5-5-5

Эта боль не режущая и не мучительная. Она тихая, но нескончаемая и назойливая. Как те часы, которые раздражительно, мерно тикают в спальне, не позволяя уснуть. Нечто совсем незначительное, но от чего невольно в петлю хочешь лезть. Так было последние семь лет, в этот же раз эструс сопровождается тошнотой и диареей. И да, боль теперь не тихая, от нее судорогой ноги сводит, а из горла хриплый измученный стон лезет, но на него просто не хватает сил. Еще в школе на уроках по биологии и истории рассказывали, что в былые времена, когда люди, по-видимому, были тупыми безнравственными животными, эструс был сигналом к спариванию. Именно так, не сексу или занятию любовью — к банальнейшему совокуплению. Брали омегу за шкирку, вне зависимости от его состояния, и усаживали на самый перспективный член. Хосоку искренне жаль всех своих предков. Если бы сейчас к его истекающей в слизи и крови заднице норовил пристроиться чужеродный орган, он бы без стеснения откусил его, хоть даже после его бы ждало наказание через повешение. — Кто-то сварил компот? — раздается звонкий голос из прихожей. — Завались, — шипит Хосок в подушку. Чимин, естественно, его не слышит, но его бы в любом случае это не остановило. У Пака нездоровое помешательство на запахе своего друга: «моя ягодка», «шипучка», «кислинка», «морсик» и далее по списку. Хосок жестко это не одобряет, потому что где-то в глубине души, начитавшись романов в подростковом возрасте, всегда мечтал о более легком и сладком аромате, как у того же Чимина с его полевыми цветочками. Но на его долю выпал кислющий запах с едва различимой сладостью. По заявлениям многих, напоминает бруснику. Только шутки про компот и шутить, особенно в эструс, который в несколько раз усиливает природные феромоны. А еще однажды один одноклассник Хосока заявил ему, что с ним «очень атмосферно гулять зимой, но летом такой запах не канает». Стоит ли говорить, что Чон теперь ненавидит лето и свой аромат в придачу? — Ну, как ты? — влетает в комнату Чимин. — Мучительно лежу. Пак с сожалением осматривает скрюченное в позе эмбриона тело. Хосок до носа натягивает одеяло и сильнее прижимает колени к груди в попытках смягчить новую судорогу внизу живота. Вообще-то, план был в том, чтобы не показать Чимину, насколько все плохо. Тот и так последние два дня зачитывается статьями в Интернете на тему преждевременного эструса, закидывая стенающего от боли Хосока смертельными диагнозами. Однако скрыть свое взмокшее лицо, болезненный вид, понос и рвоту задание не то, что нелегкое — невозможное. Остается лишь использовать тактику отвлечения. Чон облизывает сухие губы и уже готовится спросить, что нового в университете, как цепляется взглядом за лук Чимина — джинсы, черный пиджак и восхитительный изумрудный джемпер, который: — Это же мое, — ревностно хмурится. — Опять пиздишь мои шмотки. Пойманный с поличным Чимин удивленно раскрывает рот и поспешно запахивает борты пиджака, пряча зеленую ткань, будто бы это действительно заставит Хосока забыть о краже. — Ты просто спал, поэтому я не смог у тебя спросить, — скрестив руки на груди, защищается Пак. — И в целом, считай, что это цена за те охрененные новости, которые я тебе принес. — Объявился брат-близнец Намджун-хена, и у меня теперь есть шанс? Чимин со смехом садится на край кровати, лукаво блеснув глазами: — Если бы у Джун-и был брат близнец, то я бы сейчас состоял в восхитительных полиаморных отношениях с двумя горячими мужчинами. — Ты жадный, в курсе? — пинает друга Хосок. — Мог бы и поделиться! — Ягодка, самому мало, — самодовольно улыбается Чимин. Хосок пыхтит что-то невразумительно-возмущенное, на что Пак разражается звонким смехом и заваливается рядом на кровать, обнимая недовольный одеяльный ком. — Так вот к новостям, — отвесив смачный чмок в чужую макушку, начинает омега. — Юнги с Тэхеном расстались. Хосок, который секунду назад безрезультатно отбивался от объятий друга, из-за которых стало слишком жарко и душно, цепенеет. Дыхание сбивается, а пропотевшему телу вмиг холодно становится. — П-почему? — Не знаю, — Чимин все же размыкает руки и садится, облокачиваясь на спинку кровати. — Я иду на первую пару. В коридоре встречаю Тэхена, машу ему, ору, спрашиваю, как дела, он мне хило кивает и мимо проходит. Я даже не обиделся, потому что он был очень грустным, будто у него ночью всю семью вырезали, а утром заставили отсиживать три пары по матану. Я не стал лезть, подумал, что на обеде спрошу, что случилось. Прихожу в столовку, Джин с Тэхеном сидят за нашим столом, а Юнги с Чонгуком — отдельно. Пиздец, — взмахивает руками Пак, — вот что мне в такой ситуации делать? Я минуту стоял с этим тупым подносом и не мог понять, кого выбрать. По итогу сел к Юнги, просто, знаешь, из какой-то солидарности. Сидим, как на похоронах, грустно молча едим, я, в конце концов, решаюсь спросить, в чем проблема. Ну, Юнги мне и отвечает, что они с Тэхеном расстались. Почему, не рассказал. Чонгук там пытался рассказывать про новый трек, который они с Джином планируют записать, но не особо помогло. Мне от этой тупой неловкости несколько раз еда не в то горло попадала. Потом, когда обед закончился, Тэхен к нам подошел, но даже сказать ничего не успел, Юнги ему сразу в лицо: «Пошел нахуй отсюда». Боль от эструса на второй план отходит. Ее целиком перекрывает… радость? Как бы ни было стыдно признаваться, но да, радость вперемешку с облегчением. Так и должно все закончиться. Чону, по-честному, немного жалко Тэхена — поступил он погано, но, скорее, по дурости, чем из какого-то мудачества. Ему бы сделать выводы и повзрослеть, наконец. Юнги же вовремя закончил отношения, которые с первого же дня не по той дорожке пошли. — Охренеть, — разыгрывает удивление, пряча в одеяле улыбку. — Ага, — мигом поддакивает Чимин. — Они же недели две повстречались? Максимально тупо. Хотя я всегда знал, что этим все закончится. — Да, конечно, — закатывает глаза Хосок. — Нет, правда! — защищается Чимин. — Я с лета наблюдал за тобой и Юнги и искренне не мог понять, че вы нашли в Тэхене. Симпатичный, милый, хороший — окей, да, но вам, блять, реально нравится бесплатно работать нянькой для своего партнера? Человеку, который «ради стиля» отказывается носить зимой шапку, даже паспорт выдавать нельзя. Его повторно в начальную школу надо отправлять, а вы с ним во взрослую любовь пытаетесь играть. Неприятно. Конечно, в словах Чимина есть доля правды. Хосок и сам не в восторге от своего выбора, особенно сейчас, когда «ой, прости, я запутался, не смог решить, поэтому трахнул вас обоих». Реально как тот ребенок в магазине, который в истерике на полу бьется, потому что хочет и киндер, и мармеладные мишки. И все же влюбленность — вещь неконтролируемая. Вот дождь утром начался, и ты херачишь в универ, марая свои новые кроссовки без единого способа хоть как-то на ситуацию повлиять. Так что претензии из разряда «как ты только умудрился в него влюбиться?» не просто глупые, но еще и обидные. — Чимин, он всего на несколько лет нас младше. Возраст здесь не игр- — Так про возраст никто и не говорит, — переключается на наставительный тон Пак. — Чонгук тоже нас младше, но при этом он осознанный человек, который умеет брать ответственность за свои решения и поступки. А Тэхен только брать пиво без паспорта научился. Мужчина мечты, ебать. Хосок поджимает губы, сильнее кутаясь в одеяло. Он устал это обсуждать: и так себя виноватым чувствует, прекрасно понимая, что «пошел нахуй отсюда» Юнги вполне может адресовать и ему. Так еще и Чимин из себя гуру отношений строит, озвучивая очевиднейшие вещи. Тэхен — не повзрослевший большой ребенок с красивым личиком? Да. Может ли этот факт хоть как-то исправить сложившеюся ситуацию? Нет. — Сок-и? — спустя пару минут напряженного молчания зовет Пак. — М? — Я надеюсь, ты сейчас не станешь лезть на Тэхена, потому что он теперь свободен? Юнги — адекватный парень, вряд ли бы он разрывал отношения без весомой причины. — Чимин, единственное, куда я хочу сейчас залезть, это виселица, — хрипят в ответ без преувеличений. От силы нового спазма снова мокнет лоб, в уголках глаз слезы собираются. Не только из-за боли, но и от разговора. Даже влюбиться у него нормально не получается. — Настолько плохо? — раздается обеспокоенное над ухом. — Давай скорую вызовем. — Все в порядке. — Эструс, который начался раньше на три месяца, это не в порядке! — Чимин решительно поднимается и достает телефон, видимо, как раз для вызова скорой. — Еще и такие невыносимые боли. Тебе нужно к врачу. — Чимми, — устало тянет Хосок, накрывая рукой чужой телефон. — Скоро пройдет. Ты знаешь, что у меня цикл в целом болезненно проходит. Чимин смотрит упрямо и неодобрительно. Его бесит такая безответственность к собственному здоровью. — Давай до вечера подождем, — мягко предлагает Хосок. — Сейчас я очень хочу спать. Пак хмурится еще сильнее, но, поразмыслив, все же кивает. Нежно поцеловав в лоб, он кидает последний взволнованный взгляд на друга и скрывается за дверью. Хосок удобнее укладывается на подушке, закрывая глаза. На самом деле единственное, чего он хочет, — это поговорить с Юнги. Хотя гораздо уместнее было бы сказать «исповедаться».

***

План с дневным сном провалился сразу же. Спазмы не утихали, слабость и легкая тошнота не проходили. Пойти на кухню, чтобы взять новую порцию обезболивающих, Хосок не мог — Чимин бы по новой прилип со своей заботой и на этот раз наверняка пошел бы до конца, до вызова неотложки то есть. Пришлось терпеть, стиснув зубы. Переносилось бы это легче, если бы не мысли, воспоминания и море сожалений. Хосок помнит, как однажды, еще весной, после занятий с Юри он отказался от традиционного ужина с семьей Ким, потому что очень спешил домой — Чимин лежал с температурой 40, и ему срочно нужны были лекарства. Тэхен заметно погрустнел (Чон не обратил внимания) и предложил проводить, пугая потемками и непрошедшим гололедом. Хосок отказался просто потому, что ненавидит напрягать людей. Кто знает, как бы развернулись их отношения, если бы в тот момент он ответил согласием. Еще Хосок помнит, как в начале смены у ребенка из отряда Тэхена разболелся живот. Ким ворвался в вожатскую с хнычущим мальчиком на руках и попросил кого-нибудь проводить их до медпункта, сам он на тот момент еще не знал, где находится стационар. У Хосока сердце сжалось от того, как трепетно этот юный альфа (в которого он уже успел влюбиться) держит ослабевшего больного ребенка. На часах было около 12, весь лагерь спал, и хоть Хосоку нужно было доделать плакат к завтрашнему мероприятию, он со скоростью спички загорелся идеей прогуляться ночью с Кимом. Но занервничал, решил выждать небольшую паузу, чтобы не быть слишком очевидным в своих желаниях. Те несколько секунд стали решающими — потому что со стула решительно поднялся Юнги и без лишних слов вышел с Тэхеном и мальчиком за дверь. В спальню они вернулись в начале третьего утра. По тихому смеху и смущенному перешептыванию Хосок, притворяющийся спящим, понял, что совершил непоправимую ошибку и потерял первенство, оставшись плестись позади двух спин. И действительно, после той ночи Тэхен всегда за помощью обращался только к Юнги, так же, как и звал на ночные прогулки исключительно его. Кто знает, чем бы все закончилось, если бы Хосок в нужный момент не затрусил. «Кто знает», «а вот если бы», «надо было» — сожаления, конечно, забавно работают. Всегда кажется, что вариант, от которого отказался, был наилучшим решением. Выбери его тогда, и все сейчас было бы прекрасно. Но по факту, кто знает, возможно, если бы Хосок сразу обратил внимание на ухаживания Тэхена, то именно он бы сейчас страдал из-за измены парня, а Юнги — из-за преждевременного эструса, наглотавшись таблеток после пьяного секса. Никто на самом деле ничего не знает. Телефон на тумбочке звонко назойливо пиликает. Чон успел немного задремать, поэтому сконцентрироваться на приливе сообщений удается не сразу.

[Сок Кимджин создал беседу «Ну вы поняли»]

Чим Пакин: не понял Гук ЧонЧон даже я не понял, хотя рядом сижу Сок Кимджин: я заебался придумывать названия для новых бесед Чим Пакин: а я заебался от количества новых бесед!! Чим Пакин: пиши все в одной! Сок Кимджин: если писать в одной, вы забываете обо всех важных обсуждениях!! Тэ Кимхен: я так и так о них забываю, потому что все твои «важные» беседы хен тонут в реально важных для меня беседах и улетают вниз Чим Пакин: +++ Чим Пакин: я еще порой их путаю и пишу что-то вроде «блять, вы не поверите какой пиздец случился» не вам, а своей группе по английскому где есть препод Тэ Кимхен: та же хрень Тэ Кимхен: так что хен, знай меру

[Сок Кимджин вышел из беседы «Ну вы поняли»]

Гук ЧонЧон вы его обидели Гук ЧонЧон он вышел из комнаты, даже корзиночку с кремом не доел Чим Пакин: бля Хосок закатывает глаза — вернее, пытается, потому что даже на такое простое действие у измученного за двое суток тела не хватает сил. Выходит, скорее, нервный тик, а не крутой саркастичный жест и тем не менее. Чон искренне не понимает, как люди, которые учатся на педагогов, а, следовательно, проходят психологию, могут настолько невнимательно относиться к маленьким особенностям своих друзей. Сокджин — перфекционист, странный немного, но какой есть. У него стабильно вечный бардак в квартире, он ненавидит мыть посуду, у него смешной корявый почерк, и в то же время Ким обожает, чтобы книги на полках стояли в идеальный ряд, все приложения в телефоне, а также программы на рабочем столе ноутбука формировали равностороннюю геометрическую фигуру. И да, на каждый «важный» разговор Сокджин создает новую беседу, потому что его раздражает, когда люди в переписках хаотично переключаются с одной темы на другую. В прошлом семестре, например, у них было три чата, посвященных крашам Джина (не одновременно, естественно): «Родинки на носу Хюнги», «Здесь поклоняются ногам Минджуна», «Делаем предложение Джихо быстро и без регистрации (попытка №3)». Воздыхательный спам был настолько бурный, что у всех участников беседы (не считая самого Джина) были отключены уведомления. Кстати говоря, ни с одним из омег у Кима так и не срослось — несмотря на свою привлекательную внешность и тонну советов от друзей, парень он слишком стеснительный.

Вы: Чонгук-и, скажи ему, что мы просим прощения, больше так не будет и все такое

Гук ЧонЧон: уже Хосок блокирует телефон, апатично разглядывая искусственный свет, который просачивается через щель в двери. До омеги доносится тихий шум чайника с кухни, Чимин наверняка делает что-то вкусное. Чон бы вышел к нему (к чайнику в смысле) — он практически ничего не ел все эти два дня эструса, да и боль к вечеру подотпустила. Но по десятому кругу выслушивать вопросы «как ты?», «что ты?», «гроб заказываю?» совсем не хочется.

[Сок Кимджин вернулся в беседу «Ну вы поняли»]

Сок Кимджин: Чонгук пригрозил, что слижет весь крем с моей корзиночки Сок Кимджин: только поэтому вернулся Сок Кимджин: корзиночка без крема не имеет смысла Тэ Кимхен: ну мы поняли ага Тэ Кимхен: как ты расставляешь приоритеты, хен Сок Кимджин: не каламбурить с помощью названия беседы!! Тэ Кимхен: а то ты слижешь весь крем с моей корзиночки, Сокджини-хен?) Гук ЧонЧон: фу блять Гук ЧонЧон: а можно ничего не опошлять пока кто-то ест? Гук ЧонЧон: как мне теперь доесть мою корзиночку с кремом??? Тэ Кимхен: обычно альфы для этого удаляют себе нижние ребра Гук ЧонЧон: Тэхен-а, не обязательно делиться личным опытом) Чим Пакин: не понял, а при чем здесь ребра? Хосок понял (странно, что Чимин не знает, надо будет его просветить) и от накатившего испанского стыда презрительно куксится. Шутки про самоотсос всегда были за пределами его понимания и одобрения. Слишком пошло и тупо. Удивительно, но именно с тем человеком, который ими сейчас раскидывается, он и переспал.

Вы: мы можем к делу наконец перейти? Вы: если это очередная флудилка с шутками про члены, я выхожу

Юн Минги: ++ Хосок нервно сглатывает и тут же давится слюной, начиная задыхаться от кашля. Он был уверен, что Юнги не в сети. Тот обычно довольно активен в беседах, на весь развернувшийся выше диалог обязательно вставил бы свой комментарий. С другой стороны, сейчас ситуация совсем не обычная. Наверняка Юнги некомфортно находиться в одном активном чате с Тэхеном, раз за все это время он написал лишь два плюсика. Сок Кимджин: да, вы правы Сок Кимджин: в общем, мы же планировали на Чхусок смотаться на Чеджу Сок Кимджин: посмотреть на наших детишек, сходить на источники, покурить кальян Сок Кимджин: ну вы поняли Тэ Кимхен: :) Сок Кимджин: вот блять не начинай, сейчас это было к месту!! Сок Кимджин: короче да Сок Кимджин: если все в силе, нужно брать билеты Первая мысль: «о боже, да, кальян, соджу, любимые дети, которым он все лето обещал, что обязательно на Чхусок навестит их». Вторая мысль: «ну, что ж, видимо, в следующей жизни». Это будет неловко и очень-очень плохо. Хосок все еще не может нормально реагировать на Тэхена. Хосок все еще не знает, как на него среагирует Юнги (вероятно, плохо). Он даже в университет идти боится (слава чрезмерно болезненному эструсу, который приковал его к постели), что уж говорить про дружескую поездку, которая по идее должна заполниться алкоголем, смехом и кучей фотографий, но наверняка обломится ссорами, слезами и выяснением отношений. Чим Пакин: у меня нет денег( Сок Кимджин: так возьми у Намджуна, он у тебя богатый Чим Пакин: если я возьму деньги у Намджуна, то его я тоже возьму с собой Гук ЧонЧон: ой нет, я снова будут чувствовать себя ущербно на фоне «идеального альфы» Чим Пакин: Чонгук-и, ты тоже прекрасный альфа, просто для меня слишком маленький) Гук ЧонЧон: хени, ты бы называл меня маленьким, даже если бы у нас разница в возрасте была не два года, а два часа Чим Пакин: конечно, малыш! Юн Минги: сори, ребят, я пас

[Юн Минги вышел из беседы «Ну вы поняли»]

Губы ломаются тоскливой улыбкой. Этого стоило ожидать. Сок Кимджин: а я говорил, что не сработает Пальцы замирают над экраном. Белый свет телефона в деталях прорисовывает шок на лице омеги. Не пишет не только Хосок — все участники беседы замолкают, даже Тэхен, которому, по-видимому, адресовывалось сообщение. Но лишь на несколько секунд, по истечении которых Чимин яростно начинает что-то настрачивать. Чим Пакин: ебать что???? Чим Пакин: то есть вы два долбоеба хотите сказать, что специально решили организовать поездку, чтобы Тэхен смог в романтической обстановке вернуть себе Юнги?? Сок Кимджин: мы так или иначе планировали поездку Сок Кимджин: удобно совпало Чим Пакин: удобно??? Чим Пакин: Сокджин, два человека расстались, здесь нет ничего удобного Чим Пакин: и Тэхен, на всякий случай, «пошел нахуй отсюда» расшифровывается как «нет, я больше не хочу иметь с тобой никаких дел, исчезни из моей жизни» Тэ Кимхен: может, мы сами разберемся? Чим Пакин: ты уже попытался сегодня, тебя послали Сок Кимджин: хени, че ты так остро реагируешь? ты знаешь, что случилось? Чим Пакин: нет, но по реакции Юнги мне очевидно, в ком проблема Сок Кимджин: хени, ты перегибаешь, мы же реально не знаем, что случилось Гук ЧонЧон: Тэхен, что случилось? У Хосока от накатившего ужаса в глазах темнеет. Тэ Кимхен печатает… Тэ Кимхен не печатает. Тэ Кимхен печатает… Снова стирает. Хосок как наяву видит ироничное и с головой его сдающее «Почему бы вам не спросить Хоби-хени?». Может, это и вовсе будет полотно текста, в котором красочно будет описано знакомство тэхенова члена с хосоковой задницей. Тэ Кимхен: неважно Тэ Кимхен: не хочу говорить, но это действительно я напортачил Тэ Кимхен: и я постараюсь все исправить Тэ Кимхен: ему просто нужно время Тэ Кимхен: он вернется Сок Кимджин: в беседу или к тебе? Тэ Кимхен: и то, и то

[Вы вышли из беседы «Ну вы поняли»]

***

Эструс заканчивается через два дня. Он оказался короче предыдущих, но болезненнее всех вместе взятых. Суммарно за четверо суток Хосок скинул три килограмма, такого никогда не было. Чимин перестал что-то говорить по этому поводу, но как бы между делом скинул инста-профиль проверенной гинекологической клиники. Чон испытал странную смесь растроганности и стыда. Перед выходом Хосок совсем не наряжается — нет никакого желания, да и зачем? Надевает старые джинсы, непримечательную бежевую толстовку, под капюшоном которой прячет голову и половину лица, сверху застегивает дутую куртку. — Ты куда? Гостиная в их квартире соединена с прихожей. Так что как бы тихо ты ни копошился перед входной дверью, поймают тебя с поличным. Хосок и не стремился прятаться, но Чимин так сильно погрузился в сериал на своем ноутбуке, что упустил все сборы друга, происходящие прямо перед его носом. — К ученику, — завязав шнурки, разгибается Чон. Чимин непонимающе хмурится: — У тебя же не было учеников по средам. — Так я отменял занятие, пока дома отлеживался. Надо отработать. Пак сочувственно мычит. — Ну, ладно. Позвони мне, как закончишь, я скажу, что в магазине надо купить. — Окей. Чимин посылает воздушный поцелуй и возвращает глаза на экран, слегка поерзав на диване для лучшей позиции. Хосок подхватывает рюкзак и выходит за дверь, пряча в ткани толстовки покрасневшее лицо. Он не может простить себе столько вранья. Чимин ведь даже не станет трепаться, если его попросить, но Чон не хочет ему раскрываться, пока не разберется с главными участниками этой дурацкой любовной драмы. Поэтому на сегодня план простой: Хосок сходит к Юнги, получит свой заслуженный кулак в лицо, возможно, плевок, а, может, и классическое «пошел нахуй», которое уже прилетало Тэхену. Затем он пойдет в магазин и вместо овощей и рамена возьмет две бутылки вина, за которыми уже дома будет в слезах жаловаться Чимину о самом поганом поступке в своей жизни. В целом, неплохо. Бодрит то, что Пак наверняка не станет осуждать (если только совсем чуть-чуть) и как истинный друг на все сопли заявит «ну, ты и дубина, конечно, но все мы делаем ошибки, так что не дрейфь, справимся и с этим дерьмом». Да, все так и будет. Осталось пройти ключевой этап с раскаянием перед главной жертвой и плевком в лицо. Когда Хосок спустя полтора часа дороги добирается до нужного места, на улице успевают сгуститься сумерки. Вывеска практически не читается, но омега и так знает, что на ней написано «Стеклодувная мастерская Кудесник». О необычной профессии своих родителей Юнги рассказывал еще летом. Все поудивлялись, позадавали вопросы и спустя время забыли, пока Мин чуть позже не упомянул, что в мастерской он работает наравне со своим отцом. Тут шок наступил уже чистый — как-то подсознательно профессия стеклодува воспринималась исключительно сферой альф. Скрывая раздражение, Юнги четко разъяснил, что, во-первых, это дело опыта, а во-вторых, у него действительно не такой большой объем легких, как у его отца, но это не мешает ему заниматься тонкими и маленькими изделиями из стекла, что в некоторых аспектах даже тяжелее, чем выдуть, скажем, тот же чайник. У Хосока изначально не возникло вопросов относительно пригодности омег для такой работы. Некоторые, вон, шахтерами и полицейскими работают, и ничего. Что его смутило, так это то, что Юнги, учащийся на логопеда, тратит свободное время на ремесленное дело, а не на прокачку навыков по профессии и накопление опыта для резюме, как делают в принципе все. Но кто его знает, может, выдувание стекла развивает дикцию и напрямую связано с логопедией. Спросить Хосок так и не успел. Колокольчик над дверью доброжелательно звенит. Чон неуверенно проходит в светлую небольшую комнату, которая, по-видимому, заменяет приемную. На столе в дальнем конце стоит большой компьютер, разбросаны парочка бумаг и канцелярские принадлежности. По периметру стен — высокие шкафы, сквозь прозрачные дверцы виднеются разнообразные изделия из стекла: от детских игрушек до кухонной посуды. Очень мило. Разве что людей нет. Хосок пришел на 10 минут раньше назначенной встречи, и, скорее всего, Юнги просто не успел закончить с последним клиентом. По правую сторону есть еще одна дверь. Очень тихо, чуть ли не на цыпочках Чон подходит к ней, тут же прилипая к стеклянному окошку, за которым показывается следующая комната. — Вау, — восторженно выдыхает. Это и правда настоящая мастерская. Немного грубое пространство, в котором кроме гигантской топки, печки и стола с железными инструментами ничего нет. Все четверо людей внутри одеты в темно-синие рабочие халаты, поверх которых завязан черный брендовый фартук. Высокий альфа с крайне сосредоточенным лицом вертит в руках длинную палку (Хосок без понятия, как она называется), на ее конце висит сгусток мягкого раскаленного стекла желто-оранжевого цвета. Юнги рядом с улыбкой подводит клиента к столу и дает щипцы, чтобы придать заготовке нужную форму. Пусть Мин на полторы головы ниже мужчины, выглядит он уверенно и авторитетно. Что очевидно — он здесь мастер. Два ребенка, стоящие поодаль, с затаенным дыханием следят за разворачивающимся чудом. Хосок смотрит с тем же восторгом, но не без тоски. Ему нравится Юнги. Он бы хотел на долгие годы сохранить дружбу с таким прекрасным человеком, который занимается настолько удивительными вещами. Он сам по себе удивительный. Вдумчивый, умный, эмпатичный, очень веселый. Не считая Чимина, Чон не находил еще людей, рядом с которыми чувствовал бы настолько большой комфорт и тепло. Его совсем не хочется терять. Юнги помещает изделие в печь и, аккуратно закрутив маленькую железную дверцу, с небольшим поклоном показывает отцу с детьми на выход в приемную. Хосок отскакивает от двери и только и успевает, что забиться куда-то в угол, когда в комнату, счастливо перекрикивая друг друга, вбегают два мальчика. За ними заходят старшие. Юнги вежливо объясняет альфе, что изделие можно будет забрать через два дня, когда оно успеет достаточно затвердеть. Мин подходит к столу, наклоняясь над монитором, мужчина достает кредитную карту, чтобы расплатиться. Именно в этот момент дети замечают замершего как истукан незнакомого омегу, одновременно повернув к нему головы. — О, привет, — немного удивленно приветствует Юнги. Из-за вмиг пересохшего горла Хосоку удается лишь кивнуть в ответ. — Подожди меня, пожалуйста, в комнате для отдыха. Проходишь в мастерскую, там увидишь дверь. Я закончу здесь и подойду. Снова кивок. Нервно сжав лямку рюкзака, Чон кланяется мужчине и спалившим его детям и, следуя указаниям, скрывается в мастерской. Кожу сразу обдает теплый, немного душный воздух. Очень хочется все в подробностях рассмотреть, прикоснуться к инструментам, попробовать открыть топку, от которой даже на расстоянии трех метров несет жгучим жаром, но Хосок себе не позволяет — он и так тут на птичьих правах находится. Омега осторожно открывает деревянную дверь, которую и не заметил за своими подсматриваниями. За ней даже не комната — комнатушка для отдыха. Совсем крошечная, но уютная каморка со всем необходимым. Слева футон (видимо, господин Мин, а, может, и все члены его семьи порой ночуют на работе), впереди маленький столик с разложенными лекционными тетрадями, а справа громоздкие ящики, набитые разноцветным стеклом. От него по всем стенам и потолку расползаются радужные зайчики. Губы трогает очарованная улыбка. Вопреки куцым квадратным метрам, Хосок остался бы здесь жить. Скромно примостившись на краешке деревянного стула, парень складывает на коленях рюкзак, тут же начиная от нервов играть с замком от молнии. Он не знает, чего ждать. В мыслях, естественно, худшие сценарии. Тем не менее, когда Хосок написал Юнги с предложением встретиться и поговорить, тот не начал крыть его трехэтажным матом. Замолк на минуту после прочтения и отписался коротким «да». После лишь уточнил время и место встречи. Сейчас же, когда Юнги с ним поздоровался, на лице Мина не было улыбки, но какого-то оскала, недоброжелательности тоже. Спокойное лицо заебавшегося человека, которому после универа пришлось до позднего вечера пахать на работе. Будто бы вообще ничего в их отношениях не изменилось. Хосок восхищается настолько высокому умению скрывать свои эмоции. От щелчка замочной скважины омега вздрагивает. Слишком сильно погрузился в свои мысли. Юнги замирает, вопросительно вскинув брови, на что получает покачивание головой по типу «все в порядке, забей». Мин на ходу снимает фартук, кидает его на стол и чуть ли не падает на футон, привалившись спиной к стене и вытянув ноги. Видно, что он устал. Не зол, не замкнут, просто устал. На его левый глаз ложится красный солнечный зайчик, в светлых волосах мелькают зеленые и фиолетовые отсветы стекла. Красиво. Красивый. Хосок порывается хоть что-то сказать, но внезапно осознает их положение в пространстве. Он все еще сидит на стуле, фактически возвышаясь над вторым омегой. Так не пойдет — совсем не уместно сейчас смотреть на Юнги сверху вниз, пусть дело в банальной высоте мебели. — Я… могу? — скромно тычет пальцем в футон. — Да, конечно, — без промедления отвечает Юнги и пододвигается, хлопая ладонью рядом с собой. Хосок оставляет где-то полметра расстояния, когда усаживается на мягкую ткань. Потому что так уместно, именно так сейчас правильно. — Как ты? Чон отрывается от рассматривания стен, удивленно оборачиваясь на Юнги. Он… не ожидал. Все идет не по плану, который не то чтобы вообще был, но конкретно такой сценарий голову Хосока даже не посещал. А где же стандартное из всех фильмов «слушаю, мразина», «ну и что такая шлюха может мне рассказать?» или «я пришел, только чтобы в последний раз посмотреть в твои поганые псиные глаза». Так же все это должно работать: когда твой друг переспал с твоим парнем. Но Юнги спокоен, Хосок не чувствует злости или холода в свою сторону, так же как и прозвучавший вопрос был без малейшего сарказма. — Да пойдет, — испуганно блеет. — Эструс был тяжелым, но в принципе все в порядке. Юнги слушает, кивает, уводит взгляд на чужие руки, которые сжимают рюкзак с такой силой, будто хотят его задушить. Он прекрасно знает, для чего они здесь собрались. Свою уважительную приветственную часть он выполнил, дальше — не его забота. — Слушай, — с поразительной уверенностью начинает Хосок. И он рассказывает. Неожиданно для себя четко, не сбивчиво, будто по листку читает заготовленный текст. Уверяет, что ничего не планировал, даже не думал лезть в чужие отношения и уж тем более соблазнять Тэхена. Описывает ту ночь, когда пьяно, туманно, с обрывками воспоминаний. Делится, что до сих пор не понимает, как подобное вообще могло произойти, и извиняется, извиняется, извиняется. Хотя осознает, что извинениями тут не поможешь. — Так это, — удивленно произносит Юнги после минуты молчания, — ты уговорил Тэхена во всем признаться? Снова. Юнги озвучивает совершенно не те слова, которые от него ожидали услышать. — Да, — чуть ли не шепотом подтверждает Хосок. Мин смеется. Беззвучно, запрокинув голову, от чего немного жутко становится. — Ты разбил последнюю частицу уважения к нему, — насмешливо бросает. — Серьезно, я думал, что не настолько он еще пропащий парень, раз сам решился во всем признаться. Но я был слишком высокого о нем мнения. Хосок сглатывает. Очень хочется промочить горло: водой, водкой, спиртом — неважно. Слишком душно и странно находится здесь, рядом с Юнги, который, кажется, до сих пор не планирует помочиться ему в рот или продемонстрировать весь арсенал накопленных за 22 года жизни ругательств. — В общем, — настрадавшийся рюкзак уродливо сминается в руках, — я не пытаюсь оправдываться, хотя, скорее всего, именно так это и звучит. Мне просто было важно, чтобы ты знал, что я никогда не замышлял ничего плохого против тебя. Даже когда я проснулся после той ночи, первое, о чем я подумал — это ты, Юнги. Как я буду смотреть тебе в глаза, что такое не должно было с тобой произойти. Мне правда очень-очень жал- — Хоби, — омега смотрит озадаченно и неверяще немного, — ты винишь себя? Если бы не винил, не пришел бы; не глядел бы побитой собакой; не краснел от стыда каждый раз, когда ты появляешься в поле зрения. — Конечно, я… — Хосок, — решительно обрывает Юнги. Он перебил, но продолжить решается не сразу. Локти упираются в колени, спина гигантским вопросительным знаком изгибается, выбившиеся из хвоста пряди путаются в длинных пальцах и, наконец, Юнги поворачивает лицо, впиваясь пронзительным взглядом, — ты осознаешь, что Тэхен воспользовался твоим состоянием? Что это было нечто очень приближенное к изнасилованию? Из Хосока непроизвольно усмешка вырывается. Бред. Да, конечно, секс с Тэхеном был далек от его идеала, Чон бы предпочел вообще подобного инцидента в жизни не иметь. Это было грязно, сумбурно и чертовски болезненно. И речь сейчас не про душевную боль, а про физическую — свой раздраженный анус и недавний мучительный эструс Хосок никогда не забудет. Но, черт возьми, это не было изнасилованием! — Юнги, — устало вздыхает, — это не… — Хосок, — повторно перебивает Мин, даже не словами, а взглядом затыкая, — ты сказал, что не планировал этот секс, что разложил Тэхену в другой комнате, но он донес тебя до кровати и почему-то лег рядом, при том, что ты совершенно не помнишь, как это произошло. Что ты вообще не помнишь практически ничего. Это так? — Да, — одними губами. — Он спросил хоть один раз, как ты себя чувствуешь, готов ли ты, хочешь ли ты этого? — Нет, — опустив глаза. — Ты бы переспал с ним, если бы не был пьяным? — Нет. — О чем и речь, — Юнги, наконец, разгибается, переставая напирать, и приваливается к стене. — Он воспользовался твоим состоянием, Сок-а. Очень жаль, что ты не можешь этого осознать. Возможно, со стороны и правда виднее. Но Хосок продолжает отрицать настолько громкие обвинения в сторону Тэхена. Не потому что все еще влюблен (кажется, уже не слишком), а просто из-за того, что физически присутствовал в ту ночь и хоть немного, но знает Кима. У того ведь тоже не было злого умысла, крайне мала вероятность, что альфа планировал что-то подобное. Так же напился, так же слишком увлекся своими эмоциями и сделал то, что сделал. Единственный правдивый вывод, который можно вынести из этой истории: алкоголь — зло. — Он тоже был чертовски пьяным. Юнги лукаво смотрит из-под бровей, ломано улыбаясь: — Не настолько, как ты, раз ему удалось дотащить тебя до койки, раздеть и тебя, и себя, а потом еще и трахнуть. И да, раз мы пытаемся здесь оправдывать гнилые поступки опьянением — не ты полез к нему целоваться, чтобы впоследствии выебать. Разумно. Логично. Юнги весь пропитан разумностью и логичностью, и это его единственная черта, которая способна раздражать. Слишком верно и метко бьет. А вообще Хосок устал обсуждать Тэхена. Он не для этого сюда пришел. — Так ты не злишься на меня? Весь саркастичный колкий настрой медленно стекает с усталого лица. Чон, по-честному, пугается немного. Вроде как Юнги защищал его сейчас, но после прямого вопроса зажался, в неуверенности задумавшись. — Знаешь, что забавно, — с тоскливой улыбкой тянет, — если бы Тэхен мне сказал, что через шесть часов после того, как поцеловал меня на прощание, и за 10 часов до того, как предложил мне встречаться, он переспал с неизвестным омегой, я бы забил. Мне было бы больно, но не настолько. Вся проблема в том, что это ты. Я ненавидел, что вся эта треугольная любовная хуйня включает тебя. Что мы будто бы должны соревноваться друг с другом, но я просто хотел с тобой общаться, обсуждать артхаусные фильмы, смеяться из-за шуток, которые понимаем только мы, — Юнги облизывает губы, подбирая слова. Хосок и вовсе сейчас не дышит. — Тэхен же с начала сезона метался между нами. Он, блять, видите ли, выбрать не мог, а я ревновал бесконечно. И ненавидел себя за эту ревность совсем не потому, что это плохое чувство, а потому что ревную к тебе. Мне не хотелось чувствовать что-то настолько неприятное в сторону тебя. У меня все внутри противилось, но по-другому не получалось. И когда я понял, что вроде как… — Юнги глухо смеется, — выиграл, получается, все еще было плохо. Хорошо, потому что слишком сильно утонул в этом пацане, но в то же время плохо из-за тебя. Все это время, пока мы встречались, я видел твои взгляды, твое настроение, и просто… винил себя немного, а еще думал, что очень хочу, чтобы ты встретил кого-то настолько же прекрасного. Заслуживающего тебя. Хочется сжаться от того прилива смущения и нежности, которые до самой макушки наполнили: притянуть колени к груди, спрятать в них голову, беззвучно прокричать, как легко и счастливо стало. Вместо этого Хосок лишь прячет до румянца растроганное лицо в ладонях. Он даже не подозревал, что чувства Юнги настолько схожи с его. Осознавал, конечно, что Мин хорошо к нему относится, что друзья и прочее, но был уверен, что тот уровень уважения, восхищения и желания самого лучшего живет исключительно в нем самом. Приятно, когда уважение взаимно. На языке скапливается множество слов: «я так люблю тебя», «мне очень приятно», «я так рад, что мы понимаем друг друга». Но Юнги обрубает весь пафос простым и емким: — Давай нажремся? Хосок не против, но… как же пафос? где же слезы и разнеженные объятия? — Завтра в универ, — с улыбкой констатирует. — Ага, — Юнги в ответ улыбается так, будто замыслил обокрасть банк. — Ворвемся с бодуна, держась за ручки. Чон не может остановить звонкий хохот, который из него вырывается. — Разочаровался в альфах и решил снова переключиться на омег? — игриво произносит. — Именно так. Хосок не принесет сегодня Чимину нужные овощи к ужину. Он не будет плакать, понося себя последними словами. Он нажрется и, что-то ему подсказывает, будет безмерно счастлив.

***

И все же счастье — понятие растяжимое. Бесспорно, Хосок пребывал в экзальтированном восторге и высокоградусном запое до 5 утра, чувствуя себя самым счастливым человеком на Земле. Но на утро… что ж, это все еще не ад, но явно чистилище. По крайней мере свой желудок Хосок прочищает над унитазом добрые минут 20. Злобно хихикающий Юнги рядом с удовольствуем смакует водичку, элегантно раскручивая ее в стакане, — и лучше вот ни капли не становится! Абсолютно несправедливо, что у Юнги из похмельных последствий — лишь помятое лицо и сильная жажда, пока Хосок готов отдать богу душу. И все же вчера было хорошо. Настолько, что Чон навечно остался бы жить в том вечере, медленно перетекший в ночь. Первым делом они направились в магазин, где купили вино по акции. Неизменно сели на скамейку в каком-то парке и без продыху стали трещать — только бутылку и успевали из рук в руки передавать. Еще в мастерской оба гордо заключили: «Сегодня никакого Тэхена». Гордость пришлось помянуть, потому что разговор вертелся исключительно вокруг Кима: с чего все началось, как было больно, как ревновали, как не хотелось ничего из этого чувствовать, но оно все равно чувствовалось. Ловя себя на еще более-менее трезвых мыслях, Хосок понимал, что они обсуждают все по кругу и фактически опустились до бессмысленного и низкого крысятничества. Какими только словами они Тэхена не поносили. Но им обоим слишком сильно это было нужно. Вывернуть всю душу наизнанку, всем сокровенным и наболевшим поделиться, потому что только он, сидящий рядом, может от первой до последней буквы понять. Он чувствовал все то же самое. Затем вино закончилось. Захотелось еще и при этом стало слишком холодно, твердо и вообще некомфортно. Опьянение уже на тот момент жестко ударило в голову, все мысли заполнила картинка мягкой кровати, на которой можно было бы растянуться и продолжить чесать языком до самого утра. Вариантов, куда пойти, было немного, вернее, ноль. Везде были лишние уши, которые ни при каких обстоятельствах не хотелось греть. Тогда Юнги вспомнил о пустующей квартире своего дяди, который недавно уехал в командировку. Пришлось тащиться к омеге домой, чтобы забрать ключи. После этого на последнем метро ехать на другой конец города до той самой квартиры. По пути, естественно, были опустошены полки в алкогольном отделе ближайшего магазина. Вечер с каждой секундой становился все лучше и пьянее, пока не написал Чимин. Чим Пакин: не понял, где моя кола и чипсы? Чим Пакин: и вообще где ты?? уже 11 Хосок бы обратил внимание на расстановку приоритетов и обязательно кольнул бы этим фактом своего друга, но мысли целиком накрыла паника. А что сказать-то?

Вы: я с Юнги… Вы: домой сегодня не приеду

Чим Пакин: без меня??!! Чим Пакин: вы там веселитесь, а меня даже не позвали???? Вышло и правда немного подло. Однако пик подлости заключался в том, что даже после крайне обоснованных претензий Хосок не хотел приглашать Чимина. Конечно, они бы все ему рассказали, и Пак с достойной эмоциональностью отреагировал бы на всю их любовную трагедию, пожалел бы, заобнимал, разнесся благим матом. Все как полагается, но он все равно не смог бы понять произошедшего так, как понимают друг друга Юнги и Хосок. Хотя бы эту ночь им хотелось провести вдвоем. Записав несколько слезливых аудио-сообщений, о том, как ему жаль, и что они все втроем могут погулять в субботу, и Чимину даже не придется за себя платить, Хосок сбросил с себя вину, и больше ни о чем не переживал. Как они и мечтали, в квартире омеги открыли новую бутылку вина, завалились на кровать и поднимались с нее, только чтобы сходить в туалет. Все пошло по тысячному кругу: Тэхен, ревность, лето, лагерь, ревность, Тэхен, Тэхен, Тэхен. Однако чем сильнее плыла спальня перед глазами, тем глубже и сокровеннее становился разговор. — Подожди, — Юнги, покачиваясь, приподнимается на локтях, — ты реально боялся, что я буду тебя сравнивать с тем отбросом, который переспал с Тэмином? Хосок пристыженно уводит взгляд, сильнее обнимая подушку руками. — Конечно. Это же одно и то же. — Каким боком?! — возмущенно вскрикивает Мин. — Хоби, тот отморозок подкатывал свои вонючие яйца к моему омеге все полтора года, пока мы встречались. Он смеялся над нами, а мне в лицо говорил, что мой член наверняка слишком короткий, чтобы удовлетворить Тэмина и что в скором времени он наиграется и обратит внимание на настоящего мужчину. Понимаешь, да? Я уверен, что тот гондон трахнул Тэмина даже не из реального желания, а чтобы самоутвердиться и продемонстрировать мне, что альфа всегда побеждает. В целом, аргумент засчитан. Хоть Хосок и тот альфа заняли одинаковые роли в любовном треугольнике, поведение у них отличается кардинально. Чону и в голову не приходило соблазнять или навязываться. Он уважал Тэхена и его право самостоятельно выбрать, с кем же все-таки быть. Одновременно с тем Чон не может избавиться от мысли, как же тяжело было Юнги в школьные годы. Бесконечно выслушивать, что твои отношения с любимым человеком — ничто, а тебя рано или поздно бросят, потому что, видите ли, недостаточно хорош/недостаточно большой член/недостаточно альфа. Должны быть очень большая сила воли и крепкий стержень внутри, чтобы продержаться под таким давлением полтора года. — Кстати, — слегка поплывши улыбается Юнги, — я заметил странное совпадение: у обоих людей, которые мне изменили, имена начинаются на «Тэ». Хосок звонко усмехнулся: — Пока можно списать на совпадение, но я бы с этого момента был осторожнее. — Со всеми Тэминами, Тэхенами, Тэунами и Тэкенами? — смеется Мин. — Ага. Это почти как неподходящий тебе знак зодиака. Чон с кряхтением добирается до вина, стоящего на полу, и осторожно присасывается к горлышку, стараясь не проронить ни капли — не потому что пьяница и жалко, а потому что новое постельное белье в чужом доме. Юнги красноречиво протягивает руку, в которую уже через секунду понимающе вкладывают бутылку. — Слушай, а как звали того альфу? — Минсок. Хосок удовлетворенно кивает. Конечно, совпадения ничего не значат, но ему приятно осознавать, что первые слоги их имени даже приблизительно не похожи. Было бы очень неприятно и — но есть второй слог: — Блять! — в голос гогочет Чон, хватаясь за живот. Юнги понимает не сразу. И слава богу он успел проглотить вино, потому что уже через несколько секунд его прорывает на тот же истеричный хохот. — А вот это уже вполне себе закономерность, — заплетающимся языком заявляет Хосок. Мин часто кивает, корчась от смеха, и тянется рукой к лицу, чтобы смахнуть выступившие слезы. Вот только он совершенно забывает, что продолжает держать бутылку вина, которая кренится и под шумок проливает содержимое. — Сука! Пьяный мозг удивительно быстро концентрируется на образовавшейся проблеме. Спрыгнуть с кровати, собрать простыни и одеяло, слюной оттереть несколько красных пятен на матрасе и обменяться мрачными взглядами с посылом «Придется скидываться на химчистку», запихнуть замаранное постельное белье в барабан, включить стиральную машинку и так и сесть около нее на пол с выключенным светом, прижавшись плечами. Их снова пробирает на смех. Становится еще лучше, чем было. Так легко, спокойно и до счастливого прекрасно. Юнги идет за оставшейся третьей бутылкой вина: — А говорил не выпьем, — с хитрецой в глазах припоминает. Они сидят так еще целый час, разглядывая светящиеся кнопки на стиралке. О Тэхене больше ни слова, просто вспоминают лето, своих детей в отряде, как купались ночью голышом, как ругались с руководителем лагеря, отстаивая свои права на адекватные условия проживания. Оба признают, что очень хотят на Чеджу, но понимают, что те же светлые эмоции уже не испытают. В 5 часу утра глаза начинают сами собой закрываться. Язык продолжает что-то лепетать, но бороться со сном становится невозможно. К счастью, Юнги находит в шкафу еще один комплект постельного и даже еще одно одеяло. С собой у них нет ни сменной одежды, ни зубной щетки, поэтому они лишь, покачиваясь и придерживая друг друга, добираются до спальни и, раздевшись до трусов, заваливаются на кровать. Хорошо. По голове мигом бьют вертолеты, конечно, но очень хорошо. Хосок бы рад тут же провалиться в сон, осознавая, что до подъема осталось часа четыре от силы, но встревоженный последними событиями мозг все никак не может угомониться: — Юнни? — М? — не открывая глаз, отзывается Мин. — Когда ты вышел из беседы, Тэхен очень уверенно написал, что ты вернешься к нему. Что он все исправит. Когда страшно озвучивать свои предположения вслух, остается разговаривать полунамеками в надежде, что тебя поймут. Юнги никак не реагирует несколько долгих секунд: продолжает лежать с закрытыми глазами, не меняя позы. Хосок рассматривает чужое лицо, как Джоконду в Лувре. Ищет любую эмоцию, которая заранее ответит ему на все вопросы. Наконец, Юнги еле заметно хмурится. Перевернувшись на спину, омега впивается глубоким нечитаемым взглядом в потолок. — Он все это время пытается все исправить, — полушепотом огорошивает. — Пишет, звонит, даже домой ко мне пару раз приходил. — А ты? — Ну, а что я? — кривятся губы. — Заблокировал его везде, где мог. А после того, как мой батя заявил ему, что три шкуры с него спустит, если он снова заявится, он больше не приходил. Это именно то, на что Хосок рассчитывал: второго шанса не будет. Он все еще не воспринимает Тэхена как низкого подлого человека. Обычный совсем еще молодой парень, который, не подумав, причинил другому боль. И хорошие люди способны на плохие поступки. Но Тэхену нужно повзрослеть и осознать, что любое действие имеет свои последствия, а Юнги не обязан тратить годы жизни на игры в русскую рулетку, где в барабане лишь одно отверстие пустое. — У меня есть странная особенность, — внезапно продолжает Мин, — я очень быстро влюбляюсь. Меня легко очаровать, заполнить собой все мысли, но одно неверное действие — я говорю про серьезные вещи, когда мне или другому живому существу делают по-настоящему больно, прям плюют в душу — и как обрубает. Я встречался с Тэмином полтора года, был уверен, что мы всю жизнь вместе проживем, но как только узнал об измене — ноль чувств. Абсолютное равнодушие. Наверное, это защитная реакция, потому что, естественно, я несколько месяцев не мог его забыть, до сих пор очень неприятно и обидно вспоминать то время. Но я больше никогда не смогу посмотреть на него как на любимого человека. С Тэхеном все так же. Хосок задумывается. У него совсем не так. Влюбленность — само по себе чувство спонтанное и сокрушительное, но оно не так часто его посещало. Возможно, это тоже своеобразная защитная реакция: насколько тяжело ему до беспамятства потеряться в другом человеке. Однако еще сложнее Хосоку отпустить влюбленность. Она въедается в него, как то винное пятно в поверхность матраса. Простыми усилиями не отмоешь. Даже сейчас Чон может покрыться мурашками, если Тэхен к нему прикоснется. Не так, как раньше, но все же. — Значит, ты никогда и никому не даешь второго шанса? — на всякий случай уточняет. Юнги загадочно улыбается, поворачивая на омегу сморенное лицо: — Знаешь, в стеклодувном ремесле есть устоявшееся правило: дважды стекло не варят, иначе оно становится мутным. Здесь то же самое.