Boy with love

      Это стало последней каплей. Каплей в океан эмоций, которые он был больше не способен держать в себе, пока глаза напротив стремились заглянуть в самую душу, а он сохранял свой образ на сцене. Когда он сидел с микрофоном прямо перед ним и пел, словно обращаясь к нему: «Love is nothing stronger. Than a boy with luv». Но в этом Чимин чувствовал лишь издёвку. И всё выходило из-под контроля. Он фактически сломался и внутри всё кричало.       «Зачем ты так смотришь на меня?»       «Прекрати!»       «Я устал, Чонгук. Не в моих силах терпеть всё это»       Изнутри всё было выжжено. Словно пожар поглотил лес, ничего не оставляя после себя. Чимин ощущал зверскую измученность. Он никогда в жизни так не уставал. Даже десять лет назад, когда пришёл в группу, ему не было так тяжело. Ночи без сна, чувство постоянного голода не изводили настолько сильно. Нет. Он знал на что шёл, был готов на все испытания: изматывающие тренировки, бешеный график, постоянные диеты, боль во всём теле. Но Чимин не был готов ощущать душевную боль. Это когда море эмоций, чувств и все направлены на одного человека, которому они безразличны. Вся забота и нежность, а в ответ строгий взгляд, в котором он считывал упрёк.       Усталость накатывала всякий раз, когда он смотрел на него этим самым взглядом. Было сложно останавливать рвущиеся наружу эмоции находясь под объективами камер. Приходилось выдавливать из себя смех, робко отворачиваться и сдерживаться, сдерживать себя. Чимин правда старался, никогда не показывал ему своих чувств. Может, иногда дарил слишком нежную улыбку и не успевал отвести отчаянный взгляд, но никогда не пытался быть ближе, чем к остальным. А Чонгук будто всё чувствовал, смотрел в ответ холодно, чаще всего со злостью. Чимин видел это всё и не понимал, почему макне поступал так с ним.       Да, десять лет назад, когда Чимин впервые увидел его, то не понимал, насколько в будущем повязнет в этой топи, ведь они были ещё совсем юны. Пятнадцатилетний Чонгук был похож на испугавшегося оленёнка, смотрел на всех своими большими глазами с интересом и, казалось, впитывал в себя всю информацию, как губка. Он учился в школе и работал на износ, Чимин восхищался таким стремлением и напором. Ему самому было тогда восемнадцать лет и он был тем, кто последним пришёл в группу. Времени хватало лишь на трёхчасовой сон. Он старался изо всех сил. Хотел показать команде, что его выбрали не просто так и он был готов доказывать, что достоин этого доверия, которое проявили к нему. И у него это получалось: главный продюсер был доволен, ребята тоже. Они поддерживали его, заботились. Когда он уставал и засыпал на холодном полу танцевального зала, то кто-то из них заботливо приходил за ним и относил в комнату, укладывая на кровать, закутывал, чтобы Чимин перестал дрожать от холода. Никто никогда не поднимал подобной темы. Не говорил об этом, а Чимин хотел сказать спасибо ребятам за заботу и, конечно же, всякий раз упоминал это в благодарственных речах, то как он рад быть в одной группе с ними, но потом опять ловил на себе взгляд тёмных холодных глаз макне и вся уверенность улетучивалась, словно её и не было.       И когда это произошло?       Когда стало поздно что-то менять?       Чимин никак не мог решить для себя самого, в какой момент он осознал, что его сердце заходилось всякий раз, стоило им оказаться слишком близко, будь это концерт или очередная фотосессия, где им приходилось взаимодействовать. Он не понимал, почему ещё не умер от гипоксии, ведь когда над ним склонялся и заглядывал в самую душу через глаза любимый, такой желанный макне, то мозг отключался и рефлекторные сигналы не доходили до него. Он хотел всякий раз провалиться сквозь землю, когда, случайно обернувшись, ловил на себе недовольный взгляд Чонгука. Когда тот обхватывал верхней губой свою серьгу или толкался языком во внутреннюю сторону щеки, при этом играя желваками, Чимину становилось холодно. Он хотел задать так много вопросов Чонгуку. Например, почему именно он — Чимин — так сильно не нравился ему? Он хотел узнать, за что заслужил подобное отношение к себе. Что сделал такого, чтобы Чонгук возненавидел его. Ведь даже когда тот обнимал Чимина и крепко сжимал свои руки — то на плечах, то на талии — или касался шеи, смещая ладонь к ключицам, его взгляд оставался таким же холодным, непроницаемым. А Чимин умирал в эти моменты, хотел убрать родные (чужие) руки со своего тела. Хотел кричать о том, чтобы Чонгук перестал с ним играть. Но в тоже время понимал, что если он послушается его и исполнит просьбу, Чимин умрёт, просто перестанет дышать, потому что все внутренности замерзнут без желанного тепла.       В очередной раз, пока все отдыхали по своим комнатам, Чимин, склонившись к своему планшету, листал фан-сайты, которые были засыпаны фото и видео с взаимодействием ребят. Вигуки были топ-парой среди фанатов. Чимин, словно мазохист, читал статьи о них, проглядывал видео с концертов и интервью и мечтал о том, как медленно, лоскуток за лоскутком сдирал с себя кожу, потому что всё это становилось невыносимым.       Почему он никогда не замечал взглядов этих двоих?       Почему Тэхён, будучи его лучшим другом, никогда не говорил с ним об этом?       Чимин потерялся в реальности, сам поверил во всё, что писали фанаты, хотя жил с парнями бок о бок и не слышал о подобном. И пусть он знал, что сценический образ — это совсем не то, что они представляли из себя в реальной жизни. Пусть они играли роли и косвенно исполняли на публике желания фанатов, работая на фан-базу. Пускай в этом заключалась их работа, Чимину было невыносимо смотреть. И если пока Чонгук был совсем ещё ребёнком, он тихо и несмело старался проявлять заботу к нему и быть всегда рядом, то спустя долгих десять лет он вырос и превратился в настоящего мужчину, которому стала не нужна забота такого, как Чимин. Ведь Чонгук сам мог теперь защитить любого из них. Закалённый временем и тяжёлыми испытаниями, он превратился в стальную скалу и вряд ли нуждался в поддержке всё ещё слабого, эмоционально раздавленного Чимина. Он так думал, старался отстраниться, забыть. Много проводил времени в студии с Юнги, пытался уловить его страсть, которую он направлял в музыку, и забывался во время усердной работы, когда хён из раза в раз заставлял его прогонять отрывки песен, что он писал.       Никогда Чимин не забыл бы того взгляда, которым одарил его Чонгук, когда он среди ночи вышел из студии Юнги и, всё ещё веселясь с тем и крича ему что-то о злобных карликах, столкнулся в коридоре с ним. У Чонгука были всё ещё влажные волосы — это говорило о том, что он только что принял душ и собирался в свою комнату. От внезапной встречи у Чимина сердце защемило, а Чонгук, посмотрев на него сверху вниз, лишь усмехнулся и, дежурно пожелав доброй ночи, скрылся за углом. Чимина тогда словно молнией поразило, он хотел догнать младшего и уже выяснить, спросить с него, в чём собственно было дело, от чего Чонгук вёл себя так пренебрежительно с ним.       И сейчас, когда Чонгук смотрел на него, будто хотел выжечь в нём остатки здравого рассудка, исполняя свою партию, которая приводила в восторг большую часть арми, Чимин умирал. Слышать слова о любви, когда они словно направлены в его сторону, стало той самой последней каплей, и Чимин сломался. Слёзы сами собой подступили к глазам, и он рефлекторно закинул голову назад, чтобы удержать влагу внутри. Чимин не знал, заметил ли это Чонгук или кто-то ещё. И когда ком в горле немного отпустил, он смог выпрямиться и заметил, как тот уже флиртовал с Тэхёном, который был вовсе не против. Рука Юнги на плече стала спасательным кругом и, вероятно, хён не заметил всей драмы, но Чимин был благодарен ему всем сердцем. Отработать до конца, до перерыва. Впопыхах переодеться и опять в омут с головой. Исполнить ещё две песни и наконец финальная речь — и они свободны.       Осев на пол, Чимин прикрыл глаза. Ему необходимы были несколько минут в тишине, чтобы перевести дух. Хорошо, что все были заняты своими делами и никто не обращал на его состояние особого внимания, иначе он бы просто не нашёл бы нужных слов, чтобы объясниться. Он начинал ненавидеть Чонгука.       Какого чёрта ему вообще вздумалось присесть перед ним и исполнить свою партию?       Почему он не видел того, что Чимину плохо удавалось скрывать рвущиеся наружу чувства?       От этого он хотел кричать, но всё ещё понимал каким безрассудным бы показался в глазах остальных.       Подскочивший к нему уже переодевшийся Хосок, заставил вернуться к реальности. Старший излучал массу энергии, и это помогло Чимину собраться. Хоби потащил его в гримёрку, чтобы тот поторопился и переоделся, а потом в одну из комнат, где им предстояло провести прямой эфир для фанатов. Чимин совсем забыл о том, что это стояло следующим пунктов в их расписании. Он устал и был готов сбежать, чтобы оказаться в своей комнате, но работу за него никто не сделал бы, а поэтому под крики воодушевлённого Хосока он плёлся по направлению, который тот задавал.       Эфир уже начинался, а Чимин застрял на мгновение в дверях. Он видел сидящих рядом друг с другом Чонгука и Ви. Хосок, который ворвался в эфир, присел на пол, уступая место Чимину рядом с Тэхёном на диване, но тот воздержался, боясь показать свою дрожь, и присел на подлокотник. Они как всегда ели рамён, а потом и тортик, приготовленный для них стаффом. Обсуждали концерт, смеялись над комментариями, в которых фанатки неустанно звали Юнги в мужья, плавно переходили к соло Джина. Тэ потом бурно рассказывал что-то про енота, Чимин плохо помнил, потому что следил за вдохновленным Чонгуком, который восхищался речью Хосока, произнесённой на концерте; в ней он просил довериться им у арми.       А потом всё быстро закончилось. Они разошлись по своим делам. Чимин плохо помнил дорогу домой. Лишь то, как зачем-то спросил у Хосока, который отправился с ним, о том, куда подевались Юнги, Намджун и Джин, а тот отвечал, что у них было индивидуальное расписание и говорил о чём-то ещё. А у Чимина все мысли возвращались к Чонгуку. Думал о том, как он бросал на него странные взгляды, а потом переводил свой на Тэхёна, который смеялся и корчил рожицы на камеру. Чимин был подавлен и его могли спасти лишь тёплый душ и родная кровать, в которой он планировал оказаться сразу же по приезде домой.       Сославшись на дикую усталость, Чимин хотел попрощаться с Хоби и тут же направиться к себе. Ответив на обеспокоенный вопрос, всё ли хорошо с ним, он нырнул в ванную комнату и закрылся в ней. Потому что нет, всё было плохо. Его душа, будучи целой, дала трещину и раскололась на части. Чимин был готов зарыдать в голос, что и сделал, когда включил душ, заглушая шумом воды свои всхлипы. Сколько он просидел на холодном кафеле, обнимая руками свои колени и утыкаясь в них, он не знал. Сколько ему пришлось потратить усилий, чтобы добраться до собственной комнаты, он не хотел запоминать. И оказавшись в плену собственной кровати, которая контрастировал с разогретой кожей, укутывала морозным холодом, его наконец отпустило, вырывая из оцепенения.       Словно сумасшедший, он пролистывал фото и видео сделанные фанатами на концерте. Переходил с одного сайта на другой, чтобы отыскать любой момент взаимодействия Чонгука с любым из их группы, и конечно же нашёл, что искал. Все фанатки визжали о том, каким взглядом Чонгук пожирал Ви. Как Тэхён реагировал на него, сначала прятал глаза, а потом, наоборот, разжигал огонь лишь от малейшей искры. Упиваясь своей болью, Чимин пролистывал одно фото за другим, читал комментарии, от чего слёзы лились градом и фокус размывался. Он хотел заставить себя остановиться, прекратить пытку, но не мог. Чимин хотел доказать самому себе, что он в этой истории лишний и всегда им был. Все его попытки полетели бы крахом, ведь все были правы: вигуки были идеальной парой.       Статный, соблазнительный по своему существу Тэхён казался совершенством, а сильный, невозмутимый Чонгук дополнял его. Они выглядели до омерзения соблазнительно в глазах фанатов. Как одно целое взаимодействовали друг с другом, дополняли. Мысли роем уносили Чимина в водоворот отчаяния и боли. Он фактически уже рыдал и ничего не слышал за отчаянным, усилившимся биением собственного сердца. Он чувствовал себя полным дураком, но всё равно не мог прекратить. Посвятив себя истязаниям больше двух часов и придя к осознанию своей никчёмности, он наконец сумел перенаправить свои чувства в сторону ненависти. Уцепившись за эту мысль, Чимин постепенно успокаивался и переставал реветь. Он устал и, вероятно, сил просто больше не находилось, чтобы пожалеть себя, а потому злость стала катализатором его боли.       Отложив телефон в сторону, он потёр глаза. Лицо горело от соленой влаги на нём. Ему следовало бы умыться, а потом, вернувшись в свою собственную постель, забыться беспокойным сном, чтобы уже завтра всё начать с начала. Всё по новой от первого до девятого кругов ада. Всё ещё находясь укутанным под одеялом, Чимин на несколько мгновений повернулся на бок, чтобы ещё раз посмотреть на комментарии, которые лились нескончаемыми потоками, будто ему до этого было всё мало. Но не успел включить экран, услышал, как повернулась ручка и в его комнату кто-то вошёл, тихо прикрыв за собой дверь. Чимин замер. Он не хотел, чтобы кто-то беспокоил его, пока он занимался самоуничтожением и пока находился в подобном состоянии, а потому притвориться спящим стало самым оптимальным решением.       Благо он был отвёрнут к стене и тот, кто стоял у двери, не смог бы рассмотреть его, а уж отсутствие света вообще делало эту задачу неисполнимой. Чимин задерживал дыхание, старался выровнять его, сделать более глубоким, чтобы тот, кто сейчас находился в комнате, удостоверился в том, что он на самом деле спал. Чимин не беспокоился о том, что это мог быть чужак. К ним никто не мог проникнуть, будучи незамеченным, никогда не мог, а потому это был кто-то из ребят, но почему этот неизвестный стоял так долго и скорее всего смотрел на него, Чимину было не понятно.       Обычно к нему заходил Тэхён, но он не церемонился, а пытался с разбегу залезть к нему в кровать, запрыгивал сверху и начинал издеваться, громко смеясь. Или это мог быть безмолвный Джин, который часто исполнял роль мамочки и следил за своими младшими. На крайний случай Юнги мог проверить Чимина, уснул ли тот после изнурительного прогона в студии звукозаписи. Но вот ни Джина, ни Юнги дома сегодня не было, да что уж тут говорить Намджуна тоже, и вряд ли они появились бы тут в течении ещё пары дней.       Пока Чимин размышлял, послышался щелчок замка, и тот, кто уже добрые пять минут стоял у двери, наконец сделал шаг вперед, от чего сердце Мина поползло к пяткам. Он запаниковал и в голову полезли страшные мысли.       А что, если он ошибся и к ним в дом пролез неизвестный и захотел убить его?       Что если он как дурак лежал тут и размышлял, пока убийца собирался с мыслями и прислушивался в тишине дома, чтобы избежать столкновения со свидетелями? Но вокруг было тихо, а Чимин слышал только мягкую поступь и собственное ставшее тяжёлым дыхание.       Когда кровать прогнулась в ногах, Чимин услышал тихий вздох. Перехватив телефон крепче, он приготовился обороняться.       — Я знаю, что ты не спишь.       Слова, произнесённые полушепотом, заставили Чимина замереть, сильнее сжав телефон, а сердце забиться с новой силой, норовя пробить грудину. Родные интонации голоса, перекрыли кислород окончательно и запустили новый мыслительный виток, в котором он терялся и умирал вновь.       Чонгук сидел на краю его кровати.       В его комнате!       Не готовый к такому повороту, Чимин прикрыл рот ладошкой и сильнее зажмурился, чтобы не позволить себе всхлипнуть, и подтвердить догадку Чонгука. Он был закутан с головой, а потому макне не мог знать наверняка. Чимин был уверен, что вёл себя тихо, но не знал, насколько отчаянными и просящими утешения были его слёзы. Он был оглушён собственной болью, а потому не замечал никого и ничего вокруг.       Ещё один протяжный вздох и матрас прогнулся сильнее, потому что Чонгук забрался на кровать, приблизившись к Чимину со спины. Тёплая рука легла ему на спину, но Чимин вновь сдержался и не вздрогнул от столь внезапного прикосновения. Он прикусил зубами пальцы, причиняя себе боль, отрезвляя себя и надеясь на то, лишь бы младший не понял, что он не спал. Уверенный в том, что Чонгуку вскоре надоест это всё и он уйдет, Чимин постарался расслабиться под прикосновением макне.       Кожу даже через одеяло прожигали совсем невинные прикосновения Чонгука. Он медленно провёл рукой по спине сверху вниз и задержал её на мгновение на талии, от чего Чимин чуть не заскулил, почувствовав пожар, разливающийся лавой внизу живота. От бессилия и стыда он всхлипнул, после чего сильная ладонь исчезла с его спины, и всего мгновение понадобилось Чимину, чтобы выдохнуть, после чего его безжалостно раскутали, откинув одеяло назад и развернули за плечи, уложив на спину.       Тёмные глаза напротив смотрели в его. И только свет фонаря, который проникал сквозь не зашторенное окно, освещал любимое лицо. Чонгук нависал сверху, рассматривая его, а Чимин был неспособен вздохнуть или что-то сказать, чтобы возмутиться. На Чонгуке была все та же фиолетовая толстовка, в которой он был на выступлении. От него невесомо пахло парфюмом, который успел выветриться за несколько часов после окончания концерта. Волосы всё так же были завиты и сейчас спускались вниз, потому что Чонгук склонился к нему слишком непозволительно близко, дышал тяжело. Его соблазнительные губы были приоткрыты и Чимин не мог оторвать от них взгляда, после того как опустил глаза, не способный выдерживать чонгуков. Он рассыпался на части, но уже не от того, что видел несколькими минутами ранее, как его любимый обжимался с его лучшим другом, а от того, что этот самый желанный родной человек был в его комнате и смотрел, будто скучал, при этом не произнося ни единого слова.       Дрожь вернулась с новой силой, когда Чонгук осторожно провёл большим пальцем по его щеке, обнимая ладонью лицо, стирая вновь проступившие слёзы. Чимин всхлипнул, когда Чонгук склонился ниже, всё так же пытаясь поймать его взгляд. Поджав губы, он чувствовал родное дыхание на собственном лице и хотел заплакать.       «Чонгук, прекрати, я сейчас правда умру»       Подсознание кричало и билось в истерике, пока Чимин смотрел на макне, а тот в ответ прожигал его своим глубоким взглядом. Нервная система прощалась со своим хозяином, включая красный, предупреждая об опасности в тот момент, когда Чонгук склонил голову вбок и коснулся тёплыми губами его щеки. Поцелуй был наполнен нежностью, теплом, которого так долго ждал Чимин, но не был готов к этому.       — Прости меня, — прошептал Чонгук, а Чимин не понял, за что он должен был простить. Ведь это он был тем, кто страдал и портил жизнь младшему. Тем, кто тайно наблюдал и хранил в своём сердце всю ту любовь, что теплилась в нём много лет.       Это он — Чимин — должен был просить прощения за всё, что сделал. За свои выходки, внезапные истерики и побеги. Он убегал от Чонгука и не раз, когда тот хотел подойти и узнать в чём дело, что происходило с ним. Чимину казалось, что Чонгук это делал потому, что так требовали обстоятельства и никак не мог объяснить поведения младшего сейчас.       — Чимин, посмотри на меня, — тихо, но требовательно произнёс Чонгук, от чего Чимин подчинился, вновь утопая во взгляде младшего.       Сильными руками Чонгук прижимал его за плечи к кровати и всё так же нависал сверху, изучал его, а Чимин готов был скулить. Потому что чувствовать биение родного (чужого) сердца было выше его сил. Он был готов умирать целую вечность после, лишь бы этот момент не прекращался. Лишь бы Чонгук смотрел на него этим взглядом, полным нежности и беспокойства. Он был готов отправиться в ад и вариться в самом горячем котле, лишь бы чувствовать это дыхание на своём лице. Был готов продать душу дьяволу, лишь бы тот наградил его смелостью, приподняться и впиться в эти желанные приоткрытые губы напротив.       «К черту всё!»       Красная тревога стала пурпурной и засияла всеми красками, когда Чимин резко дёрнулся вперёд и, обхватив руками крепкую шею, впился в желанные губы в долгожданном поцелуе. Но не получилось, как он планировал, потому что от слишком резкого телодвижения Чимин ударился своими зубами о зубы младшего и, захрипев от боли, упал обратно на кровать, закусывая собственные губы, простонав что-то нечленораздельное, а Чонгук даже не дёрнулся. Всё так же рассматривал его.       «Почему ты молчишь, Чонгук? Я опять выставил себя полнейшим дураком, а ты ведёшь себя, будто только что я не пытался поцеловать»       За роем атакующих мыслей Чимин зашевелился под Чонгуком. Истерика подкрадывалась всё ближе. Он хотел, но не мог закричать, помня, что дальше по коридору спал Хосок. Он был готов ударить Чонгука в грудь кулаком, лишь бы тот наконец перестал его изводить и что-нибудь сказал или сделал. Он пугал Чимина. Поведение Чонгука выходило за рамки привычного и Чимин не знал, чего должен был ждать от младшего.       Когда он сумел поднять руки и попытался оттолкнуть младшего, его бесцеремонно прервали, перехватив одной ладонью запястья, и зафиксировали над головой. Чимин только и успел, что пропищать, когда его приоткрытый рот в немом вопле накрыли губы Чонгука. Он весь обмяк, когда младший осторожно, будто пробуя Чимина на вкус, попытался углубить поцелуй, бесцеремонно врываясь в тёплую глубину. Чимин прикрыл глаза, не в силах сопротивляться. Всё его тело отозвалось на такое незамысловатое вторжение, он сдался, не успев построить баррикаду между ними. Он хотел, чтобы Чонгук продолжал, а вопросы, которых становилось больше с каждой секундой, можно задать потом, когда младший либо оторвётся от него, попытается уйти, ведомый каким-то необъяснимым желанием, либо останется рядом, чтобы утянуть в своё безумие.       Тёплые ладони Чонгука спустились вниз, всё так же по покоившимся над головой рукам Чимина. Он прикрыл глаза, проваливаясь в собственные ощущения, наслаждаясь действиями младшего. Когда одна рука остановилась на его шее, легко сжав её, Чимин издал жалобный писк, этим подав знак Чонгуку продолжать. Свободной рукой макне спустился ниже, изучая крепкое тело, проводя пальцами по торсу, груди, перебирая выступающие рёбра, спустившись к подтянутому животу. Чимин забыл как дышать, когда тёплая ладонь легла на его бедро и сжала настолько сильно, что уже утром на нём расцветет красноречивый синяк, оставив надолго в памяти эту ночь.       Чимин не рассчитывал на что-то…       Да он вообще никогда не ждал, что однажды Чонгук вот так явится в его спальню и без разрешения и лишних слов начнёт творить с ним подобное. Чимина выгнуло дугой в момент, когда Чонгук бесцеремонно развёл его ноги и устроился между них, продолжая терзать его рот, целуя, словно пытаясь вытянуть из него всю душу. Здравый смысл, если он и был когда-то, сейчас помахал ручкой и вышел вон, покинув своего хозяина. Потому что Чимину хотелось ещё. Он желал чувствовать каждой клеточкой тела Чонгука. Совсем не стесняясь стонать, Чимин закинул свою ногу на спину к младшему, цепляясь голыми пятками, удерживая его, а Чонгук и не был против, прижимался сильнее, словно пытался вдавить Чимина в матрас.       Когда он оторвался от распухших и покрасневших от поцелуев губ своего хёна, увидев в глазах лишь похоть, которая поволокой затмила взгляд, это стало спусковым крючком. Он не ожидал, что Чимин откроется перед ним. У него сорвало крышу ещё в тот момент, когда он увидел слёзы в глазах хёна, и если бы не Тэхён, который успел перехватить его и профессионально отыграть влечение, Чонгук бы сорвался и обнял Чимина там на сцене. И плевать он хотел, что сказали бы фанаты, о чём бы подумала группа, он хотел успокоить, защитить нуждающегося в поддержке Чимина.       Сколько он раз пытался отдалиться от него?       Сколько показывал старшему своё безразличие?       Чонгук не помнил, в памяти отпечатались лишь те нежные взгляды, направленные в его сторону. Чонгук догадывался обо всём. Не с самого начала, а постепенно он пришёл к осознанию того, что его хён из макне-лайна влюблён и страдал. Ведь когда он был младше, ему казалось, что Чимин просто был добр к нему из-за чувства ответственности. Из-за того, что Чонгук был совсем юн, Чимин старался во всем помогать и быть рядом. Вероятно, так оно в самом начале и было, но потом Чонгук упустил момент того, когда Чимин оступился и провалился в бездну своих чувств. Чонгук винил себя каждый раз, когда видел на глазах своего хёна слёзы. Убивал в себе последние частички совести, когда отворачивался, чтобы скрыть своё беспокойство. Смотрел за ним неотрывно, не хотел причинить ещё больше боли, но, кажется, перестарался со своей игрой в недотрогу и незнайку и чуть ли не потерял Чимина навсегда.       Может, Чонгук и преувеличивал, но во время исполнения «Boy with luv» при одном взгляде на Чимина он заметил, как в нём что-то надломилось окончательно и если он не вмешался бы немедленно, то произошло непоправимое. Поэтому он так торопился домой, спешил закончить всё, что было в его расписании. Незамедлительно кинулся в их дом и прибежал к комнате Чимина. Простояв около двери целый час, прижимаясь к ней спиной, он слышал тихие рыдания Чимина, который тот пытался заглушить, прячась под одеялом и прижимая свою ладонь ко рту.       Чонгук умирал вместе с ним. Сердце раскалывалось на куски при каждом новом всхлипе и тихом завывании. Он хотел ворваться в комнату и заключить Чимина объятия, но не смел нарушать его уединения. Он не хотел, чтобы Чимин чувствовал себя слабым. Не хотел, чтобы хён узнал о том, что младший стал свидетелем очередной истерики, не мог позволить упасть Чимину ещё ниже, достичь эмоционального дна. Кулаки сжимались сами собой, короткими ногтями он царапал себе ладони, когда слышал голоса восторженных фанаток, которые вещали о внеземной любви его и Тэхёна. Чонгук не понимал, зачем Чимин это всё смотрел. Злился на него за то, что тот и сам начинал верить в это, ведь не зря рыдания становились куда громче и отчётливее слышны, когда очередная фанатка, посмеиваясь, рассказывала о несуществующей любви между ними.       Каждый раз передёргивало Чонгука от того, как называли его и Ви фанаты, думая, что между ними любовь, какую ещё нужно было поискать. Чонгук разговаривал об этом с Тэхёном, они вместе посмеивались и умилялись над подобным и не раз, но чтобы кто-то из их группы всерьёз верил во всю эту романтическую историю, Чонгук и не догадывался. Лишь однажды, когда Тэхён прошептал ему на ухо тихое «осторожнее» и многозначительно посмотрел за его спину, указав на Чимина, Чонгук всё понял. На хёне не было лица. Его побледневшие щёки и отлившая от лица в один момент кровь и пустой взгляд говорили о том, что он был готов упасть в обморок, потеряв сознание.       После концерта они говорили с Тэхёном. Чонгук слушал своего друга и не мог никак понять, когда упустил чувства хёна и как теперь объяснить тому, что это всё казалось неправильным, запретным. Он долго блуждал в собственных мыслях, путался в рассуждениях и в один день понял, что повяз сам. Не способный больше думать ни о ком другом, кроме Чимина, Чонгук злился: сначала на себя, потом на старшего. Он как идиот придумывал план о том, как объясниться перед Чимином, и, готовясь на протяжении долгих месяцев, забыл, что кроме хёна существовала куча других людей. Чонгук перестал спокойно спать. Образ заплаканного Чимина всё время вставал перед глазами, от чего он вздрагивал и подскакивал в своей постели. Его сердце отбивало чечётку, когда Чимин был рядом. Он хотел избавиться от навязчивых мыслей, но этим вырыл глубокий ров вокруг своей тюрьмы, заперев свои чувства к Чимину в своём сердце без возможности выкинуть их оттуда.       Да, он был не прав всё то время, пока пытался отстраниться от него. Он перегибал палку, когда смотрел на него, представляя, чтобы тот исчез и прекратил терзать его сердце и душу. Чонгук не хотел причинять боль, но причинил. И сейчас, нависая над желанным телом, был готов проглотить Чимина целиком. Поступив в очередной раз эгоистично, он просто ворвался к нему и подчинил. Полностью неуверенный в самом начале в том, что Чимину это было нужно, он просто прижал его к кровати и поцеловал. Спусковым механизмом стал стон, сорвавшийся с губ старшего, а Чонгуку большего и не нужно было.       И вот он уже выцеловывал узоры на теле Чимина, крепко вжимая его в мягкий матрас. Чимин выгибался, закусывая соблазнительные губы, а Чонгука это лишь распаляло, и плевать он хотел, что раньше у него не было опыта в подобной близости; он от чего-то был уверен, что у Чимина тоже, а от этого хотелось двигаться дальше. Хотелось просто упасть с Чимином, прижать как можно крепче к себе, сделать своим. Желание услышать стон с желанных губ победил здравый смысл, и Чонгук рывком содрал единственный элемент одежды с Чимина и оставил его перед собой совсем голым. Он поднялся на колени и осмотрел тело перед собой. Чимин пытался закрыться, и даже в темноте комнаты Чонгук видел, как пылали его щёки, но он не позволил ему сдаться, подтянул к себе.       Словно Чимин был куклой, он посадил его и придвинул к изголовью кровати, позволив спиной упереться в неё, от чего дрожь по всему телу от касания разгорячённой кожи к холодному материалу. Чонгук наклонился к нему, касаясь губ, совсем не так, как минутой раньше, целомудренно, невесомо. Обхватив ладони Чимина своими, Чонгук потянул их на себя, позволяя ему раздеть себя, чтобы окончательно не смутить и оказаться перед ним в том же положении, не заставляя сгорать в одиночестве. Чимин послушный, он потянул толстовку младшего с плеч, а потом и перехватил пальцами футболку, тут же стягивая её и откидывая в сторону. Изучая рельефное тело напротив, Чимин невесомо коснулся торса, пальцами двигаясь выше, к ключицам и шее, внимательным взглядом следя за собственными движениями.       Пылая всем лицом, его разрывали два чувства, страх перед неизвестным и желанием обладать, заставить стать своим. Чимин хотел закричать от сдавившего чувства его горло. Он хотел завыть от нетерпения, но ведомый страхом просто поджимал искусанные губы и был благодарен Чонгуку, что тот позволял действовать самостоятельно. Когда сильная, крепкая рука перехватила его собственную и повела вниз по рёбрам, рельефному животу, к ремню, Чимин зажмурился и попытался вырвать руку. Тут же почувствовав тёплые губы на своих, он открыл глаза, а потом услышал тихое успокаивающее «доверься мне». Это придало смелости и сил, Чимин продолжил путь к изучению желанного тела. Ловко одной рукой он сумел расстегнуть ремень и вынуть его из шлеек, откинув куда-то в сторону, туда же, где покоилась и вся остальная одежда — на пол. Расстегнув медленно пуговицу и вжикнув ширинкой, а дальше не позволяя себе передумать, спустив брюки и вместе с ним бельё Чонгука вниз, он услышал еле слышный стон сверху. Чонгук, прикрыв глаза, наблюдал за ним из-под ресниц, чуть запрокинув голову. Одной рукой всё ещё держал ладонь старшего, которой он снимал оставшуюся одежду, а второй упирался куда-то над головой Чимина, держась за изголовье. Дрожь по телу напротив то ли от холода, то ли от желания стала очевидна Чимину. Выхватив свою руку из мягкого захвата, он поднялся на колени и встал перед Чонгуком.       Глаза в глаза они смотрели друг на друга. Каждый думал о своём и об одном одновременно, сгорая в своем желании и утопая в собственных мыслях. Никто не решался сделать первый шаг и коснуться. Каждый рассчитывал на другого или же позволял передумать, но стоило Чимину лишь слегка качнуться вперёд, как Чонгук тут же перехватил его и, повалив на спину, навис сверху, целуя. Как они долго ждали этого момента. Наконец-то появилась возможность почувствовать жар, исходящий от сплетённых тел, прикоснуться кожа к коже, утонуть в чувственном поцелуе.       Плоть требовала к себе внимания, а внизу живота разливался пожар. Чонгук был не уверен, что они оба готовы к проникновению сегодня. У них обязательно будет ещё куча времени на подобное, а сейчас он лишь хотел доставить удовольствие своему хёну, который так неистово ёрзал под ним, мычал в поцелуй и тёрся своим стояком о его живот. Чуть приподнявшись над Чимином, Чонгук услышал разочарованный стон, но следом за ним благодарный, когда его ладонь обхватила их достоинства. После первого движения вверх вниз Чимина выгнуло дугой и он застонал в полный голос. Чонгуку пришлось тут же заткнуть его в поцелуе, потому что не хватало ещё чтобы кто-то проснулся и решил проверить, от чего стонал Чимин. Сейчас было не время, чтобы каждый узнал о их страсти друг к другу и обоюдном желании. Они обязательно расскажут, но потом, когда поговорят сами и решат, что они хотели бы иметь дальше. Из-за затуманенного рассудка Чонгук мог поклясться себе сейчас, что иметь он хотел только одного Чимина и желательно каждый день, до сорванного голоса, до хрипоты. Чтобы тот изгибался под ним, когда он будет входить в него, чтобы умолял ещё, потому что видеть его таким было больше его сил.       Сжав сильнее свою плоть и плоть Чимина, Чонгук ускорил темп. Он хотел, чтобы это длилось вечно, чтобы желание и восторг от происходящего не заканчивались, но они были слишком истощены, а поэтому разрядка была необходима и как можно скорее. Склонившись над Чимином, Чонгук безжалостно впился в его шею. Кусая и тут же покрывая места укусов поцелуями, он впитывал каждую мелочь-деталь, а Чимин сгорал. Короткими ноготками цеплялся за крепкую спину Чонгука и стонал лишь от одних фрикций и не чувствовал себя при этом грязным или использованным, нет. Чонгук всё делал правильно, а от этого он знал, насколько был желанным. У Чимина начинала кружиться голова от расползающегося удовольствия внизу живота. Он вцепился зубами в плечо Чонгука, когда почувствовал, что уже совсем близко подошёл к краю. Чтобы не закричать от переполняющего его удовольствия, он сильнее вцепился в мягкую плоть, слыша, как зашипел Чонгук, и от этого звука выгнувшись, сжимаясь в крепких объятиях, кончил, пачкая их животы. Находясь сверхчувствительным, он чувствовал нарастающий темп движений ладони, а потом и то, как сжались мышцы Чонгука, и тепло, что второй раз разлилось внизу, пачкая их снова. Но Чонгуку было наплевать — он упал сверху, словно все силы были выкачены из них. И, вероятно, так бы и уснул, если бы не тихое шевеление снизу и недовольное «ты тяжёлый». Усмехнувшись одними кончиками губ, Чонгук поднялся и вышел в соседнюю дверь, которая вела в ванную, и, вернувшись с мокрым полотенцем, поймал растерянный взгляд Чимина, наблюдающего за ним. Он приблизился к нему, осторожно убирая руки и стирая недавние следы «преступления», а потом резко подрываясь, натягивая на себя одежду и молча выходя из комнаты, прикрыв за собой дверь.       У Чимина сердце вдребезги.       Чонгук сейчас, что, воспользовался им и ушёл?       Вот так просто?       Но стоило Чимину только успеть шагнуть в ту самую пропасть, как дверь вновь открылась и в неё забежал запыхавшийся Чонгук, уже в одних пижамных брюках. Он тут же подошёл к кровати и, склонившись над Чимином, нежно улыбнувшись, чмокнул того в приоткрытые губы.       — Уверен, надумал себе кучу гадостей, но я не мог остаться у тебя на ночь в грязной одежде, а в сценической спать в кровати такое себе, да и что мы утром бы сказали ребятам?       — Я не… — смутился Чимин, отводя глаза в сторону, а Чонгук засмеялся, перехватив его лицо, за подбородок, повернул к себе и…       — Чимин, Love is nothing stronger. Than a boy with luv, — пропел шёпотом в самые губы, а потом коснулся, утягивая своего хёна в нежный долгий поцелуй.