Веснушки

— Рыжий! Ры-жий! — гоготал, убегая, какой-то мальчишка, пока в спину ему летел обломок кирпича. — Сам такой! — Ко-но-па-тый! — завторил кто-то сбоку, и Гришка замер, глядя по сторонам. Стискивая зубы, он снова потянулся за очередным камнем, запустив сидящему на заборе дразнилке меж глаз — тот тут же свалился на спину, залившись воем. — Получай! — прикрикнул рыжий, озлобленно сверкая глазами и потирая разбитую губу — сегодня его уже столкнули с лестницы, но он свою честь отстоял. Пока что. Каждый день был полон новых песочных битв, выхватывающих его из дому друзей, светло-голубых глаз Лары, что заботливо терла его ссадины смоченными в спирте бинтами, пока Стах, все время на нее косившийся, не видел — а то сам бы надулся похуже кота с пузырем. Гришка терпел, стискивая зубы, не показывая боль. Таким он и вырос — местами насупленным, смешливым, терпеливым и дерзким, потирающим у зеркала ссадину на скуле — это вновь Стах приложил, когда увидел на улице друга детства с кривым режиком, который тот перебирал меж пальцев. Не побоялся — отобрал у кого-то из городских часы, что медной удавкой висели в руке. — Ты что, совсем голову потерял? — только и шикнул Рубин, здорово врезав рыжему по лицу, но тот ничего не ответил насилием на насилие, только сипло скалясь. — Чтобы к Ларе не подходил. — Как изволите, — качнул головой Гришка, еще не ставший Григорием, но Филином уже быть прекративший. Конопатый, немного хищный, в одной куртке утопавший из дому под крыло Складов, он был похож на шакаленка. — Гнида, — цыкнул Рубин, но не успел выдохнуть слово до конца — пинком оказался оттолкнут назад. — От гниды слышу. Рыжий растаял в ночи быстро и без колебаний, щерясь свету уличных фонарей, что слепил глаза, будто солнышко, что, как матушка в детстве вещала, расцеловала его и в щеки, и в руки, и в спину, и в шею, покрыв их робкими высыпаниями-веснушками. — Бедовый ты, Григорий, угоришь, — вещал ему местный завсегдатай, пока Брага точил ножи в углу, то и дело поглядывая, чем разрешится разговор. — Я свое дело знаю, — сунул вместо ответа в нос главарю парень часы, после сухо откланявшись: — Уж чему бывать, того не миновать, а я отсюда до ночи пролиняю. — Ну линяй, Гришка, линяй, — оскалился тот, но «дар» принял, словно выменивая его на собственное расположение. Григорий и сам не заметил, как вскоре встал на его место, вытянутый за шкирку Толстым Владом на разговор в самое ухо: — Что, Склады себе хочешь заграбастать? Я тебе помогу. Но есть условие… С дьяволом договориться Гриф всегда умел, и лишь с одним в этой жизни не вышло — Стаматин, выкусивший себе заводской подвал, при попытке оттяпать немного скудной прибыли с силой приложил его виском о барную стойку, не глядя расщелкнув острую наваху. — Еще раз сунешься сюда — убью, — шикнул в самую душу, еще и пнув напоследок в живот. — А брата тронешь — медленно убью. Ты меня понял? Тогда показывай, как понял. Бедовые веснушки горели огнем стыда, когда Гриф на коленях вымаливал прощение, цедя сквозь зубы: — Я никогда больше не приду. Никогда. Не. Приду. — И зачем пришел? Каяться? Я тебя не вызывала, — спокойный взгляд из-под соболиных бровей столкнулся с игривым Гришкиным, и тот опустился на край скамьи, поверчивая в руке завалявшийся в кармане патрон, не говоря ни слова о ружье за пазухой. Убил бы, да жалко — все равно возвращаться некуда, Брага теперь балом правит, крови вкусив. — Захотел — и пришел. — Ты пришел, чтобы я тебя не повесила, — Аглая не улыбнулась, зато Гриф расплылся в хищной улыбке. — Я по призванию висельник. Крепко спишь-то, а? Не мучают кошмары с мертвыми детками? — А тебя не мучают? — А я отморгался. Бедовая птица прищурила один глаз, ожидая неумолимой расправы, но дождалась только острой тишины и обращения Аглаи в сторону дверей, что только бросила: — Следующий!