Тыква

Стоял очередной осенний прохладный денек, самый-самый конец октября. Небо было грязно-белого цвета, солнце в последнее время совсем редко освещало Ромашковую Долину, зато температура почти никогда не росла выше плюс 4. Очень часто проливал дождь. Но, как ни странно, такая погода не портила никому настроение, кроме, разве что, Нюше, которая все боялась нечаянно поскользнуться и испортить свою прическу, о чем и ныла всем своим друзьям. Сейчас как раз лил дождичек, легкий, к счастью, не прямо уж очень сильный, уничтожающий и ломающий все на своем пути. Жители деревушки занимались кто чем — Кар-Карыч исполнял Совунье Лунную Сонату на своем рояле, предварительно угостив ее крепким английским чаем. Бараш, депрессивно смотря в окно, пытался набросать пару строчек к своей новой поэме, о которой он прожужжал всем все уши. Крош, не сумев убедить уставшего Ёжика прогуляться под дождем, сейчас болтал с ним по телеграфу. Нюша, стоя перед зеркалом, активно пыталась соорудить из своих волос что-то новое и необычное. Лосяш и Пин были в ангаре у второго и обсуждали чертежи к очередному изобретению для исследований просторов космоса, а сидящие в комнате немца Биби и Панди смотрели мультик про пони. Единственным, кто сейчас был на улице, являлся Копатыч. Он сам не понимал, почему именно сейчас решил потрудиться на улице, хотя мог бы посидеть в своей уютной избушке на печке, попивая чай с медом — как-то само пришло к нему это желание. Прохладный ветерок бодрил мужчину больше других, наполняя силами и решимостью. Но, к сожалению, заняться именно огородом у него сейчас не получалось — стоило убрать листья, опавшие за ночь, прилипшие к ледяной скользкой земле. Поэтому, вооружившись граблями и метлой, Копатыч тщательно сгребал красно-оранжево-желтые листья и перемещал их в черные пакеты, чтобы в дальнейшем сжечь. Казалось бы, ничего необычного не наблюдается, но… Если бы рядом с рыжеволосым огородником, едва ли не закрывая дверь в хату, не стояли — внимание! — три огромные, нет, три АНОМАЛЬНО огромные тыквы. Самая маленькая была размером где-то с прикроватную тумбочку, средняя — с большого слоненка, а третья по своим габаритам напоминала бак с водой, в котором смешарики как-то застряли впятером. Не обращая ровным счетом никакого внимания на тыквы и лишь изредка опрыскивая их от гусениц, Копатыч, что-то напевая себе под нос, продолжал работать. Несмотря на прохладную погоду, да и на небольшой дождь, ему было жарко, и он уже снял с себя оранжево-белую клетчатую рубашку и сейчас стоял в одной майке, что пропиталась каплями его горячего пота и дождевой воды, обнажив свое сильное тело, покрытое рыжими волосами в некоторых местах. Глубоко вдохнув и выдохнув, огородник медленно потянулся, разминая уставшие суставы, в очередной раз вытер пот со своего лба и присел отдохнуть пару минут на крохотную низкую ржавую лавочку, которой было невесть сколько лет. Как вдруг… — Угадай, кто? — внезапно спросил слегка вкрадчивый, мягкий голос у огородника прямо над правым ухом, а на глаза легли худые ладони в мягких атласных перчатках. Вздрогнув, мужчина хотел было вскочить, но спустя пару мгновений успокоился и улыбнулся, поняв, кто его потревожил. Его любовник Гусен, некогда коллега, с которым они вместе снимались в Шоу Люсьена. К сожалению, он жил вдали от него, в городе, и редко мог навещать своего любимого. Сегодня как раз выдался такой день. — Гусен… — Копатыч убрал руки любовника с лица, повернулся к нему, улыбнулся и коротко поцеловал в губы. Актер ответил на поцелуй, плавно обнимая мужчину вокруг шеи. — Опять возишься в своем огороде, котик? — Гусен спрятал руки за спиной и встал справа от Копатыча, строго и внимательно наблюдая за ним, как учитель за учеником, переписывающим контрольную. — Ой, да не, я это, листья убираю, — ответил тот, кидая взгляд на грязные грабли, лежащие в огромной куче листьев, — ночь ныне ветреная да дождливая выдалася, весь огород листьями запорошило. Скажи, мотылек, когда ты приехал-то? — он с улыбкой глянул брюнету в глаза, любуясь его изящной красотой. Гусен был бледный худой брюнет с темно-серыми, почти черными глазами, подкрашенными глубокими синими тенями. На нем был черный пиджак и его знаменитая шляпа, в которой он снимался в шоу, и которая со временем стала входить в его повседневный рацион одежды. — Можно сказать, совсем недавно, — мужчина запрыгнул на бочку, в которой, как он думал, хранятся какие-нибудь засоленные огурцы, закинув ногу на ногу, и тоже легко улыбнулся, — на поезде вот приехал. Хорошо, что пробок не было, а не то бы только к ночи добрался, если не позже. — Как там в городе дела? — отдохнув, рыжеволосый с тихим вздохом встал с лавочки и вновь взялся за грабли, иногда меняя направление своего взгляда с листьев на собеседника. — В принципе, ничего нового… Могу только сказать, что Носор заколебал совсем, поскорее бы на пенсию ушел, или хоть куда-то! — Гусен раздраженно вздохнул, скривив тонкие губы, — ладно, не будем о плохом. Я ведь тебе подарок приготовил, между прочим! — он загадочно и при том мило улыбнулся, спрыгивая с бочки, и взялся за ручку чемодана на колесиках, который, оказывается, стоял рядом все это время. — Подарок? О, я заинтересован! — обрадовался огородник, облокотив грабли на бочку, чтобы не упали, — мне закрыть глаза, да? — Подожди ты, — шире улыбнулся актер, умиляясь такой бурной реакции, — давай сначала в дом зайдем, окей? Заодно и отдохнешь подольше, и погреешься. — Ох… хорошо, — немного неуверенно согласился Копатыч, убирая ладони с лица, и добавил: — «окей», как ты сказал. Заодно самовар вскипячу, чайку тебе заварю! Он помог любовнику занести чемодан внутрь дома, и после того, как оба помыли руки, жестом показал сесть за длинный деревяный стол, застеленный расписной старинной скатертью. Гусен с удовольствием огляделся. Вдали от города, в этой милой деревне, да еще и в компании своего ненаглядного, он чувствовал себя так легко и расслабленно, как никогда. Все проблемы машинально отходили на задний-задний план, позволяя мужчине прийти в себя. Будь его воля, он бы остался тут жить, но ничего не поделаешь — жизнь знаменитости не позволяет. Ему не до отдыха, у него постоянные съемки, гастроли и прочая актерская ересь, которую ему даже уже перечислять лень. — Ты готов, котик? — сладко спросил он, открывая черный чемодан с изображенным на ней черепом. — Да, готов! — действительно с готовностью отозвался пчеловод, вновь закрывая глаза своими широкими ладонями. Улыбнувшись от умиления еще раз, брюнет достал из чемоданчика. — Открывай глаза! — Укуси меня пчела! Мёд! — без какой-либо наигранности воскликнул Копатыч, тараща глаза на круглую большую баночку с золотистой полу-густой липкой жидкостью с таким манящим запахом. Как будто бы никогда в жизни мед не видел. — Это не просто мед, друг мой недогадливый, — тут же начал Гусен, зачем-то имитируя умный голос Лосяша, — это самый дорогой и редкий мед в городе. А еще, наверное, самый сладкий, — добавил он с некой хитринкой. — Обожаю тебя, мотылек, знаешь, как порадовать-то меня! — Копатыч резко обнял Гусена, крепко прижимая его к себе, отчего тот аж вздрогнул. — Н-ну… ну конечно! — как-то хрипло согласился он, неловко улыбаясь, — котик, задушишь меня. Рыжий отпустил брюнета, но его глаза продолжали блестеть от радости, как у ребенка, придавая ему еще более непринужденный милый вид. — Сейчас поставлю самовар, ты присядь пока, отдохни. Устал, небось, после дороги-то, — тихо забормотал он, ставя банку с медом на стол, уже суетясь около самовара. — Да нет, не волнуйся, все хорошо, — сказал правду актер, поправляя свою шляпу, как-то невольно посматривая по сторонам, любуясь давно забытой обстановкой, — спина немного побаливает, а так все отлично, ничего критичного, честно. Ты расскажи, как дела у тебя и твоих друзей? — Ох, усе прекрасно у нас! Пин с Лосяшиком все новые изобретения какие-то придумывают, укуси их открытый космос! — с небольшим шутливым озорством в голосе выдал Копатыч, наблюдая то за кипящим самоваром, то за выражением лица Гусена. — А что это за кареты стоят около крыльца? — словно только сейчас их увидел, вдруг резко сменил тему тот, говоря абсолютно непринужденным голосом, будто ничуть не удивлен. — Какие кареты? — не понял огородник, задумчиво чеша свой пушистый затылок. — Ну, тыквы, — пояснил актер, улыбнувшись, указав взглядом в круглое окошко у входа, — почему они огромные такие? Совунья решила годовой запас тыквенного сока сделать, или чего-то в этом роде? — Ой, да нет же, — Копатыч сел рядом, дожидаясь самовара, решив, что лучше делать это сидя, — племяшка моя с Биби попросили на этот, как его… праздник-то этот жуткий… — А-а-а, Хэллоуин? — вмиг догадался актер, сам того от себя не ожидая, почти подпрыгивая на лавочке. — Да, да, точно! — подтвердил пчеловод, выключая самовар, не замечая заинтересованного взгляда Гусена на тыквах, словно он их никогда не видел, — по их словам, залезут в самую огромную тыкву да страшилки рассказывать будут. Тебе сколько сахару покласть? — Положить. — Ась? — Давай две, — Гусен молча дождался, когда ему нальют чая в низкую, но широкую фарфоровую кружку со светло-розовыми цветами — типичная деревенская винтажная посуда, — спасибо! Ай, горячо… Но я не понимаю, неужели можно вырастить их настолько огромными? — он опять бросил взгляд в сторону тыкв-мутантов. — Ха-х, раскусил ты меня, дьяволенок, — Копатыч наливал чаю и себе и хитро улыбнулся, — Лосяшу спасибо, да его химическому вмешательству. Нахимичил там шо-то, наколдовал, залез в, э-э-э, в ДНК ихнее, или еще куда-то там, вот и стали тыквы-то такими огромными. — А-а-а, вон оно что! Интересно, — актер улыбнулся, он действительно был заинтересован с такого потрясающего научного хода, — смотрю, и в правда он очень умный у вас. Так значит, получается, вы празднуете Хэллоуин? — наконец спросил он о том, что действительно показалось ему необычным, просто он этого еще никак не демонстрировал. — Не-не, Гусен, мы не празднуем — только детки, — вдруг резко серьезно произнес Копатыч, дуя на чай и делая крохотный глоток, — нам-то, взрослым, не к чему это, мне-старику — тем более. Да и зачем нам это? — Ой, да брось, китя! — брюнет улыбнулся шире, надеясь как-то приободрить любимого, — это клевый праздник, у нас в городе его многие отмечают. Знаешь, а я даже как-то и забыл о том, что скоро Хэллоуин… — Не знаю, Гусен, — когда Копатыч называл Гусена по имени, обычно это означало, что ему сейчас не до шуток. Он добавил ложку меда в чай и добавил как бы в знак подтверждения своих слов: — не хочу я его праздновать… — Н-но почему? — Не хочу и все! — как-то даже почти резко выдал рыжий, напряженно уставившись в деревянный пол под ногами. Очевидно, это была для него какая-то больная тема, может, в детстве что-то случилось. — Жалко… — мужчина смутился и немного загрустил, но решил не спорить и не упрямиться, настаивая на своем — не нравится значит не нравится, не хочет значит не хочет. Некоторое время они просидели в тишине, слушая лишь глуховатое пение птиц за окном, да тихий стук маятника. Мед этот и в правду оказался очень вкусным и сладким, при этом не приторным и будто бы даже каким-то необычным, какой Копатыч ни разу не пробовал. Он-то привык к меду, что его пчелы делают, а этот совсем новый. Настроение у него поднялось, и он даже забыл о том, что его беспокоило несколько минут назад. В голову вдруг пришла одна очень хорошая идея… — Слушай, а мы ведь по тебе скучали. Не прочь как-нибудь собраться с нами да выпить за встречу? Хоть сегодня. — Ой, да хз как-то… — актер еле отвел взгляд от тыкв и растерянно уставился в свою чашку. Он сам не понимал, почему так долго на них таращился, будто что-то задумал. — Шо? — Не знаю, говорю. Мне как-то неудобно… — Да брось! — огородник бодро отмахнулся и так же невероятно бодро хлопнул любовника по плечу, от чего тот чуть пополам не согнулся, — чай, не чужие друг другу. Посидим, выпьем, поболтаем. Совунья пирог приготовит какой-нибудь, да и из алкоголя у нее что-нибудь найдется. При слове «алкоголь» глаза Гусена заблестели. Он вспомнил, что как раз взял с собой несколько бутылок сухого красного (как и всегда), и теперь, надо сказать, был бы не против их оприходовать. Правда, куда же лучше пить в компании, чем одному, да и уверенности ему это наверняка прибавит, так что почему бы и нет. — Ну ладно уж, давай, пчелка, — легко улыбнулся он, невинно поглядывая на свой чемодан с черепом. — Добро! Тогда сейчас чай допьем, и пойду поговорю со всеми, скажу, что доктор Калигари приехал, — обрадовался пчеловод, подмигивая, почти допивая свой чай с медом. Гусен лишь улыбнулся шире и довольнее, с удовольствием представляя все оставшееся проведенное им время в этом чудесном месте.