки, порой генерирующий, кажется, самые случайные идеи, всё ещё остаётся загадкой для Джинсоль. Но от этого их маленькое путешествие кажется только более любопытным. — Оу, так у нас свидание? — игривым тоном отвечает Хёнджин; её слова весёлым эхом отталкиваются от голых стен. Джинсоль смущённо отводит взгляд в сторону, тем не менее принимая протянутую руку девушки. Хёнджин помогает ей перешагнуть через несколько последних полуобрушившихся ступеней, притягивая к себе. Старшая справляется с препятствием, становясь лицом к лицу с Хёнджин, почти вплотную. — Это место уникально, — горячее дыхание Хёнджин щекоткой пробегает по коже Джинсоль. — Мы должны были успеть попасть сюда. После этих слов девушка продолжает движение по этажу, ведя Джинсоль за собой. Они всё ещё держатся за руки; ладонь у Хёнджин удивительно большая, а ещё очень, очень тёплая. В её крепкой хватке Джинсоль чувствует, будто находится в безопасности. Бродя по коридору, освещенному лучами закатного солнца, которые просачиваются в дом сквозь трещины в стенах и прохудившуюся крышу, они добираются до двухкомнатной квартиры в самом его конце. Если бы не зияющая дыра в стене, заменяющая большое окно (его, должно быть, выбили какие-нибудь хулиганы), помещение можно было бы счесть… в некотором смысле уютным. В квартире осталась бо́льшая часть мебели, а также множество других мелочей, покрытых толстым слоем серо-коричневой пыли. — Успеть до чего? — после момента тишины спрашивает Джинсоль, оглядываясь по сторонам. — До того, как это здание снесут, — небрежно констатирует Хёнджин, аккуратно отпуская руку девушки, чтобы ближе подойти к пустой оконной раме. Новая подробность заставляет что-то внутри Джинсоль сжаться от недовольства. Она делает несколько осторожных шагов внутрь гостиной, внимательно рассматривая содержимое комнаты. На стене рядом со шкафом висит календарь с изображением неизвестного тропического пейзажа, застрявший в позапрошлом году. В самом шкафу осталось несколько книг: из некоторых выпирают разношёрстные цветные закладки. Здесь же находится забытое фото толстого рыжего кота в пластмассовой рамке. На тумбочке у продавленного дивана стоит совсем не подходящая интерьеру стеклянная ваза с засохшим стеблем, который когда-то, возможно, носил на себе цветочный бутон. Через дверной проём, ведущий в соседнюю комнату, виднеются очертания кубиков конструктора и ещё каких-то игрушек. Наверное, детская. Всё пространство кажется таким обжитым; оно могло бы рассказать целую историю о его бывших хозяевах. — Интересно, этим людям было жалко уезжать? — Джинсоль бормочет себе под нос, но в тишине гостиной Хёнджин всё равно её слышит. — Подойди сюда, — жестом девушка приглашает Джинсоль присоединиться к ней и так же облокотиться на ветхий подоконник с облупленной краской. Старшая устраивается рядом, почти касаясь плеча Хёнджин своим, и перед ней открывается вид на новые жилые комплексы и гудящие дороги, погружающиеся в вечернюю суету. — Этот дом признали аварийным, больше не пригодным для жизни, — говорит Хёнджин и пальцем указывает в сторону одной из многоэтажных новостроек. — Все жильцы переместились в новое место с условиями получше. — Переезд, должно быть, одно из самых утомительных мероприятий на свете, — многозначительно протягивает Джинсоль, потихоньку осознавая, почему Хёнджин решила пригласить её именно сюда. — При этом что-то всё равно придётся оставить, особенно тяжёлые вещи. Взгляни на этот шкаф: он выглядит в два раза старше меня, а весит, наверное, целую тонну! Хёнджин слегка усмехается от преувеличения. — Ты права. Это действительно выматывает. Но мне кажется, что иногда всё-таки полезно вот так оставлять насиженное место. Начинаешь задумываться, всё ли стоит уносить с собой. Джинсоль опускает внезапно отяжелевшую голову на плечо Хёнджин и звучно вздыхает. Младшая улыбается, добавляя: — К тому же, я слышала, что в тамошних квартирах была установлена новая мебель! — Хм, неплохо, — мычит Джинсоль куда-то в шею девушки. — В следующий раз, когда мы договоримся пойти на свидание, я позабочусь о том, чтобы мебель в том месте тоже была новая, да и стены не грозились вот-вот посыпаться. В этот раз Хёнджин смеётся по-настоящему, позволяя приятной вибрации своего бархатного голоса передаваться телу Джинсоль. — Звучит чудесно. Их беседы часто такие: немногословные, оставляющие место для уединения с собственными мыслями. Заглядывая в окошки нового дома, одно за другим загорающиеся приятным жёлтым светом, Джинсоль понимает, как сильно ей этого не хватало.Loveless, drunk baby. I don’t want to belong To you, to anyone.
"Дорогая Чонын. Надеюсь, это не будет выглядеть слишком странно, если я обращусь к тебе «дорогая». Было бы неразумно отрицать, что время, проведённое с тобой, было наполнено моментами, которыми я дорожу даже сейчас. Похоже, на какое-то время я совсем о них забыла, слишком зациклившись лишь на том, как всё закончилось. Но теперь ко мне начинают возвращаться и приятные воспоминания. Медленно, но верно, с их помощью начинают выветриваться мои сомнения в значимости этого времени. Должна признать: в тот день ты сделала мне очень больно. Я чувствовала себя так, будто на меня разом обрушилась вся несправедливость мира. Будто ты решила всё за меня. День ото дня всё сильнее крепчал жалкий позыв дать тебе знать об этой боли, заставить тебя чувствовать вину. Но теперь я рада, что его всё-таки удалось сдержать. От этого вряд ли стало бы легче. Однако, чёрт возьми. Мне было так гадко от нелепого ощущения собственной беспомощности. Никогда бы не подумала, что это так удручающе — оказаться в положении, с которым ты ничего не можешь поделать. Заставляет задуматься, как чувствовала себя ты. Как давно тебя начала тяготить моя компания? Ощущала ли ты то же бессилие? Страшно ли было начать разговор, поставивший на нас точку? Должно быть, тебе тоже пришлось несладко. Поэтому мне стоит поблагодарить тебя за честность. В конце концов, нам неизбежно стало бы слишком одиноко друг с другом, да? Мне всё ещё тяжело формулировать мысли. Я пока не готова к разговору лицом к лицу и не уверена, что когда-либо буду. Может быть, этим словам вовсе не обязательно покидать пределы тетрадного листа. Время покажет, полагаю. Мне кажется, что я на пути к выздоровлению. Я словно снова учусь ходить на собственных ногах без посторонней поддержки. Я пытаюсь избавиться от старых сожалений и коварных «что, если», и, потихоньку, у меня получается. Надеюсь, ты бы порадовалась, узнав об этом. Береги себя".***
Джинсоль откладывает карандаш в сторону и осторожно берёт исписанный лист бумаги в руки. Помарок и исправлений здесь более чем достаточно, но девушка уверена, что этот черновик она оставит в качестве проблеска давно позабытой ясности. Аккуратно складывая письмо и пряча его в ящик, Джинсоль отодвигается от письменного стола и делает несколько оборотов вокруг своей оси в офисном кресле, скользя взглядом по тёмной комнате. Затем она слегка хмурит брови и встаёт с места, подходя к окну, и впервые за долгое время раздвигает плотные шторы. Солнце ранней осени нетерпеливо просачивается внутрь, тёплой эссенцией сначала обволакивая кожу, а потом и жадно поглощая остальное помещение. Джинсоль оглядывает комнату ещё раз, замечая, как разные краски одной блёклой смеси вновь приобретают различимые очертания. Здесь есть и белый — совсем как плотный лист бумаги, подготовленный для чистовой версии письма. Чистая страница, которую ей так не терпится в скором времени заполнить. И голубой, как мелкие чешуйки аквариумной рыбки, на естественном свету сияющие совсем по-иному. Они напоминают перламутр какой-нибудь крайне редкой жемчужины. Жемчужина. Звучит как прелестное имя. И красный, на кончиках лепестков пышной розы переходящий в благородный бордовый. Джинсоль подготовила её для предстоящей встречи с Хёнджин. Ей ещё не представилось возможности узнать, каким цветам девушка отдаёт предпочтение, поэтому решила остановиться на самом классическом варианте. Кругом до сих пор предостаточно затенённых, бурых и серых бесформенных пятен и пропусков, требующих заполнения. Но Джинсоль всё равно слабо улыбается, чувствуя самую малую капельку гордости: эти новые, пока немногочисленные цветовые акценты — что-то, к чему она приложила руку сама.Scratching hands round my waist, yeah, I’ll wash my mouth but still taste you. I feel numb, make me better.
Джинсоль успела забыть многие вещи о старшей школе, но по какой-то причине в её память цепко въелся тот день, когда она впервые попробовала закурить. Двух или трёх неловких затяжек тонкой сигареты с малиновым ароматом, предложенной одной из её одноклассниц, вполне хватило Джинсоль, чтобы понять: этот раз станет и последним. Она в удивительно подробных деталях помнит то, как горло сдавило от густого сладковатого дыма, как он тонкой удушающей плёнкой покрыл нёбо. Девушка недовольно откашлялась и бросила едва начатую сигарету медленно потухать в одиночестве. Весь оставшийся день, даже после того, как она дважды почистила зубы, Джинсоль преследовал вязкий химический привкус, чем-то напоминающий дешёвую гигиеническую помаду. В десятый раз проводя языком по пропитанной этой приторностью внутренней стороне зубов, она искренне поражалась тому, как это ощущение может вызвать у кого-то привыкание. — О чём вздыхаешь? — осторожный голос Хёнджин вырывает девушку из далёкого воспоминания о том, что случилось не более двух лет назад. — Хм, — Джинсоль поднимает голову к ясному вечернему небу, только начинающему темнеть: оно пестрит глубокими оттенками фиолетового, индиго и пурпурного с мелкими вкраплениями редких золотистых облаков. — Ностальгия напала, что ли. Осень как-то дурно на меня влияет. — Не так уж и дурно иногда вспомнить о лучших временах, — улыбается Хёнджин, чуть крепче сжимая ладонь Джинсоль в своей. «Главное не забыть, где ты сейчас», — это то, что девушка не договаривает, но Джинсоль всё равно догадывается. По тому, какой реальной и надёжной вдруг начинает казаться рука Хёнджин и каждая из слегка покрасневших от свежей прохлады костяшек, по которым Джинсоль проводит большим пальцем. По тому, как их явно медлящие шаги нескладно шаркают по влажному асфальту, стараясь растянуть момент. По тому, как глаза немного слезятся от колкого ветерка. Хёнджин тоже слегка жмурится. Это значит, что она также это чувствует, она тоже здесь. — Не такие уж они и лучшие, — многозначительно протягивает Джинсоль, а затем резко останавливается. — Хёнджин. — М-м? — Я хочу тебя поблагодарить. — За что? — Хёнджин переводит взгляд с застеленной опавшими листьями парковой дорожки на старшую девушку. Джинсоль открывает рот, но слова, накопившиеся на кончике языка, словно сбиваются в одну кучу, спеша вырваться наружу, и из связного текста превращаются в неразборчивую шараду. С чего следует начать? За то, что ты показала, как наедине со своими мыслями можно не чувствовать одиночества. Напомнила, что никто не должен держать меня на привязи. За то, что сложные вещи заставляешь звучать совсем просто. Что помогаешь мне учиться давать шанс новым краскам в жизни. — За замечательный вечер, — наконец отвечает Джинсоль, в своей мягкой улыбке стараясь заключить вес всех тех ощущений, что так сложно облачить в слова. Какое-то предчувствие внушает Джинсоль твёрдую уверенность в том, что Хёнджин её обязательно поймёт. Щёки младшей девушки приобретают нежнейший розоватый тон, когда она застенчиво возвращает улыбку. Джинсоль не уверена, виной тому неумолимо падающая температура воздуха или её неумелая благодарность. Но она подозревает, что нашла новый любимый цвет.***
Они прощаются только ближе к ночи, после того, как Хёнджин оставляет на губах Джинсоль обещание о следующей встрече. Ещё какое-то время старшая девушка стоит у подъездной двери, не спеша домой и ковыряя носком ботинка остывшую землю. Поцелуй Хёнджин заставил её вспомнить о школьных днях — уже второй раз за день. Она вновь встретилась с малиновым вкусом гигиенической помады, совсем как у тонкой сигареты, оставшейся на площадке заднего двора школы. Однако теперь, растягивая ещё влажные губы в глупой ухмылке, Джинсоль думает, что могла бы с лёгкостью к нему привыкнуть.Moving on in slow motion To keep the pain to a minimum. Weightless, only wait for a fall.