* * *
Руки тряслись, легкие будто наполнили ватой, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть. Сердце стучало так сильно, что отдавалось глухим, частым стуком в ушах, во всем теле. В голове не было ничего, кроме непередаваемого ужаса и отчаяния. Она отложила вчерашним вечером списки, решила отдохнуть, ну как же! Именно сейчас, именно сегодня, почему так невовремя? Почему это так, сука, несправедливо? Почему с ней? Это был просто заказ. Просто достать список тех, кому на днях будут заламывать руки, обвиняя в преступлении: кого в тюрьму, кого сразу к Смотрителям. Кого за дело, а кого просто потому, что неудобен или подозревается в гос. измене. Майк допрыгался. Договорился - предупреждала же его, держать свой острый язык за зубами! Нет, мы же не можем молчать, когда нам что-то не нравится, мы будем голосить на всю округу! В списке. Его имя в этом чертовом, адском списке приговора к смерти, к невыносимым пыткам за причастность к черной магии. Знает она эту схему - сама проворачивала. Подкинуть какую символику да кость кита и вот, человека уже можно забирать без суда и следствия. И она не верила - перечитывала, трясясь, глотая вставший в горле ком, надеялась, что это однофамилец, что это ошибка. Но совсем рядом, неосторожным почерком, был подписан Джереми с этой непривычной, настоящей фамилией. Не любимое "Джереми Лезерхофф", его собственная. Таких совпадений не бывает, как себя ни обманывай. Радовало одно - тут нет ее самой. Может, посчитали, что она не общается с ними так близко, не давала поводов для сомнений. Может, потому, что они живут вместе и в этой ситуации виноват Майк. Плевать, да плевать! Это ее люди, это друзья, это семья, это единственное, что движет ею весь последний год. Единственное, благодаря чему она еще не стала такой же, как все остальные, не спилась и не скурилась до такой степени, чтобы окончательно потерять себя. Хотелось рвать, кричать, завалиться в ген. штаб и убить любого, кто встанет на пути. Достать оружие и убивать, жестоко и медленно каждого, кто хоть как-то приложил к этому списку руку. Плевать, что ее остановят раньше, чем она успеет что-то сказать - зато хоть кто-то из этих ублюдков сдохнет. И она могла бы, поверьте - могла. Но какой смысл? Злость переполнила чашу и вылилась в бессилие. Впервые за долгое время она плакала, отрешенно роняя слезы на пол. Сидела на краю кровати, пялясь в одну точку, не понимая, что теперь делать. Перекапывала в голове все возможные варианты - увольнение Майка со службы, подделка документов, банально сбежать из города и никогда не возвращаться. Но ничего не подходило, все упиралось в тупики, которые она обойти не в силах. А ведь уже завтра их всех повяжут, время играет против нее. Уже... завтра. Рабочий вариант сам собой пришел в голову. Сначала она отринула эту мысль - непотребную, даже унизительную. Казалось, проще уже самой устроить бунт и разнести половину штаба, даже не подпустив этих ублюдков близко к семье. Но если рассматривать что-то реальное, то... хорошо. Она и так низко пала, больше уже некуда. Если это цена жизни ее друзей - девушка не прочь переступить через остаток своих моральных принципов и сделать последний шаг в сторону бездны. Сделка. На крыше было уютно. Невысокое здание, скрытое между другими многоэтажками - весьма удобное место, если хочешь остаться незамеченным. Особенно в сумерках. Улица, распростертая под ногами, отзывалась недружелюбным видом. Безлюдным, грязным, неслышно перекликающимся писком крыс и шелестом сорванных листовок. Ветер подбросил одну из них, унеся куда-то за поворот. По-началу Райн даже усомнилась в том, что ей дали актуальную информацию по связисту - было уж слишком тихо вокруг, ни следа присутствия кого-то еще. Но учитывая, что это ее последний шанс, она до последнего стояла на разбитой черепице, ожидая чуда. Пока оно, наконец, не пришло. Голос позади отозвался грубо, приглушенно - Райн чуть ли не вскрикнула, испугавшись. — Заблудилась? Он появился из ниоткуда, клянусь: ни звука, ни ветра, ни шелеста одежды. Просто материализовался за ее спиной, вытянувшись по струнке, напряженно держа перчатку на рукояти клинка. Китобойный противогаз слабо поблескивал окулярами. Райн неловко опустила взгляд - на ней оставалась форма стражи. Не было времени переодеваться, пришлось прям так покидать свой пост. Должно быть, именно это и напрягло ассасина. — Нет, раз дождалась. У меня... заказ. Китобой усмехнулся, его плечи насмешливо дрогнули. Стало противно, но она сдержала напрашивающееся отвращение, чтобы не сорвать сделку. — Я слушаю. Безумие. То, что она делает, что просит - безумие. Договор с китобоями, с самим Клинком Дануолла? Тратить все накопленные деньги на будущее, на лучшую жизнь, чтобы заказать ассасинов? Убийц, против которых ведет борьбу, которых презирает, с которыми сражается. Ненавидит. Кого считает бесчеловечным, недостойным даже дышать на этой земле. И сейчас ей приходится полагаться на них. Это не заказ на убийство, не заказ на террор. Единственное, что от них требуется - любым доступным способом забрать двоих людей из рук Смотрителей, живых и здоровых настолько, насколько это возможно. Отвести их далеко, далеко за стены карантина, где никто не найдет ее золото, не пройдет по следу. А китобой слушал - внимательно, молчаливо. И Райн может поклясться, что в том, как расслабились его плечи, как его рука неосторожно соскользнула с меча, незаметно, мимолетно протянувшись в ее сторону, было сочувствие. Какая-то толика понимания и уважения, чего-то искреннего. Связист лишь кивнул, забрав половину платы, тихо уточнив, что остальное должно быть выплачено после завершения заказа. Он исчез. Райн провела рукой по тому месту, где только что был китобой - в воздухе растворялись остатки пепла. Холодного, наэлектризованного, чего-то неосязаемого, но ощутимого. И, почему-то, несмотря на черную магию, ей стало тепло.* * *
Весь день тряслись руки. Она не могла не думать о том, что произойдет - но и не могла принять участие. Была далеко, на службе у моста - в ожидании, долгом и мучительном. От того, что она не в силах повлиять на происходящее, тошнило. Иногда нервно передергивало все тело до хруста в шее, это раздражало, она злилась лишь сильнее. Не выпускала из зубов сигареты, иногда сжимая челюсти так, что от фильтра оставались лишь обжеванные полоски. Сослуживцы раздражали. Обсуждали происходящее с черной иронией, измывались и судили каждого человека, которого только могли вспомнить - промывали им кости и выдумывали новые детали. Когда дело коснулось Майка ей пришлось уйти, чтобы не сорваться и не выхватить пистолет. Ебаная стража. Лицемеры и подсосники, лижущие пятки вышестоящим, чтобы потом поливать их грязью в своей униженной компашке пропащих алкоголиков. Красноречивые речи и наигранные эмоции. Их невозможно даже слушать. В своей военной форме Райн чувствовала себя мерзко. Хотелось снова увидеть, как китобой расслабляет плечи. Интересно, улыбался ли он в тот момент? Когда до них дошли слухи, что на караван с обвиненными напали ассасины, Райн лишь сухо, презрительно скривилась. Но под сигаретой в зубах напрашивалась улыбка. Вечер наступил через мучительно долгие часы. Она едва ли переставала курить, уже тошнило, но дым - единственное, что хоть немного отвлекало от мыслей. Как только сегодняшняя смена закончилась Лезерхофф улизнула за карантин, спеша в указанное здание. В груди беспокойно, счастливо ликовало сердце, подгоняя идти быстрее. Она видела тени на крышах, неустанно ступающие по ее следам, сопровождающие ее беспокойный путь. Они просто были рядом, следили, но не вмешивались. Провожали. Уцелевшее, забаррикадированное здание показалось из-за поворота улицы и она не сдержала дрожащего вдоха. Ее уже ждали. Ассасин стоял, облокотившись о стену, умиротворенно покачивая ногой. Как только Лезерхофф подошла, он передал ей ключи от входа - видимо, заперли все двери. Он немного помялся на месте и, отступив в сторону, весело добавил: — Майкл очень зол. Чуть не подрался со мной. Легкие наполнились смехом, она не сдержалась - рассмеялась. Пальцы онемели, с трудом удерживая ключи, нервы уже не выдерживали, пробирая болью все тело, а она смеется, прикрывая ладонью губы. Майк, такой ее Майк, агрессивный и странный, но живой, тут, совсем рядом. — В его стиле, примите извинения от моего лица. Китобой, кажется, смутился таким словам, заметно выпрямив спину. Но она уже не обращала на него внимание - спешила открыть дверь, повернув замок, скорее увидеть их, увидеть, что все хорошо. Не успела даже приложить силу, как ручка сама опускается вниз, щелкая затвором. Не успела разглядеть его лицо, как рыжие волосы уже уткнулись в ее грудь, обхватывая тонкими руками талию, так отчаянно и испуганно. Радостно. Джереми кричит - неразборчиво сквозь ткань формы, то ли плачет, то ли смеется. Неустанно повторяет ее имя, несвязно рассказывает, что случилось: то про Смотрителей, то про Майка, то про китобоев, а потом снова бросается в сопли. Райн ничего не отвечает, лишь глупо, устало улыбается, прижимая его к себе. Ее мальчик тут, живой, и это единственное, что сейчас может быть важно. Из здания выбегает брюнет - взъерошенный, напружиненный. Его эмоции сменяют друг друга неконтролируемо быстро. Сначала он напуган, не поняв, куда сбежал Джереми, потом расслабляется, расплываясь в улыбке, увидев его дорогую подругу. Снова чего-то пугается, путается в собственных мыслях и, увидев рядом ассасина, тут же скалится. Райн бы посмеялась над ним, но не может отвести глаз от яркого, разбитого до крови синяка на его челюсти. Китобой, кажется, напрягается от его взгляда - видимо, предыдущая попытка Майка подраться с ним не прошла мимо. — Какого хуя он тут делает? Что все это значит? Ожидаемо, что от Майка она не получит благодарностей за спасение - она этого и не ждет. Представляю, как у него сейчас сгорит эго от осознания, как именно все произошло. Джереми, вдоволь накричавшись в ее форму, отстраняется, наконец увидев, что она тут стояла не одна. Он испуганно втягивает воздух, тут же отступая назад, ближе к Майку, чтобы спрятаться за его широкой спиной. Брюнет, судя по отвращению и злости на его лице, начинает догадываться, что именно случилось. — Серьезно? Они с тобой? — И, видя, что Лезерхофф не спешит ему ничего отвечать, Майк обращается к ассасину, стоящему рядом. — Вы, сука, внезапно решили, что ебать какие благородные и хорошие? Устроим террор и за шкирку вытащим двоих заключенных прямо из кареты Аббатства потому, что об этом попросила милая девочка? Так это теперь работает? — Мы это обсудим позже, Майк. — Не говори мне, что ты им заплатила. Не говори, что ты отдала деньги на университет Джереми этим ублюдкам. Райн молчит. И Майк понимает. Он взрывается, кажется, даже зарычав от злости - срывается с места, оставляя перепуганного Джереми позади, замахивается для удара, но его руку ловко перехватывает китобой, не давая ударить девушку. Прежде, чем эти двое начнут драться, Лезерхофф достает пистолет, направляя на друга. Естественно, все они знают, что она не выстрелит, но этого было достаточно, чтобы он на секунду остановился и послушал: — По-твоему, я должна была оставить вас на очевидную смерть? Он мешкает. То ли хочет врезать ассасину, все еще предупреждающе сжимающего чужую руку, то ли хочет начать орать на Райна, не прибегая к физической силе. Выигрывает что-то между - Майк агрессивно вырывает запястье, чуть ли не задев кулаком китобойную маску, и, уже трясясь от бурлящей злости, рычит, наклоняясь прямо к лицу Лезерхофф: — По-моему, ты возомнила себя нашей нянькой и пошла по пути, с которого уже не свернешь. Майк резко, психованно разворачивается, спешно уходя в дом. Попутно он грубо хватает Джереми за локоть, утаскивая пискнувшего парня внутрь вместе с собой. Райн глубоко вздыхает. Ничего, она именно такой реакции и ожидала. Главное, что они тут, в безопасности - насчет остального разберется позже. Осталось последнее дело. Девушка достает из внутреннего кармана плаща кошелек, протягивая вторую половину суммы китобою. Как и договаривались. Он кратко, на глаз пересчитывает монеты и, удостоверившись, что все выплачено правильно, удовлетворенно кивает. Почему-то они продолжают молча стоять, смотря друг на друга. По-началу ей кажется, что она сделала что-то не так и это еще не все, что она должна за их работу, но... — Он тебе не навредит? Лезерхофф смеется. Этот китобой что, правда беспокоится за нее? — Это нормальная реакция, поверьте. Побесится и успокоится. Райн еще долгое время стояла на улице, одиноко рассматривая крыши домов в глубокой зоне карантина. На улице окончательно стемнело и небо было затянуто тучами, так что даже обычно яркая луна сейчас проглядывалась лишь блеклым пятном. Лезерхофф зажгла последнюю сигарету, думая о том, что курение пора бросать. Она так привязалась к этим двоим, готова их спасать ценой всего, что у нее есть и даже больше. Они так и не поймут, чем заслуживают такой отрешенности, не зная, что в первую очередь это они спасали ее саму. Ее мир окончательно перевернулся за эти дни. Стража стала врагом, она окончательно в этом убедилась. Их система может только гнить, отравляя все население Дануолла. И, в конце концов, она стала понимать, что должна делать. Ей нужна свобода, чтобы подарить ее свои людям - и Райн добьется того, чтобы перевернуть руководство городской стражи в правильное русло. Сначала была искренность. Потом началось отчаяние. А уже затем появилась идея.