Ты и твои женщины

      За спиной любого уважающего себя экзорциста обязательно есть личное кладбище. На нём покоятся любимые враги, сволочи поменьше, конкуренты, коллеги, упокоенные демоны, твои иллюзии, разбитые мечты, огребшие только за то, что мимо постояли, гражданские — и твои проебы.       А ещё близкие и любимые, те, кого ты не уберегла.       Одного ты не спасла, потому что не успела. Другой поймал проклятье или шальную пулю вместо тебя. Живи теперь с этим, дорогуша.       Третьи слишком доверяли тебе и открыли дверь оборотню под твоей личиной, а потом ты собираешь в мешки то, что осталось от троих детей и отчаянно ненавидишь себя.       Самый ненавистный ряд на личном кладбище Джоанны Константин носил гордое имя: «Я не подумала».       Я не подумала, что Рейч откроет тот блядский мешочек, на нём же только что не написано: «Я не для людей».       Я не подумала, что мне могут навязать конфликт двух обязательств, и мой ближайший друг сдаст меня Аду. Не потому что желал мне зла, а потому что предавать вообще в природе людей. Ну и, умирая от терминальной стадии рака, на что угодно согласишься.       Я не подумала, что двенадцатилетняя соплячка полезет в самый центр воронки в Ад, потому что она же хорошая девочка и хочет мне помочь!       Могила Астры Лог — её самый большой позор в карьере, несмываемое пятно, чудовищное бесчестье, как сказали бы в прежние времена, но Джоанна знала: честь — это херня. Это раздутое самомнение и самообман животного, вообразившего, что у него есть власть, разум и мораль.       Вернее, так: мораль не давала людям сожрать друг друга, спасибо, блядь, христианству и прочим религиям за навязанный невроз и отличнейшие наручники, да что там, колодки и кандалы. Возлюби ближнего своего как самого себя? Ну а если ты мудак, и ближний твой мудак?       У Джоанны Константин была своя религия.       И первая заповедь её гласила: все люди — эгоистичные мудаки. Есть, конечно, редкие исключения, и парочку она знала лично, но… жили они плохо и недолго.       Вторая заповедь вытекала из первой: раз люди эгоистичные мудаки, то все они заслужили миллионы смертей.       Удивительно, что Господь не спалил этот мир, поняв, что его эксперимент с животной и божественной природой в одном существе провалился, да ещё с таким оглушительным треском.       Третья заповедь гласила: осознай всю меру своего мудачизма и старайся делать удобно и себе, и другим. Пойми свой эгоизм и надень на себя вериги, дорогуша, а ещё, за всю сумму подвигов, власяницу. Вас здесь и так восемь миллиардов, а планета не рассчитана даже на один. Экосистема не выдержала заповеди «плодитесь и размножайтесь», а ещё желания постоянно сраться одних, стоять в позе жертвочки других и любви к войне и пушечному мясу — третьих.       Четвертая, на самом-то деле, стала результатом её помешательства в подростковом возрасте и захода в самоубийство.       Ок, тебе шестнадцать, ты очень плохая девочка, ты вылетела с треском из восьми школ, у тебя вовсю режется семейный дар, только что ты похоронила любимую бабушку. Школа бесит своим лицемерием и тем, что взрослые говорят одно, а делают другое, до тебя доёбывается служба опеки, твой отец выставляет тебя неуравновешенной дурой, чтобы получить пособие и упрятать в психушку. Охуеть какое весёлое положение! Характер у тебя редкостное говно даже для подростка, тебе сказочно плохо, а что хуже, ты видишь и ангелов, и сраных демонов, а потом…       Потом тебя переебывает тем, что никакой границы между злом и добром нет, и все на свете создания: и люди, и дивные сиды, и демоны в Аду, и ангелы в небесах — это всего лишь ноты в Его песне, Его дыхание. И ноты давно спеты, но песня летит на солнечных ветрах и радиотенях, потому что всё в мире есть свет, а свет не умирает никогда, только меняется, натолкнувшись на чёрную дыру. И никакой свободы воли у тебя нет и быть не может, какая свобода у чужой ноты, а есть в лучшем случае набор алгоритмов, потому что ты — орудие.       Будь Джоанна старше, она худо-бедно бы это откровение переварила. Но в шестнадцать лет у неё не было мозга. Зато было в количестве безбашенности и нежелания участвовать во всём этом лицемерии.       Она подделала рецепт на снотворное и намешала таблетки с алкоголем. Записку писать не стала, ну потому что кому нужны эти слюни и сопли. Это было её право свалить из пиздеца.       Что же… ни до, ни после её так не учили.       Джоанна умерла. Ещё бы ей не умереть, после сорока таблеток-то!       Умерла и попала в Ад. В лес самоубийц.       А потом, когда она уже пустила корни и раскинула руки-ветки, когда почти потеряла разум перед лицом бесконечного ужаса, её выдернули назад. В собственное тело. В реанимацию.       Её натыкали носом, как нашкодившего щенка.       Она пролежала в дерьмовейшей психиатрической больнице три месяца и под конец выла. Когнитивные навыки восстанавливались ещё полгода. В школе она осталась на второй год, хотя честно ехала в середняках.       Этого хватило ей, чтобы понять: в Ад она не хочет. Плевать, что её сотворили для пиздеца, что Бог её ненавидит, обратно она не пойдет. Упрется всеми рогами и копытами, но не пойдет!       С того дня она взяла себя в руки и методично заслуживала, как она говорила, пенсионное обеспечение, но вот беда, её не торопились прощать. Ну а чего ещё ждать от христианского Бога, той ещё лавкрафтианской твари?       И все же Джоанна работала и честно надеялась если не место в раю, то на приличный участок на хорошем кладбище и какое-никакое, а признание своих заслуг, раз уж со спасением души не выгорело.       …Это случилось пятнадцать лет назад.       Она, тогда совсем зелёная начинашка, прилетела в Москву по очень важному делу, связанному с канонизацией последнего русского императора. После него она целых полгода вела себя кротко, как ягненочек.       Русские были людьми крайностей, золотой середины и полумер они не ведали. Их последний император — полное, кстати сказать, ничтожество, тупой солдафон, человек добродетельно-ограниченный, умер, как собака. Умер и утащил за собой в смерть жену, детей и слуг.       Умер — и заключил сделку с Нергалом, что, если он станет святым, то все молитвы и силы потекут не на небеса, а в Ад.       Афера удалась блестяще. Джоанна только присвистывала, считая чужие шаги. Ай да Нергал, ай да эффективный менеджер.       У него ни черта ни вышло бы (дурацкий каламбур), не перекупи этот обмудок высших иерархов православной церкви и КГБ, вот уж кто пахал на Князя самоотверженно, не жалея чужих и своих жизней!       Джоанну трижды пытались убить, но в результате на её личном кладбище только прибавилось могил.       Задание она выполнила частично, разумеется, представив это начальству как охуительную победу. Сама она считала, что чудом осталась в живых и почти непобитой.       Но зато у неё чуть не случился отличный роман.       Волшебная женщина Ирочка работала экскурсоводом, кормилась с многочисленных московских кладбищ, умела феерически гримировать и прятать покойников, а ещё давать взятки чертовым КГБистам. Намёков она не понимала принципиально, а может, сразу решила, что зачем ей такой человек-пиздец, когда жива ебанутая мама из старых диссидентов?       Но! Как же она водила экскурсии! Не влюбиться в неё и дрожащий на ветру рыжий локон в миг, когда она рассказывала про всех этих Молотовых, Аллилуевых и Улановых, мог только полный и законченный гей.       В день перед отъездом она потащила Джоанну на Новое Донское кладбище, и под вишневый «Ричмонд» с непередаваемой иронией человека, не раз висевшего в петле, начала рассказывать о Большом Терроре.       Честно сказать, она могла говорить хоть о сопротивлении материалов, Джоанна бы все равно слушала и пялилась в вырез чёрного пальто. Господи, скотина такая, вот за что ты создал столько красивых женщин, а мне дал препаскуднейший нрав и влюбчивость, как у ирландца? То есть понятно, зачем, ты у нас любитель драм-драм и страстей в клочья, а мне как жить?       Ирочка водила её между рядами, рассказывала, как ночами приезжали эти их черные воронки, как подвалы Лубянки наполнялись кровью по щиколотку, о том, что приезжали хоть за большим партийным боссом, хоть за простым работягой, о том, что шарашили по площадям, а в голове у Джоанны постепенно вырисовывалась картина. Ну да, именно так и кормят демона: жестокими массовыми убийствами, расправами и войной. От двух могил невостребованных прахов разило отчаянием и невозможной ненавистью.       — Вот здесь лежит наш режиссер Мейерхольд, маршалы Блюхер и Тухачевский, писатель Бабель. — Ирочкино лицо скривилось в отвращении, когда она подошла к большой плите из гранита. — А здесь те, кто их всех убивал. Здесь, например, похоронен Блохин, а в общей яме — Ежов. Надеюсь, на том свете они таки получили всё причитающиеся.       До чего мерзкое лицо на памятнике. Мерзкое, но такое знакомое, верно, Джоанна? Никого не напоминает?       — А мне зачем ты это рассказываешь? Это ваше прошлое, не мое. И потом, зачем страдать над грудой мёртвых костей? Живые должны жить, а не обслуживать чужие страдания. Из этого всегда, поверь моему опыту, выходит дрянь.       Ирочка вновь затянулась сигаретой.       — Моя работа развлекать тебя. Вы, англичане, любите пощекотать себе нервишки советской готикой. А кроме того, — Ирочка подняла воротник, — ты сцепилась с нашими мудаками. Я не хочу, чтобы у тебя были на их счёт хоть какие-то иллюзии.       — Солнышко, я вообще-то экзорцист.       — А я жрица культа мертвых. Береги себя. Ты оставила их с носом, и тебя запросто могут отравить.       Джоанна не стала говорить, что после отравления кровью демона ей не страшно ничего. Ей была приятна чужая забота, даром что Ирочка не велась ни на какие провокации.       — Все равно не понимаю. От этого отдает дешёвым романтизмом с лебедями.       — А кто сказал, что в Конторе работают профессионалы? Но земля здесь стоит… как хорошая квартира в центре.       — Сколько?       Ирочка назвала сумму. Джоанна не поверила своим ушам.       — Да быть того не может!       — Это ярмарка тщеславия и неимоверно прибыльный бизнес. Люди готовы платить за это деньги, а спрос рождает предложение.       — А давай мы это обсудим у меня в номере?       — Лучше выпьем чаю.       — До или после?       — Вместо.       Джоанна улетела в Англию, а Ирочка через полгода вышла замуж за физика по фамилии Ломоносов.       — Да черт возьми, — жаловалась Джоанна бутылке вискаря и Рик, — почему все мои бывшие и небывшие уходят в итоге к физикам, математикам и айтишникам?!       — Скажи спасибо, что она не ушла в монастырь.       — Православный? Там уныло и скучно. И облачение полный отстой! То ли дело сестры католички!       — Еще одно слово — и я наложу на тебя епитимью!       — За что?!       — За покушение на духовную особу и за блуд!       — Пока я покушаюсь только на окденское!       Смех смехом, но могила того мудака накрепко врезалась Джоанне в память. Говоря по чести, на что-то такое она рассчитывала и для себя. Двадцать футов казённого неба, а ещё лучше небытие, но вот беда, бессмертие — это вам не сифилис, от него так быстро не вылечишься!       К слову о вылечиться.       Пятая заповедь Джоанны гласила: поступай с другими так, как они не успеют поступить с тобой. Бей раньше и сильнее, не дай этому рогатому или не очень ублюдку встать, интригуй и играй на конфликте интересов. Они сильны, но ты должна стать сильнее, умнее, беспощаднее, хитрее и злее. Ты, дорогая моя, пила горькие лекарства и тоннами жрала зелёный виноград, пусть вся эта дерьмовая свора не удивляется, получив от тебя битое стекло и вот такую оскомину.       Пока у неё получалось, но… с её работой никто не прожил дольше сорока пяти. Ресурс человеческого тела конечен, а рано или поздно находится тварюшка быстрее тебя.       Шестая и последняя заповедь была, на самом-то деле, третьей: будь благодарной. Людей хороших и полезных учитывай в своих раскладах, а тех, кто сделал зло — ну они сами нарвались, да? И всегда, всегда плати свои долги.       Настало время выплатить её самый большой долг.       Но как идти в бой с непристрелянным оружием?       Прежде следовало понять, что умело это колечко, а для этого его надо испытать в деле и не засветить, но как не засве…       Во входную дверь отчаянно стучали.       На пороге стояла всклокоченная Полынь.       — Умоляю, пойдём со мной!       — А в чём дело?       — Па срочно нужен свидетель и обвинитель со стороны людей! Один из наших крупно облажался.       — И что он сделал?       — Сначала заделал ребенка своей… временной жене здесь, а вчера украл свою дочь.       — Так. А я здесь при чём?       — При том, что они идиоты! Сначала он её вроде как изнасиловал, а потом она опоила его рябиновым вином из тисового кубка!       Джоанна подобрала упавшую челюсть.       — Черт! Я сейчас! А ваш король?!       — Его величество занят. У него на всё один ответ: у вас автономия, разбирайтесь сами! А как тут разберёшься, если за такое положено вырывать глаза и носить железные колодки?!       Чёртовы сиды!       Ругаться вот так с волшебным народом ей прежде не приходилось, но…       Но сегодня она работает ради дипломатии и строчки в резюме.       И ради полевых испытаний.       На всякий случай, чтобы не пропасть на сто лет, она взяла с собой ещё и механический будильник, и завела его на два… а лучше на три часа.