Ночные кошмары

      Этой ночью кошмары Хвануна не мучили. Он всегда любил поспать подольше, если выдавалась такая возможность, но сегодня проснулся аж в половину одиннадцатого. Шторы были плотно задернуты, из-за чего в комнате царил приятный полумрак. Правая сторона кровати пустовала — Хванун ощутил это сразу, едва открыв глаза. Ёнджо всегда просыпался раньше, а еще он был невероятно тактильным и любил обниматься даже во сне. Не то, чтобы Хванун не знал об этом раньше, но сегодня ночью прочувствовал особенно остро.       Выпутавшись из одеяла, он слез с кровати и тут же в полной мере ощутил последствия минувшей ночи. У него тянуло поясницу и бедра, но сильнее всего болела задница. На другие ощущения он и не надеялся, и эта боль моментально напомнила ему, что произошедшее между ними не было очередным слишком реалистичным сном.       После душа Хванун привел себя в порядок, ответил на сообщение Гонхи, который жаловался на то, что ему пришлось всю ночь просидеть над учебниками, и заглянул на кухню, привлеченный доносящимся оттуда запахом еды. Ёнджо действительно обнаружился там — он суетился у плиты, однако появление Хвануна заметил сразу.       — Доброе утро, — улыбнулся он, на мгновение оторвавшись от приготовления завтрака, и его глаза стали похожими на два тонких полумесяца. — Как спалось?       — На удивление замечательно, — Хванун подошел ближе, коротко чмокнул его в щеку и сел за стол. — Спасибо, что не стал открывать шторы.       Разложив по тарелкам рис с овощами, Ёнджо уселся напротив. Завтракали они молча, то и дело поглядывая друг на друга без тени стеснения — после прошедшей ночи от него не осталось и следа, а потом Ёнджо спросил:       — Если ты так сладко спал сегодня ночью, значит, сейчас тебе нужно взбодриться? Сварить тебе кофе?       — Давай, — сложив в раковину грязную посуду, Хванун вернулся обратно за стол. — Я люблю твой кофе.       Ёнджо блеснул ему в ответ очередной обворожительной улыбкой.       — Тогда тебе стоит оставаться у меня почаще.       Хванун рассмеялся и подпер рукой щеку, наблюдая, как Ёнджо насыпает в турку ароматный порошок.       — Ты правда хорошо спишь рядом со мной, — сказал он не поворачивая головы. — Помню, ты говорил, что часто ворочаешься по ночам, но это вовсе не так.       — У тебя дома особая атмосфера, — пошутил Хванун. — А может, я просто не мог пошевелиться из-за того, что ты всю ночь обнимал меня, словно плюшевую игрушку?       Ёнджо бросил в его сторону мимолетный взгляд через плечо и снял с плиты турку с закипающим кофе.       — Может быть. Я ведь люблю обниматься.       Несмотря на напускную беззаботность, в его голосе то и дело проскальзывали напряженные нотки, как будто Ёнджо что-то беспокоило, но он не решался заговорить об этом вслух. Хванун напрягся.       — Все в порядке? — спросил он.       Ёнджо покачнулся с пятки на носок, привычным, но в то же время осторожным движением перелил кофе в кружку, и Хванун тотчас обхватил её ладонями, грея пальцы о теплую керамику.       — Да. Я просто хотел обсудить с тобой кое-что, — он замялся. — Впрочем, может быть, это не так важно?       Хванун вздернул брови, делая глоток обжигающе горячего кофе.       — О чем ты?       Ёнджо снова посмотрел на него, и на сей раз в его глазах отражались беспомощность и плохо скрываемое волнение.       — Я знаю, что эта тема тебе не понравится, но, думаю, мы должны поговорить об этом.       — Ты нервничаешь. В чем дело? — спросил Хванун требовательно, отставив чашку.       Ёнджо стоял по другую сторону стола, такой серьезный и отстраненный, и от его цепкого взгляда Хвануну стало ощутимо не по себе. Нехорошее, жуткое предчувствие заскреблось под ребрами, скользнуло холодком вдоль позвоночника. Сердце отчего-то пропустило удар, когда Ёнджо вздохнул, будто собираясь с мыслями. Хванун вдруг понял, что не хочет слышать и захотел остановить его, сказать, чтобы не смел произносить то, что собирался, но прежде, чем он успел сделать хоть что-то, Ёнджо спросил:       — Ты носитель, ведь так?       Смысл сказанных им слов дошел до Хвануна не сразу. А когда он, наконец, осознал, что именно услышал, то пораженно замер, чувствуя, как уходит из-под ног земля. Силы стремительно покинули его, уступив место сковавшему тело ужасу, сквозь который едва удавалось дышать.       — Что… о чем ты вообще?! — попытка сохранить самообладание с треском провалилась, потому что голос все же дрогнул и предательски сорвался. Хванун сглотнул вставший в горле ком, понимая, что своей красноречивой реакцией сдал себя с потрохами.       — Тебе не нужно волноваться, что об этом кто-то узнает, — торопливо заверил его Ёнджо.       — Это ложь, — упрямо сказал Хванун, когда первоначальный шок спал. Сердце его колотилось за ребрами, словно обезумевшее, голова кружилась, а в ушах стоял противный звон, из-за чего любые посторонние звуки доносились до слуха как сквозь плотный туман. — Что ты… что ты несёшь, хён, я не…       Выражение недоверия, застывшее на лице Ёнджо, всколыхнуло внутри у Хвануна новую волну неконтролируемого страха. Его трясло, как в ознобе, а мысли столь быстро сменяли одна другую, что не получалось зацепиться ни за одну из них. От сдавившего грудь отчаяния так по-детски захотелось расплакаться, убежать и спрятаться там, где никто не найдет.       — Я не такой! — вскинулся Хванун, стараясь убедить в этом то ли Ёнджо, то ли себя самого. — Я не такой, ясно тебе?! Не смей говорить об этом!       — Я знаю, что ты носитель, — сказал Ёнджо жестче, чем следовало бы, и сам испугался того, как именно это прозвучало. Он не должен был этого делать, не здесь и не сейчас, он лишь напугал Хвануна, нужно было повременить ещё немного, но поворачивать назад было уже слишком поздно.       Хванун отшатнулся, ударив ладонями по столешнице так сильно, что кофе выплеснулся на гладкую поверхность стола, но ни один из них не обратил на это внимания. Он повысил голос, срываясь практически на крик:       — Это не так!       — Ун-и… — попытался успокоить его Ёнджо, но лишь подстегнул зарождающуюся где-то глубоко внутри злость. Подумать только, он обманывал его, обманывал всё это время. Улыбался, сыпал комплиментами и вел себя так, будто действительно влюбился, а сам в это время присматривался, словно к товару на выставке.       — Не смей говорить об этом! — выкрикнул Хванун, а затем вдруг обмяк на стуле, не в силах поднять головы, оглушенный переполнившими его эмоциями. Разочарование, страх и неконтролируемая агрессия сплелись внутри в какую-то невообразимую смесь, мешая рассуждать здраво, мешая думать хоть о чем-нибудь, кроме того, что его подозрения насчет Ёнджо полностью оправдались. — Боже мой, — заскулил он, уронив голову на собственные руки, — я не… Откуда… Откуда ты знаешь…?       Ёнджо взволнованно облизал пересохшие губы.       — Я просто это понял.       Хванун, наконец, поднял на него затравленный взгляд. Происходящее до сих пор казалось плохим сном, кошмаром, которые так часто снились ему по ночам, а осознание простой истины никак не желало укладываться в голове. Хванун понятия не имел, как именно Ёнджо узнал о его самой страшной и постыдной тайне, но теперь это не имело никакого значения.       — И как давно?       — Когда поползли первые слухи о твоей одногруппнице. Я начал… догадываться.       Хванун смотрел на него со смесью страха и неверия, ощущая себя маленьким зверьком, загнанным в угол хищником. Что бы он ни придумал в своё оправдание, Ёнджо ни за что ему не поверит. Деваться было некуда.       — Пожалуйста, не бойся, — умоляюще попросил его Ёнджо, но Хванун его даже не слушал. — Я знаю, что ты напуган, но ты можешь мне доверять, я никогда бы не сделал что-то тебе во вред, ты мне очень дорог, Хванун.       Ах, вот оно, значит, как? От абсурдности происходящего захотелось рассмеяться в голос, но вместо этого Хванун лишь бросил отрывистое:       — Да пошел ты, — а затем поднялся на ноги и нетвердой походкой направился к выходу из кухни.       Ёнджо на несколько секунд застыл, обескураженный подобной реакцией, а после ринулся следом за Хвануном, надевающим в коридоре пальто прямо поверх пижамы.       — Пожалуйста, не уходи. Давай поговорим, я не желаю тебе зла, Хванун!       — Заткнись! — в глазах Хвануна сверкнули злые слезы. — Не хочу тебя больше видеть, Ким Ёнджо! Господи, это так мерзко! Ты обманывал меня! Знал обо мне и молчал! Что, настучишь теперь своим дружкам с «Базы»? То-то ты с одним из них так странно переглядывался. Думаешь, я не понял тогда, что вы с ним заодно?!       Ёнджо растерянно моргнул.       — Гонхак не… — начал он и осекся. — Я не собирался никому о тебе рассказывать, клянусь. Ты мне действительно очень нравишься и единственное, в чем я тебя обманывал так это в том, что я такой же как ты, носитель!       — Хватит! — рявкнул Хванун, чувствуя, как в душе вновь зарождается едва утихшая злость. Он все-таки заплакал, не сдержавшись, потому что терзающая его боль была слишком сильной, чтобы сдерживаться. — Хватит нести эту чушь! Боже, ты сам себя слышишь вообще?! Чертов лжец! — зашипел он, вытер слезы тыльной стороной ладони и закричал: — Ненавижу тебя! Не смей меня, черт возьми, трогать, ублюдок!       Он вывернулся из рук Ёнджо, когда тот попытался обнять его, оттолкнул от себя, рывком отпер дверь и вышел, захлопнув её за собой с такой силой, что этот жуткий грохот наверняка услышали все соседи. Даже если кто-то станет невольным свидетелем их размолвки… плевать. На всё и на всех. Пусть думают, что хотят.       Все, что произошло между ними, казалось Хвануну таким отвратительным сейчас. Он чувствовал себя грязным и использованным, обманутым, наивным глупцом. Повелся на сладкие речи и проникновенные взгляды, захотел узнать, каково это — быть любимым и желанным, — и вот итог. Вот он, результат, горький и неутешительный, но такой, черт возьми, предсказуемый. Хвануна тошнило от переизбытка эмоций, среди которых обида, гнев и разочарование тесно переплетались с любовью к человеку, с которым он провел полную страсти ночь, прежде чем утро разрушило связь между ними, оставив после себя только горечь и мучительный страх.       Хотелось вернуться в прошлое, чтобы надавать самому себе по лицу за излишнюю доверчивость. Нельзя было подпускать его к себе так близко, нельзя. Но повернуть время вспять он не мог, как и изменить что-либо, поэтому всё, что оставалось — сожалеть о том, что уже случилось, и трястись в ожидании гостей с «Базы». Уж они-то с радостью заберут его туда, где ему самое место, чтобы запереть в стерильной палате и испытывать на нём всякую дрянь, пока не помрет. При одной лишь мысли об этом к горлу снова подкатила тошнота, и Хвануну пришлось сесть на ближайшую скамейку, чтобы перевести дыхание.       Только в метро он понял, что оставил в квартире Ёнджо все свои вещи и даже телефон. Ведомый желанием оказаться как можно дальше, он не вспомнил и не подумал о них. О том, чтобы вернуться, не могло быть и речи — Хвануну казалось, что если он увидит Ёнджо снова, просто не сдержится и придушит его. Или поддастся на уговоры, выслушает и клюнет на очередную ложь. И то и другое было бы одинаково хреново.       Дорога до дома пролетела как в тумане, и когда Хванун оказался на пороге собственной квартиры, силы как будто разом покинули его. Злость тоже исчезла, оставив после себя лишь неимоверную усталость и желание позорно расплакаться. Шмыгнув носом, Хванун зажмурился, а после принялся стягивать с ног ботинки. Он хотел незаметно пробраться в свою комнату, чтобы не попадаться на глаза матери, у которой сегодня был выходной, как вдруг откуда-то из глубины квартиры послышался её голос:       — Хванун, это ты?       Хванун, стянувший с плеч пальто, испуганно замер, как будто его поймали с поличным на месте преступления. Шумно выдохнул, прикрывая на мгновение глаза. Удача снова отвернулась от него — в который раз за это чертово утро.       — Да, мам, — ответил он, постаравшись добавить в интонации непринужденности, но вышло из рук вон плохо — только глухой не заметил бы, насколько хрипло и подавленно звучал его голос.       Послышались торопливые шаги, и в коридоре появилась мама, лишая Хвануна последней возможности спрятаться в своей комнате и не выходить оттуда до самого ужина. Так он и стоял перед ней — босоногий, в чужой пижаме и с таким несчастным выражением на лице, что она сразу почувствовала неладное.       — Ун-и! — встревоженный взгляд прошелся по нему с ног до головы. — Что случилось, милый?       — Ёнджо-хён случился, — буркнул Хванун, старательно пряча покрасневшие глаза.       — Вы поссорились?       — Ага, — вяло кивнул он, решив не вдаваться в подробности. Обсуждать причину своего паршивого состояния не хотелось, как и рассказывать, что Ёнджо каким-то образом разнюхал о том, что он носитель. От таких новостей ее точно удар хватит. — Ненавижу. Глаза бы мои его не видели.       Хванун не поднимал головы, сосредоточенно уставившись в пол, но все равно ощутил на себе сочувственный взгляд матери.       — Я не собираюсь лезть в ваши отношения, Ун-и, — начала она ласково, коснувшись его руки. — Ты у меня мальчик взрослый, сам определишься, твой это человек или нет. Главное — не принимай поспешных решений, ведь может случиться так, что потом ты будешь об этом сожалеть. Под влиянием эмоций мы очень часто совершаем весьма… необдуманные поступки.       — Знаю.       Хванун почувствовал, как у него опять слезятся глаза. Его мама была замечательной женщиной — понимающей, доброй и всегда готовой поддержать, если он в этом нуждался. Вот и сейчас она не пыталась давить на него и тем более ни в чем не упрекала, а просто была рядом, потому что искренне за него волновалась.       — Тебе нужно успокоиться, — добавила она осторожно, забрала из рук Хвануна пальто и повесила на вешалку. — Сейчас ты расстроен и зол. Дай себе время остыть и хорошенько всё обдумать, а потом вы снова встретитесь и поговорите том, что бы между вами ни произошло сегодня.       — Не о чем нам с ним разговаривать, — отрезал Хванун. — Хватит, наговорились уже.       Она тяжело вздохнула.       — Тогда что насчет твоих вещей? — явный намек на то, что он вернулся домой в чужой пижаме и без рюкзака. — Оставишь их в качестве прощального подарка?       — Ёще чего! Потом заберу.       — Как скажешь, — легко согласилась она. — Хочешь, куплю тебе мороженое? Большое ведерко, как ты любишь. Лекарства от разбитого сердца у меня нет, поэтому порадую тебя хотя бы так.       Хванун кивнул, не найдя в себе сил для ответной улыбки.       — Ты всегда знаешь, что мне нужно.       — Ну, я же твоя мама, — ее ладонь легла Хвануну на макушку, поглаживая по волосам, и этот нежный жест моментально вернул его в далекое детство, заставив поджать губы от нахлынувших воспоминаний. — Ты голодный? Кушать будешь?       — Буду.       Разумеется, отказываться он не стал. Они позавтракали вместе с Ёнджо до того, как поссорились, но теперь Хванун снова проголодался. Кажется, он начал превращаться в Гонхи.       — Тогда вымой руки и за стол. Но сначала переоденься, а то ты словно из больничной палаты сбежал.       Невесело хмыкнув, Хванун поплелся в свою комнату. Его до сих пор мелко потряхивало, потому что эмоциональное потрясение оказалось слишком сильным, чтобы справиться с ним по щелчку пальцев. Не хотелось даже думать о том, мужчина, которого он полюбил и которому доверился, все это время его обманывал. Знал о том, что он носитель, и молчал. Присматривался, чтобы убедиться наверняка, а еще всегда держался рядом, не отходя практически ни на шаг. Эти мысли не причиняли ничего, кроме невыносимой боли, от которой сердце в груди судорожно сжималось, забывая на мгновения, как биться дальше.       Умом Хванун понимал, что если бы Ёнджо действительно желал ему зла, то сдал бы его сразу, едва уверившись в своих подозрениях. Настолько умело изображать чувства ни один актер не смог бы. Но если его намерения были искренними, тогда почему он молчал, почему не сказал ни слова? Хванун терялся в догадках, поделиться которыми ему было не с кем. Мелькнула мысль позвонить Гонхи, чтобы пожаловаться на свою тяжелую, полную разочарований жизнь, но потом Хванун вспомнил, что оставил телефон в квартире Ёнджо. Возвращаться туда он не планировал. По крайней мере, не в ближайшее время уж точно.       А если за ним придут ищейки «Базы», никакой телефон ему больше не понадобится.       На следующей неделе Хвануну предстояло посещать университет для сдачи письменных работ и долгов, оставшихся с прошлого семестра, и ему становилось дурно при мысли, что Ёнджо тоже будет там и наверняка станет искать с ним встречи. Снова играть в избегание Хвануну не очень-то хотелось, но разговаривать с Ёнджо хотелось еще меньше, поэтому он справедливо рассудил, что как-нибудь переживет эту неделю, а потом заберет у Ёнджо свои вещи и помашет ему ручкой на прощание.       Еще час назад Хванун наивно верил, что всё у них может быть хорошо, но теперь от мимолетного счастья не осталось и следа, а мечты о лучшем будущем разбились о жестокую реальность. Его как будто швырнуло с небес на землю, и падение оказалось настолько болезненным, что Хванун уверился: больше он не сможет довериться никому и никогда.       Теперь он понимал, что единственный правильный выбор, который он может сделать — это расстаться с Ёнджо и постараться забыть о нем как можно скорее. Иных вариантов Хванун попросту не видел.