Чужая

— Сириус! — Бродяга, или ты немедленно выходишь, или я… короче, лучше выйди! За дверью ванной комнаты в их спальне раздаётся какой-то приглушённый звук, парни переглядываются и только с новой силой принимаются долбить кулаками в дверь. — Бродяга! — Да идите вы к чёрту! — стонет Сириус из-за двери. Голос его измучанный, хрипловатый. Он не появляется на уроках после инцидента в Большом Зале, не ночует у себя, не учится и на следующий день. И только ближе к ночи Римус обнаруживает, что дверь ванной заперта. Люпин качает головой, знаком даёт Поттеру понять, чтобы не мешался, и устало прикладывается лбом к двери. Он начинает говорить тихо, успокаивающе убедительно — говорит что-то совершенно абстрактное насчёт того, что отрицание проблемы ничего не решит и всё такое, хотя и знает об истиной причине. Он говорит долго, Джеймс нетерпеливо ёрзает, сидя на кровати. Однако замок щёлкает, Римус отступает на пару шагов, выпуская Сириуса. — Ребят, правда, всё нормально, — бормочет он. Джеймс срывается с места и даёт Сириусу подзатыльник. — Ты совсем спятил, Бродяга? — он трясёт его за плечи. Тот не удерживается и улыбается, пытается оттолкнуть назойливого оленя. Но тот всё никак не отстаёт, и Сириус оборачивается собакой. Джеймс машет на него рукой и падает на свою кровать, краем глаза поглядывая на него. Римус присаживается на корточки, пёс не двигается с места, и он проводит рукой по густой чёрной шерсти, чешет за ушком. Бродяга довольно урчит, облизывает Римуса своим длинным шершавым языком, он рукавом вытирает щёку, улыбается, обнимает огромного пса за шею. Бродяга закрывает глаза и жалобно завывает, а Римус всё гладит его, гладит… В тот вечер чёрный пёс засыпает в ногах у Люпина, может, чтобы не разговаривать ни с кем. *** — Э-э-э, извини… что-то случилось? — Какое тебе дело? — шипит Беллатрикс и направляется к двери, но на пороге тихо бросает: — Нет. Внутри шевелится какое-то странное чувство, и особо остро оно впивается в сердце, когда она ловит на себе взгляды кузена — совсем другие. Теперь он смотрит так, как смотрела она на него всю жизнь. Она думает, что должна быть рада, что наконец-то всё встало на свои места, наконец-то появилась взаимность — всё, он ненавидит её. Сириус смотрит зло, а Белла слышит, что его друзья говорят о том, что никогда прежде его таким не видели. Она думает, что не хочет быть причиной, но потом с недовольством отгоняет эти мысли прочь. Какая разница, как относится к ней Сириус? Именно, что никакой, абсолютно плевать. Беллатрикс медленно плетётся через резные двери, непрочный мост к совятне. Ей до сих пор неуютно под взглядами окружающих — пусть они уже и не такие осуждающие, не полные неприязни, но всё равно непривычные, слишком жестокие и отдалённые. Они ей не нужны. Как и Сириус. Сириус. Сириус. Сириус. Его имя крутится на языке, занимает все мысли. Она злится на себя за то, что думает, злится на него за то, что он не выходит из головы. Белла чертыхается: забыла взять с тумбочки пузырёк чернил, перо и пергамент. Огромная сова на нижней приступке дружелюбно ухает и мотает головой в сторону. Надо же, кто-то оказывается на редкость предусмотрительным и оставляет в совятне ящик со всеми необходимыми для написания письма принадлежностями. «Мне здесь очень нелегко, — пишет Беллатрикс, как всегда не церемонясь со вступлением. — Но жаловаться и жалеть себя — не в моих правилах, к тому же я уверена, что справлюсь с любой поставленной задачей. Мне не удалось ещё полюбить ни единого урока, равно как и учителя. Ни один гриффиндорец не достоин дружбы Блэков, поэтому я одна. Однако мне совсем немного помогает Сириус. Хотя он и в полном праве считаться предателем рода, в нём осталось ещё много блэковских черт. Он может ещё стать прежним. Пишу, дабы удостовериться, ждут ли меня в мэноре к Рождеству». Беллатрикс долго вслух ругается. Почти половина письма — про Сириуса, остальное — ванильные сопли таких девочек, как Марлин МакКиннон. Сама она в жизни бы так не написала, красно-золотой факультет изменил её в худшую сторону. Она пишет адрес и выбирает сову, которая выглядит посолиднее, чтобы привязать письмо к её лапке. Но потом бросает письмо на стол, много раз зачёркивает имена матери и отца в адресатах, скрывается под слоем чернил и сам адрес. Вместо этого Беллатрикс наугад коряво чиркает имя старшей сестры и чуть ли не швыряет чёрному филину. Тот на лету хватает письмо и потом ещё долго в недоумении кружит над замком Хогвартс. Беллатрикс жалеет, что вообще отправила злополучное письмо, потому что Андромеда может узнать даже то, что написано между строк, так как более осведомлена в происходящем. Меда и вправду ловит её, однако, немногим позже ожидаемого — после совиной почты на следующий день. — Не хочешь ничего рассказать? — мягко интересуется она без излюбленных завуалированных намёков. — Нет, — коротко обрывает Беллатрикс. Как назло, из дверей большого зала выходит гриффиндорская делегация: мародёры и две их подружки — МакКиннон и Медоуз. Последняя вечно заливалась румянцем при виде Люпина, который смущался от встречи их взглядов не меньше, — даже Белла в силу своего маленького возраста догадывалась о том, что между ними что-то есть. Сама она никогда не смотрела на представителей противоположного пола, к тому же знала, что сама их отпугивает. С детства мать говорила ей, что у неё холодная красота — у Нарциссы такая же, а вот у неё с ноткой сумасшествия. Она просто выше этого. Позади процессии плетётся Сириус, еле переставляя ноги и смотря перед собой безучастным взглядом. Белла вздрагивает — она успела привыкнуть к злобе в его глазах и совсем не ожидает увидеть его таким. Он проходит мимо, даже не подняв головы, хотя все друзья и смеются весело над шуткой Поттера. Старшая сестра, безусловно, угадывает её мысли. — А ситуация с Сириусом тебя совсем не волнует? — помогает Андромеда, пытаясь погладить сестру по щеке. — С чего бы? — та не даётся и тут же поворачивает разговор в другое русло: — Ты бы ещё Нарциссу ко мне подослала. — Цисси до сих пор не может свыкнуться с мыслью, что ты не на Слизерине, — немного мечтательно произносит Меда, намеренно избегая название ненавистного факультета. — Что ж, ладно, я уйду, но имей в виду, что со мной всегда можно поговорить, — она уже идёт прочь, но Белла готова поклясться, что губы её растянуты в лёгкой улыбке. Беллатрикс думает, что легче выкинуть голову, чем мысли о Сириусе из неё.