Ночные кошмары

      Когда Хванун проснулся в первый раз, за окном ещё было темно. Он потянулся к лежащему на тумбочке телефону, разблокировал экран, чтобы посмотреть время, и тут же зажмурился от яркого света, с непривычки резанувшего по глазам. Сколько он себя помнил, ранние подъемы всегда были для него настоящей пыткой, и потому на выходных даже кошмары не могли вытащить его из постели раньше десяти утра. Но сейчас Хванун проснулся из-за того, что замерз, и это было странно, учитывая, что он лежал, укутавшись в одеяло по самый подбородок. Но стоило ему приподняться и не обнаружить рядом Ёнджо, как все встало на свои места.       Хванун точно помнил, что засыпали они в объятиях друг друга, но вышло так, что теперь он разлегся по центру кровати, а Ёнджо как бедный родственник сиротливо ютился на самом её краю. Руками он обнимал подушку и выглядел таким расслабленным и умиротворенным, что Хванун, не удержавшись, тихо рассмеялся себе под нос. Пусть это и было странно — думать подобным образом о другом мужчине, но спящий Ёнджо казался ему милым, и Хванун не испытывал никакого стыда за собственные мысли.       — И как ты там очутился вообще…       Ёнджо спал чутко, поэтому сразу зашевелился, едва Хванун придвинулся ближе и положил ладонь ему на плечо. Он приоткрыл глаза, несколько раз моргнул, чтобы зрение пришло в норму, и забавно сощурился, пытаясь разглядеть в темноте лицо лежащего рядом Хвануна.       — Который час? — осведомился он тихим, хриплым ото сна голосом. — Судя по тому, что я не выспался, еще слишком рано.       — Половина восьмого, — ответил Хванун и, не сдержавшись, широко зевнул. — Двигайся ко мне, ты сейчас на пол свалишься.       Ёнджо послушно придвинулся ближе и сгреб его в крепкие объятия, прижав к себе так, как маленькие дети обнимают перед сном плюшевые игрушки.       — Ты чего в такую рань проснулся? — в его голосе угадывались беспокойные нотки. — Кошмар приснился?       — Ну, если ты считаешь наше первое свидание кошмаром, — протянул Хванун, — не стану тебя переубеждать.       Он поднял взгляд, наблюдая за реакцией Ёнджо, но тот, быстро оправившись от удивления, вызванного этой глупой шуткой, прижал его к себе покрепче и в отместку принялся щекотать. Хванун, излишне чувствительный к любым прикосновениям, рассмеялся, едва чужие пальцы коснулись его ребер, дернулся, пытаясь отстраниться, но выбраться из крепких объятий Ёнджо у него не получилось.       — Господи, хëн… перестань! — взмолился Хванун, задыхаясь от смеха и не прекращая попыток освободиться. — Ну хватит, пожалуйста! Я всё понял… я больше… больше так не буду!       Ёнджо снисходительно хмыкнул, но пытку щекоткой всё же прекратил.       — Тогда в чем дело? — поддразнил он. — Обычно тебя из постели раньше полудня не вытащишь. Неужели без меня так плохо спится?       Хванун пихнул его ногой, перевернулся на другой бок, немного повозился, чтобы устроиться поудобнее, и вскоре затих, ощущая разливающееся по всему телу долгожданное умиротворение, которого ему так сильно не хватало.       Если бы он был котом, сейчас бы, наверное, начал мурлыкать.       — Нет, мне просто стало холодно.       Ёнджо мягко рассмеялся и коснулся губами задней стороны его шеи, из-за чего кожа моментально покрылась мурашками, а низ живота кольнуло волнительной дрожью. Это был нечестный приём — когда он так делал, Хвануну невыносимо хотелось еще. Мелькнула мысль попросить Ёнджо не останавливаться, но Хванун знал, что тогда одними поцелуями дело наверняка не ограничится, и благоразумно промолчал. Не то чтобы он возражал, но после того, как страстно они занимались любовью этой ночью, Хванун ощущал себя пусть и счастливым, но совершенно измотанным.       — Для того, чтобы согреться, существуют одеяла, замерзший ты мой.       — Нет, глупый хëн, для этого существуешь ты.       Хванун прижался спиной к груди Ёнджо и, найдя под одеялом его руку, переплел их пальцы. Тепло его тела действовало на Хвануна успокаивающе, оставляя в голове исключительно хорошие мысли. Отступившая ненадолго сонливость вновь напомнила о себе, настойчиво убеждая провалиться в беспамятство еще на несколько часов. Желательно, до обеда. Дар Ёнджо, как и он сам, действительно был невероятным, и Хванун до сих пор испытывал жгучий стыд из-за того, что неделю назад даже не попытался его выслушать. Из-за того, что наговорил столько гадостей, охваченный гневом, страхом и разочарованием.       Если бы вчера он снова ушел, это бы стало точкой невозврата для них обоих, и Хванун почти ненавидел себя за то, что позволил себе усомниться в человеке, который смотрел на него с такой любовью во взгляде.       Однако Ёнджо был прав — прошлое следовало оставить в прошлом, как и любые сожаления, и потому Хванун пообещал себе, что впредь будет ценить каждое мгновение, которое они проведут рядом друг с другом. Теперь, когда между ними не осталось недосказанности, у него словно камень с души упал. Больше не нужно было бояться, изводить себя из-за невозможности рассказать любимому человеку правду и переживать, что эта страшная тайна разрушит их связь, ведь Ёнджо сам был носителем и понимал его как никто другой. Более того — благодаря его дару Хванун наконец-то мог спать спокойно, а не мучиться бесконечными кошмарами.       — Ясно, зачем я тебе на самом деле нужен, — вздохнул Ёнджо. — Не знал, что мой малыш настолько коварный.       — Сам ты малыш, — лениво отозвался Хванун, чувствуя, как у него слипаются веки, и потому пропустил это ласковое обращение мимо ушей. Он почти заснул вновь, но тут услышал над ухом тихий голос Ёнджо:       — Ты спишь?       — Ага, — отозвался Хванун, приоткрыв один глаз. — Что такое?       — Я люблю тебя, Ун-и.       Сонливость как рукой сняло. Хванун почувствовал, как лицо, уши и даже шею стремительно заливает краснота. Его бросило в жар, и дело было даже не в крепких объятиях Ёнджо, из-за которых было трудно пошевелиться. Всё из-за его слов. Ёнджо всегда говорил о своих чувствах так честно и открыто, что это обескураживало и неизменно вгоняло Хвануна в краску. Он помнил: вчера, когда они занимались любовью, Ёнджо, покрывая его лицо и шею поцелуями, говорил то же самое. Но теперь, когда он повторил это вновь, Хванун смутился так, что даже не смог ничего ответить. Заветные слова застряли где-то в горле, и всё, на что его хватило — лишь выдавить из себя судорожный вздох и уткнуться лицом в одеяло. Стеснительность, совершенно не свойственная ему в повседневной жизни, рядом с Ёнджо просыпалась, как по щелчку пальцев. К счастью, сам Ёнджо не стал его подначивать на этот счёт — только поцеловал в макушку и сказал:       — Спи, сегодня ведь выходной.       И Хванун, поддавшись теплу любимых рук и тихому шепоту на ухо, послушно закрыл глаза.

***

      Хванун проснулся в одиннадцать утра. К тому времени, как он появился на кухне, Ёнджо уже закончил готовить завтрак и теперь сидел за столом, обрабатывая на ноутбуке недавно сделанные фотографии. Тронутые инеем деревья, пустынная в предрассветный час улица и едва розовеющее на востоке небо — этот снимок вышел особенно удачным, и Ёнджо даже не стал накладывать фильтры, а лишь отрегулировал яркость и настроил цветокоррекцию. Получившийся результат его более чем устраивал, и он подумал даже о том, чтобы в кои-то веки сменить заставку на рабочем столе.       Фотография была одним из его многочисленных хобби, на которое с поступлением в университет практически не оставалось времени. Только и получалось, что выкраивать свободные минуты на выходных или каникулах, когда не приходилось учиться и работать одновременно. Ёнджо с детства был человеком творческим, но ради будущей карьеры любовь к искусству пришлось задвинуть на второй план. Проще говоря — забить.       — Доброе утро.       Хоть кошмары этой ночью его и не мучили, Хванун всё равно выглядел сонным. На нем по-прежнему была пижама, светлые волосы торчали в разные стороны, как иголки у ежа, и Ёнджо не удержался от ласковой улыбки, находя это безумно очаровательным. Каждый раз, когда он видел Хвануна в своей одежде, у себя дома, внутри у него всё сжималось в приступе щемящей нежности, как у влюблённого по уши подростка. Впервые в жизни чувства туманили его рассудок настолько сильно, заставляя совершенно по-детски считать себя самым счастливым человеком на свете.       — Доброе, — отозвался Ёнджо, мигом позабыв про фотографии. Рядом с Хвануном было легко забыть вообще обо всем. — Завтракать будешь?       — Само собой. Я жутко голодный, знаешь ли.       Хванун подошел ближе, склонился к нему и коротко чмокнул в щеку, задержавшись так на несколько секунд. Его губы были мягкими и тёплыми, а в глазах плескалось столько невысказанной любви, что Ёнджо тут же на это купился. Поддавшись нахлынувшей на него нежности, он попытался ухватить Хвануна за бедра, чтобы притянуть ближе и вдоволь пообниматься, но тот ловко вывернулся из объятий и отступил на пару шагов назад. Его глаза за стеклами очков озорно блеснули, а губы изогнулись в лукавой улыбке.       — Любые приставания только после еды, — покачал головой Хванун. — Я просто умираю с голоду.       Ёнджо страдальчески вздохнул, но послушно оставил попытки притянуть Хвануна в свои объятия, справедливо рассудив, что у него ещё будет возможность отыграться — например, вечером. Он отодвинул ноутбук в сторону и принялся накрывать на стол, пока Хванун уселся на стул и внимательно наблюдал за ним, подперев щеку рукой.       Несмотря на то, что они открылись друг другу и выяснили, как именно проявляются их способности, недосказанность по-прежнему витала в воздухе, заставляя обоих испытывать неловкость. Они, в сущности, знакомились вновь, и теперь им только предстояло узнать друг друга с той стороны, которая до вчерашнего вечера была окутана мраком.       — Думаю, нам стоит поговорить… обо всём, — осторожно начал Ёнджо, протянув Хвануну кружку кофе с нарисованной на пенке кошачьей мордочкой. — Я долго думал об этом, и, если ты не против… Я очень хочу, чтобы мы были честны друг с другом.       — Понимаю, — тихо обронил Хванун. — Я тоже устал притворяться, будто ничего странного не происходит. Господи, хëн, ты не представляешь, как я изводил себя из-за невозможности признаться тебе.       — Почему же, ещё как представляю, — невесело хмыкнул Ёнджо, которому переживания Хвануна были близки и понятны. — Доверие — слишком хрупкая вещь, чтобы просто так ей разбрасываться. Это совершенно нормально, что ты боялся открыться мне, ведь мы знакомы не так давно.       Хванун, вцепившись обеими руками в кружку, нервно пожевал нижнюю губу. Взгляд его вновь наполнился той самой печалью, при виде которой у Ёнджо защемило сердце.       — Когда мы только познакомились… Я думал, что ты хочешь втереться ко мне в доверие и сдать на «Базу».       Он покраснел и стыдливо втянул голову в плечи, опасаясь, что Ёнджо может обидеться, но тот лишь понимающе усмехнулся.       — Теперь ясно, почему ты постоянно на меня косился.       Хванун смущенно засопел и уткнулся лбом в столешницу.       — Ты все видел.       Это был даже не вопрос, а утверждение, и обреченность в его голосе вызвала у Ёнджо очередную улыбку. Хванун был настолько очаровательным в своем смущении, что хотелось прижать его к себе и затискать, словно кота.       — Конечно, я видел, — преувеличенно серьезно отозвался Ёнджо, едва сдерживая рвущийся наружу смех. — Просто делал вид, что не замечаю, чтобы ты думал, что все идет по плану. Не хотелось лишний раз тебя разочаровывать.       — Дело не в этом! — Хванун снова закусил губу. — Ты ведь такой красивый, умный, гордость универа и далее по списку, а я все эти годы только и делал, что избегал любых контактов с людьми, чтобы ненароком себя не выдать. И всё же ты первым обратил на меня внимание, первым решил познакомиться — естественно, меня это смутило. Мне казалось странным, что такой, как ты, вдруг заинтересовался мной.       — Почему? — искренне изумился Ёнджо. — Не скромничай, Хванун-и. Ты симпатичный и милый, и я влюбился в тебя с первого взгляда, так и знай.       Хванун вскинул брови.       — Тебе не кажется, что наш диалог свернул куда-то не туда? — пробормотал он.       — Ой, и правда, — неловко почесал затылок Ёнджо. — О чем бы ты хотел услышать? Спрашивай всё, что захочешь. Расскажу первым, раз уж я старший.       — Ты такой благородный, — закатил глаза Хванун, потом недолго подумал и спросил: — Когда ты впервые понял, что носитель?       Ёнджо призадумался, мысленно вернувшись почти на пять лет назад. Это был сентябрь, он, первокурсник, еще жил вместе с родителями, и накануне вечером умер его любимый кот по кличке Персик — рыжий, пушистый и очень ласковый, которого Ёнджо притащил с улицы, будучи мальчишкой. Мама Ёнджо была женщиной чувствительной и восприимчивой, и оттого потерю любимого питомца переживала особенно остро. Ёнджо было невыносимо больно видеть ее слезы, и он, не зная, как ее утешить, просто обнял, молча выказывая свою поддержку. Он не надеялся, что это поможет, просто хотел показать, что он рядом и понимает её чувства, но мама успокоилась практически сразу, стоило ему к ней прикоснуться. Буквально за мгновение.       — Как тебе удалось, Ён-и? — спросила она потрясенно, а Ёнджо стоял, растерянный не меньше, чем она, держал её в своих объятиях и понятия не имел, что ответить.       Потому что сам не знал, как у него это получилось.       Просто захотел, чтобы мама больше не плакала. Просто пожелал — и всё.       Шло время, и Ёнджо, будучи проницательным по сути своей, начал догадываться, что с ним что-то не так. Что он странный, не такой, как остальные, что есть в нем нечто такое… неправильное. Это было легкое, почти незаметное на первый взгляд беспокойство, от которого он поначалу отмахивался, как от назойливой мухи, но со временем оно переросло в настоящую тревогу, мешавшую спать по ночам. Со временем в голове начали формироваться определенные догадки. К сожалению, неутешительные.       Тогда Ёнджо решил проверить, сработает ли это вновь, окажутся ли его предположения верными. Он очень надеялся, что ничего не выйдет — тогда можно будет списать произошедшее на простую случайность и спокойно жить дальше, но его мечтам не суждено было сбыться. Расстроенная после неудачно экзамена однокурсница, которую не могла успокоить даже лучшая подруга, перестала плакать, стоило ему как бы невзначай коснуться её руки. Всего лишь прикосновение. Никаких объятий, никаких утешительных слов. Ничего. Одно лишь касание. Удивительно, но это… подействовало. Словно отрицательные эмоции девчонке отключили за ненадобностью.       И тогда, холодея от страха, Ёнджо понял одну простую вещь.       Он действительно отличается от остальных людей.       Уже потом он понял, что умеет не только располагать к себе других, но и возвращать их в счастливые воспоминания — тоже посредством прикосновений, ведь при физическом контакте хватало одной секунды, чтобы дар подействовал именно так, как надо.       Учитывая, на каком счету в их стране находились носители, свои способности Ёнджо тщательно скрывал, а со временем даже научился ими пользоваться. Раз уж судьбе захотелось сделать его особенным, почему бы не извлечь из этого максимальную выгоду?       — Это была твоя девушка? — прищурился Хванун, услышав эту часть истории, и Ёнджо стало смешно от его пристального, почти обвиняющего взгляда.       — Нет, просто девчонка с параллели. Мы с ней иногда пересекались на лекциях по философии. Но моя девушка, хоть и не знала, что я носитель, постоянно говорила, что рядом со мной ей так хорошо и комфортно.       Хванун тут же поморщился, как будто съел что-то кислое, и Ёнджо прикусил язык, осознав, что ступил на запретную территорию. Его парень был ревнивым, и упоминать при нем прошлые отношения — значит подписать себе смертный приговор. Неделю потом припоминать будет, если не больше.       — Будь так любезен, избавь меня от этих подробностей.       Ёнджо лукаво прищурился.       — Ты ревнуешь?       — Вот ещё, — фыркнул Хванун. — Делать мне больше нечего, как ревновать тебя к бывшим.       Хоть Хванун и старался не показывать своих эмоций, но Ёнджо прекрасно видел, что эта тема начинает его раздражать, поэтому поспешил сгладить ситуацию.       — Правильно, — сказал он миролюбиво. — Мне никто кроме тебя не нужен.       С этими словами он накрыл руку Хвануна своей и осторожно сжал, даря ощущение тепла и умиротворения. Ладони Хвануна, и без того маленькие, на фоне его собственных казались ещё меньше, и Ёнджо в очередной раз пришёл в восторг от этой разницы. Он любил в Хвануне всё; исключений здесь не было и быть не могло.       — Опять подлизываешься, — неодобрительно покачал головой Хванун, но уже в следующий миг уголки его губ дрогнули, выражение лица смягчилось, и Ёнджо понял, что прощен. — Верю я тебе, верю, хватит так на меня смотреть. Рассказывай, что было дальше.       — Смотря, что именно ты хочешь услышать.       — Когда ты рассказал родителям?       — Вскоре после того, как окончательно убедился в то, что я носитель, — признался Ёнджо. — Я не мог скрывать это вечно, да и не собирался. Но первым об этом узнали не они, а мой лучший друг, Гонхак.       Хванун покосился на него в недоумении.       — И ты не побоялся рассказать об этом кому-то, кроме своей семьи?       Ёнджо покачал головой.       — Гонхак — мой самый близкий друг, — твердо ответил он. — Мы знакомы с самого детства и я доверяю ему так же, как и себе самому.       — Познакомь нас как-нибудь, — сказал Хванун. — Будет интересно пообщаться с парнем, которому мой ненаглядный хëн доверил свою самую страшную тайну.       — Обязательно, — улыбнулся Ёнджо. — Гонхак хороший человек. Он может показаться необщительным, но ему просто нужно время, чтобы узнать собеседника получше. Уверен, вы подружитесь.       — Кажется, я начинаю становиться душой компании, — улыбнулся в ответ Хванун. — Это все твоё влияние, так и знай.       — Теперь твоя очередь, — напомнил ему Ёнджо. — Как это было?       Хванун замялся.       — Это не особо интересная история.       — Я всё равно хочу послушать, — упрямо стоял на своём Ёнджо. — Мне интересно всё, что связано с тобой, ты же знаешь.       Хванун уставился в кружку с кофе, на поверхности которого таяла сливочная пенка.       — Я… — он запнулся. — Сначала, когда мне начали сниться кошмары, я списывал это на стресс из-за экзаменов… Маму очень беспокоило мое состояние, она настояла, чтобы я посетил врача, но в поликлинике мне сказали, что нарушения сна происходят из-за переутомления и нервного напряжения. «Попей успокоительное, и всё пройдет», — передразнил он писклявым голосом, подражая женской интонации. — Нихрена не прошло, только хуже стало.       Воспоминания о том времени всегда вызывали лишь привкус горечи во рту — Хванун с радостью стер бы себе память, если бы мог. Хуже всего, что кошмары стали сниться не только ему, но и родителям, а однажды его матери померещилось… нечто. Днем, в залитой солнечным светом гостиной, в их чертовой квартире. После этого она неделю сидела на таблетках, чтобы хоть немного успокоиться.       — Тогда ты и понял, что носитель? — осторожно уточнил Ёнджо.       — Ага, — кивнул Хванун. — С тех пор я превратился в нервного параноика, можешь поздравить. А еще… нет, — помотал он головой, — не буду об этом рассказывать, забей.       Ёнджо настойчиво сжал его пальцы, заглянул в наполненные смятением глаза.       — Ты можешь мне доверять.       Колебался Хванун недолго — его хватило секунд на десять, если не меньше. Он втянул воздух, собираясь с мыслями, а после признался:       — У меня была девушка, — он уставился Ёнджо в глаза, наблюдая за его реакцией, — мы учились в одном классе, проводили много времени вместе, и все было хорошо. До определенного момента.       Он поддался воспоминаниям. Его чувства к бывшей девушке давно исчезли, но мысли о ней неизменно возвращали его к тому времени, когда из-за дара вся его жизнь начала рушиться, словно карточный домик.       — Хванун-оппа, — сказала она тогда, — мне очень жаль говорить тебе это, но я думаю, что нам… нужно расстаться. Когда мы вместе, я чувствую, что что-то не так. Наши отношения уже не те, что раньше. Я не знаю, в чем причина, но эта тревога… Я не хочу её больше испытывать, понимаешь?       Конечно, Хванун понимал. Но это не значило, что ему было приятно слышать подобное от девушки, которая ему искренне нравилась. Он не стал скандалить, выяснять отношения или обижаться — молча развернулся и ушел, оставив ее в одиночестве посреди городского парка, куда она сама позвала его якобы на очередное свидание. Обидные слова осколками стекла впились куда-то под ребра, мешая нормально дышать.       В тот миг Хвануну хотелось просто исчезнуть.       Его никто и никогда не полюбит — вот в чем заключалась простая истина. Следовало свыкнуться с этой мыслью как можно скорее, чтобы в следующий раз не было так больно. А будет ли он вообще, этот следующий раз?       Рассказывая о произошедшем Ёнджо, Хванун не ощущал ни горечи, ни хотя бы её отголосков. Возможно, из-за того, что время обесцветило некогда яркие эмоции. Или из-за того, что Ёнджо держал его за руку, и негативные мысли просто не успевали формироваться в голове. Как бы там ни было, но теперь думать о плохом попросту не хотелось — всё это осталось в прошлом, ворошить которое Хванун не собирался.       Когда-то он почти поверил в то, что на всю жизнь останется одиноким, а однажды за ним обязательно придут ищейки «Базы» и заберут туда, куда забирают всех дефектных. Это, наверное, к лучшему — так он никому не причинит вреда.       Но теперь Хванун понял, как сильно ошибался, запрещая себе даже думать о том, чтобы сблизиться с кем-нибудь вновь. Он тоже имел право на счастье. Имел право любить и быть любимым. Ведь он любил Ёнджо, а Ёнджо любил его в ответ, и в этом не было ничего неправильного или предосудительного.       Всё было именно так, как и должно было быть.