Обстоятельства приводят к трагедии

Как же монотонно тянутся дни. В какой-то момент Тому даже показалось, что за время его комы даже время успело поменяться – дни явно стали дольше, длиннее, скучнее, ужаснее и..какой смысл перебирать еще прилагательные? Мужчина хмыкает своим мыслям. Он уже даже начал скучать по врачам, почему они перестали приходить? И что более странно…почему не приходит РФ? Разве не его обязанность проверять его память и следить за ним? Испугался его «припадка»? Или в отъезде по рабочим делам? Или просто сидит в кабинете и работает, работает, работает…Прямо как сам Томас когда-то. Когда он был кем-то, а не заложником в России. И спросить, где Ростислав, не было возможности – прислужники даже не смотрели на него лишний раз, что уж говорить о разговоре. Как же монотонно тянутся дни. Виндзор давно перечитал все книги у себя в комнате, занялся перечитыванием Мураками уже в сотый раз. Он делал физические упражнения, лишь бы занять тело чем-то, чтобы не забыть, как двигаться, чтобы заставить мозг устать и не думать не о чем. Он пересказывал себе легенды о короле Артуре, историю войны за независимость, пародируя Джорджа Вашингтона и его речи. Он читал сам себе стихи Есенина, усердно пытаясь вспомнить откуда он вообще их знает. Как же монотонно тянутся дни. Один раз Америка даже пытался сбежать. Правда его поймал охранник на входе, строго спросив, что он здесь делает. Пришлось быстро придумывать отговорку о том, что он потерялся, а так просто шел в библиотеку. Что же, из положительного – он теперь знает где она. Из отрицательного – туда не пускают из-за приказа России. «Что же ему, книг жалко?» горько думает американец, пока охранник сопровождал его в его комнату. И это, пожалуй, самое интересное, что с ним происходило всю неделю. А неделю ли? Непонятно. Видимо в какой-то момент Бог услышал жалобы бывших Соединенных Штатов, ведь прислуга все же начала шептаться, пока он проходил мимо, чтобы взять с кухни себе поесть. Шептались о чуши, в основном, но внезапно проскочило: - Татьяна Игоревна сегодня приезжает обратно, все должно быть идеально. Кто такая Татьяна Игоревна, Америка понятия не имел. Да и знать не хотелось. Мало ли дипломатов или министров, перед приездом которых дом должен блестеть? Другое дело, почему эта женщина прямо к РФ приехала, а не к партийцам? Такое срочное дело? Томас не понял ничего, кроме даты ее приезда – 5 мая, завтра, сказали. Так сейчас уже май? Пятого мая Ростислав все же навестил его, выглядя еще более нервно и недовольно чем обычно. При взгляде на Томаса он выдыхает и бегло произносит: - Сегодня приезжает моя жена. Тебе стоит выйти и поприветствовать ее, но ничего не говори. Что бы она тебе не говорила, как бы не оскорбила твою честь…или то, что от нее осталось. – усмехается он в конце, вызывая у американца потаенное желание ударить его. Но Томас медленно кивая, надеясь, что Рос сам поймет его злость и на него, и на его жену. Но любопытство свое берет, увидеть избранницу самого России хочется. Может, она ему даже понравится. Не понравилась. Татьяна Игоревна оказалась очень симпатичной, высокой, под стать своему мужу. Но свою красоту особо ничем не подчеркивала. Она грубо собирала свои пушистые, черные волосы, делая их совсем тонкими, одевалась в партийную одежду красно-белых цветов, цветов, которые, как Виндзор успел понять, означали элиту российского общества. Вот прислуга Роса всегда была в синем, например. А ему выдавали только черную одежду. Она кривила губы, пока он кивал ей в знак приветствия, усмехалась, когда Рос тихо и бегло говорил ей что-то на русском. Штаты не мог разобрать что именно. Зато прекрасный английский Татьяны Романовой понял прекрасно, когда она захотела поговорить с ним наедине. - Не думай, что доброта моего мужа спасет тебя. Он наивный и милосердный человек, но то что ты находишься здесь, а не в тюрьме или могиле – это ошибка судьбы, которая скоро исправится. Он ненавидит тебя и не скрывает этого. Тебе самому будет легче рассказать все, что ты скрываешь и уйти к своей англо-саксонской семейке в Ад. – свой монолог она заканчивает громким хлопком дверью, уходя и оставляя Тома наедине с собой. Неожиданно. Неожиданно больно. Он даже не думал, что возможно так грубо поранить и так израненную душу. Но напоминание о смерти близких это всегда больно, сколько бы времени не прошло. Время не лечит тебя, чтобы вылечить человека надо уметь любить человека, а время не умеет. Оно лишь строго научит тебя жить с этой болью и то, при лучшем из вариантов. И Томас учится. Учится забывать, пока снова сидит у себя и слышит суету прислуги за дверью, невероятно громкий и звонкий смех Татьяны и огромного количества людей еще. РФ там, что, всю Россию пригласил отпраздновать возращение жены? Прелестный поступок. В голову приходит невероятно плохая мысль: выйти и посмотреть, что же там происходит, как веселится нынче российское общество…и зачем-то еще. Возможно, ему было просто скучно. Тем более что приказа сидеть на месте не было. Виндзор аккуратно открывает дверь, выбираясь из комнаты и идет на шум, стараясь не натыкаться на бегающих туда и обратно официанток. Прячась за колонной, американец наблюдает воистину великолепную картину: роскошь и шик так и кричали о себе отовсюду, о них заявлял блестящий зал, искусно подобранные украшения в виде лент и статуэток, столы, которые, казалось, ломились от изобилия еды. Даже гости излучали особенный свет высших сливок общества. Но во всех них было что-то неприятное, в их чертах лица, самодовольных улыбок, жестах и попытках все запечатлеть на телефон, не памяти ради явно. Томас горько усмехнулся, уже предчувствуя как завтра все их социальные сети будут заполнены фотографиями сегодня, а посты будут полны хвастовства и превосходства, что они побывали на вечере у Российской Федерации. Тошнит. Взгляд сам находит РФ. Вот он стоит, далеко от жены, с бокалом шампанского в руке. Хмурится, пока ему что-то рассказывают, смотрит на собеседников жестким и холодным взглядом. Холод. Если было слово, которое является синонимом к этому мужчине, то это явно оно. Теперь он уже что-то поясняет человеку рядом с собой, ощущение будто угрожает. По крайней мере, собеседник явно выглядит напуганным. Томас с трудом пытался вспомнить, когда же он стал таким жестоким. Когда это произошло? Их глаза встретились и Виндзор почувствовал как теряет способность дышать. Вот он, уже идет сюда, выглядя свирепым зверем. Что же происходит? Почему он опять чувствует, что теряет сознание, опять не понимает что происходит… Смутное пятно, которое явно является Ростиславом, хватает его за запястье и шипит что-то, Том не понимает, что именно. Он лишь медленно качает головой, надеясь, что Россия поймет, что он не понимает его. Просыпается от того, что кто-то убирает его волосы с лица. Приоткрывая глаза, американец видит РФ, нависающим над ним. Выглядит явно недовольно. - Я уж и не надеялся, что ты проснешься. Ты идиот, зачем ты вышел из комнаты? Америка молчит, он и сам себя готов спросить это. А теперь снова в комнате, да еще и с Росом, вынужденно выслушивает его нотации. - Ты понятия не имеешь, что с тобой случилось бы, заметь тебя не я. Эти люди тебя ненавидят, они бы убили тебя, издевались бы над тобой, ты осознаешь это? Томас лишь хрипло спрашивает, не до конца осознавая, что вообще говорит: - А ты бы позволил им? Россия несколько секунд смотрит на него, прежде чем хмыкнуть: - Нет. Но я мог бы и не успеть. Не давая возможности развить эту тему, он переключается на другую: - Я вызывал врачей, чтобы они пояснили мне, почему ты так часто отключаешься. И почему они не выяснили это при первых же осмотрах. – выглядел он очень взбешенным бездействием врачей, - сказали, что вероятнее всего ты страдаешь от пароксизмального расстройства. - От…чего? Ростислав внезапно рассмеялся, видимо непонимающий тон и вид американца показался ему очень смешным. А смех у него не такой холодный, даже наоборот. Закончив смеяться, он поясняет: - Я не врач и никогда им не был, не могу говорить правильными словами и терминами. Но если вкратце, ты страдаешь от внезапных неврологических симптомов, вроде твоих припадков. Это следствие стресса в твоем случае. Это все что я запомнил. - Прелестно, не хватало мне всех моих расстройств, мне еще одно приписали. Ворчание Виндзора Романов встречает с слабой улыбкой. Даже удивительно. Он столько выпил, что так разнежился и улыбается ему? - Отдыхай, Виндзор. И не делай ничего без согласования со мной. Захочешь, чтобы я пришел – просто подумай об этом, мы же теперь связаны. Его голос на мгновенье дрогнул, но вот он уже снова серьезно, твердо, и немного шутливо продолжает: - И я не пил. Так, для виду держал бокал. Томас никогда не привыкнет, что русский может лезть к нему в голову.