Живёт моя отрада...

Газонокосилку удалось починить только к вечеру. Задерживаться на работе не хотелось, но и уйти, не скосив траву, Максим не мог. Он ещё раз проверил, работает ли косилка, и вывел её на лужайку. Надо было успеть до прихода гостей. Село Ртищево было в географическом смысле глухоманью – стояло на высоком берегу Волги в Тверской области, там, где река ещё не очень широка и не особенно живописна. Но незадолго до революции здесь купил усадьбу знаменитый поэт Серебряного века. Одно время при Советах поэт был запрещён, а усадьба пустовала. Но в перестройку всё ожило. Теперь в усадьбе находился музей, а Ртищево стало популярным туристическим уголком. Здесь были гостиница, несколько ресторанов, а ещё сюда потянулись богатые и известные люди, поскупали участки у стариков, поставили на месте деревенских домов особняки. В одном таком особняке Максим и работал. Дом его родителей с двух сторон теснили кирпичные коттеджи с высокими заборами, оба соседа были готовы хоть завтра расшириться и купить родителям вместо дома квартиру в Твери, но те не соглашались. Максим бы согласился, но его никто не спрашивал. Родители хотели, чтобы он остался в селе, пусть не трактористом и не пастухом, но хотя бы садовником у богатых соседей. Максим подчинялся и потихоньку копил деньги, чтобы уехать. Ему недавно исполнилось семнадцать. Хозяин дома, где работал Максим, когда-то был вице-губернатором, заведовал в области культурой. В друзьях у него было много московских и питерских звёзд, особенно пожилых. Когда четырнадцатилетний Максим впервые пришёл стричь газон, то уже через десять минут столкнулся на участке с самим Рубинским. Тот, как выяснилось, приезжал в Тверскую область с концертами на майские праздники, вот и решил заглянуть. Для Рубинского это оказался один из последних туров. Через полгода его не стало. Игорь Палыч, так звали вице-губернатора, приглашал и других звёзд. И один из его друзей, композитор Муравин, так впечатлился, что купил участок по соседству. Так и встали рядом два дома: губернаторский – современный, одноэтажный, с плоской крышей и панорамными окнами, и композиторский – бревенчатый терем с резными наличниками. Между участками сделали нарядную кованую калитку, друзья и члены их семей запросто ходили друг к другу в гости. Сегодня тоже ожидались гости. К Муравину нагрянул очень старый, во всех смыслах слова, друг – восьмидесятилетний Всеволод Туманов. Он давно уже жил где-то на море, но тут его пригласили в Тверь судьёй на детский вокальный конкурс, и он не удержался от соблазна приехать к друзьям на шашлыки. Максим мельком видел чёрный джип, час назад подъехавший к дому Муравиных, а теперь наблюдал, как Игорь Палыч разжигает мангал. Планировался пир горой – хозяин принёс в сад несколько кастрюль и пакетов, в которых были баранина, курица, шампиньоны и разные овощи. Со знанием дела Игорь Палыч нанизывал на шампуры крупно порезанный сладкий перец, кабачки, баклажаны. Судя по шуму, доносившемуся из кухонного окна, вице-губернаторша Анна Ивановна что-то взбивала миксером. – Макс, ты скоро там? – Спросил хозяин, перекрикивая шум газонокосилки. Надо было спешить, чтобы этот шум не мешал гостям. – Сейчас! – Максим прошёлся под вишнями и отвёл косилку к сараю. Пора было получить деньги и уходить. Игорь Палыч выдал ему пятьсот рублей наличными. Максим сунул их в карман шорт и пошёл к воротам. Уже у выхода он обернулся, сам не зная зачем. Игорь Палыч как раз открывал калитку и шумно здоровался с гостями… Калитка распахнулась, и первой на участок зашла она. Максим, конечно, видел знаменитостей, и спутниц их тоже видел. Это были либо почтенные немолодые жёны, холёные и в меру упитанные, либо любовницы – все на одно лицо, с искусственным загаром и дутыми губами. Но сейчас на участок не очень уверенно зашла маленькая серьёзная женщина с короткой стрижкой. Максиму сперва показалось, что на ней длинный льняной сарафан, но она сделала ещё пару шагов, и он понял, что это комбинезон с очень широкими штанинами. На поясе у неё был ремешок, подчёркивающий талию, а из выреза выглядывали ключицы, острые и беззащитные, как у юной девочки. Вслед за нею, хромая, зашёл Туманов. На её фоне он выглядел как шкаф. У Максима дома был двустворчатый гардероб, на котором летом лежала меховая отцовская шапка, вот и это был шагающий гардероб, увенчанный шапкой тщательно уложенных седовато-бежевых волос. А потом уже появились Муравин с женой. Композитор что-то приветливо замурлыкал в усы, словно Матроскин, и Максим расслышал: – А вот это вот Александра Николаевна… – Очень приятно! – Игорь Палыч протянул Александре руку, явно собираясь поцеловать, но она ответила твёрдым, почти мужским рукопожатием. Компания начала шумно рассаживаться за садовым столом. Анна Ивановна с домработницей Галей запоздало вынесли выпивку и свежую овощную нарезку. Игорь Палыч начал открывать бутылки… Максим встрепенулся и понял, что ему надо уходить, пока никто не спросил, чего это он застрял. Он бросил на Александру зачарованный взгляд и вышел за ворота. Стася Полякова была дочерью крупного тверского бизнесмена, но дружить старалась со всеми, не разбирая родительских чинов, и очень этим гордилась. К ней Максим и пошёл, потому что Стася мечтала поступить на психфак и умела выслушать. И в голове, когда выскажешься Стасе, иногда как-то само прояснялось. Словно уборку сделал. – Не, ну я не влюбился, – сказал Максим. – Я ж ничего о ней не знаю. Но я так офигел… Она такая… – Какая? – Спросила Стася, водя пальцем по планшету. – Независимая? Да не, не то слово, наверно… Ну такая, классная. Наверно, яхту водить умеет или даже самолёт. Или с парашютом прыгает. Или квадроцикл водит. Ну классная, короче. С ней, наверно, так круто на квадроцикле кататься… А этот, он же старый совсем. Он с квадроцикла навернётся и всё. – Не водит она ничего, просто выглядит так, – сказала Стася, поправляя пальцем очки. – Почему? – Потому что он её абьюзит. Старый хрыч. – Э… с чего это такие выводы? – Не понял Максим. Стася развернула к нему планшет. – Почитай, что про них пишут. Живут они затворниками, она ради него работу бросила и даже, кажется, одна из дома не выходит. У неё нет подруг. Никто не знает, есть ли у неё увлечения, хобби. А какое у неё несчастное лицо на всех мероприятиях! Макс, ну это классика жанра. Наверно, он её ревнует и все мозги ей насквозь проимел. Если бы он был старше и сильней, он бы её ещё и бил. А может, и сейчас бьёт. Смотри, она вечно в рубашках с длинным рукавом. Или в худи. Так ходят, когда прячут синяки. Или селфхарм. – Сегодня она была в комбинезоне, – сказал Максим. – Открытом, на лямках. – Ну он же не дебил – в гостях руки распускать! Вечер был тёмный, звёздный, взрослых по всему селу тянуло сбиваться в компании и кучковаться вокруг мангалов. Родители Максима ушли к дяде Юре – пить пиво и жарить рыбу на решётке. Максим закрыл за ними калитку и понял, что не сможет сидеть дома. Он подумал, что он тупица. Мог же «забыть» у Игоря Палыча смартфон. Или хотя бы наушники. Сейчас был бы повод вернуться. А теперь придётся тихонько, чтоб не заметили. Он прошёл по улице, стараясь не попадаться на глаза друзьям – попробуй объясни Денису, почему не хочешь гонять с ним до ночи на великах! Дошёл до вице-губернаторского забора, нырнул в овражек, затаился в высоких ирисах, почти лёжа на земле, и прислушался. За забором шумели голоса. Пять голосов. Игорь Палыч с женой, композитор Муравин с женой, Туманов, чей густой и мягкий голос перекрывал все остальные… Александра то ли была крайне неразговорчива, то ли давно оставила компанию. Даже когда все смеялись, нельзя было уловить в общем смехе нот, которые могли бы принадлежать ей. Максим выбрался из оврага и пошёл к соседнему дому. Присмотрелся, насколько мог. Дом был пуст. Окно горело только в отдельно стоящем крошечном домике для прислуги. При всём желании Максим не мог вообразить Александру пьющей чай в компании домработницы. У него оставалась ещё одна версия, совсем безумная: вдруг Александра устала и вышла прогуляться? И прямо сейчас он столкнётся с ней нос к носу? И как только он отмёл эту версию как нереальную, она сразу же оправдалась. Александра вышла из-за угла. Она шла со стороны аптеки и несла маленький пакетик с аптечным логотипом. Она по-прежнему была в льняном комбинезоне, но теперь поверх него была наброшена вязаная кофта. Комары, подумал Максим. Или просто замёрзла. И при одной попытке представить, как она замёрзла, у него заколотилось сердце. И захотелось сложить к её ногам все кофты мира. Но он мог только молча смотреть, как она идёт мимо, совершенно его не замечая. Вот она вздула на ходу чёлку, вот ей перебежал дорогу бродячий кот. Вот она нажала кнопку у вице-губернаторской калитки… Ей открыли, она зашла на участок, а Максим остался смотреть на след её сандалии, отпечатавшийся в пыли обочины. Стоял и смотрел, как дурак, минут пятнадцать, наверное. «…также юбилей Покровского был омрачён скандалом, который устроила спутница Всеволода Туманова – Александра Тамарина. Слухи о беременности Тамариной давно ходили в столичной звёздной тусовке, и как только Туманов приехал в Москву, наши коллеги из нескольких изданий попытались выяснить правду. Однако на прямой вопрос Александра ответила неадекватным выпадом, проявив агрессию по отношению к корреспонденту Мякишеву и обозвав его нецензурными словами. Только благодаря вмешательству самого Туманова обошлось без рукоприкладства…» – Я думаю, она действительно была беременна, но случился выкидыш, – сказала Стася. – Она отреагировала как человек, которого терзает страшная душевная боль. – Ты реально думаешь, что он ещё что-то может? Ему же восемьдесят лет! – А вдруг у него сперма заморожена? Максим очень смутно представлял себе процедуры, через которые надо пройти, чтобы забеременеть от замороженной спермы. Да и выкидыш фантазия ему нарисовать не могла. Как-то не доводилось задумываться. – А может, он и естественным способом что-то сумел, – сказала Стася. – А потом заставил её сделать аборт. Абьюзеры любят гонять своих женщин на аборты. Знаешь, что пишут о его жене? – Уже и знать не хочу, если честно, – процедил Максим. Его начинало мутить от всей этой физиологии. Про аборты он знал, видел стенд в далёком детстве: двоюродный брат венчался, а при храме в эти дни как раз проходила выставка пролайф-агитации. Теперь картинки у Максима в воображении были одна другой гаже. Неужели Александра и правда лежит ночью под этой огромной дряхлой тушей? Неужели он смеет оставлять у неё внутри свою старческую пакость? Неужели спокойно может отправить туда, где в неё, маленькую женщину-девочку, засовывают страшные железки и выковыривают то, что могло стать её утешением в этой изуродованной жизни? – Слушай ещё. Ходят слухи, что твою Александру мать лишила наследства. Кроме дома, где они с Тумановым у моря живут, ей просто некуда податься. Так что тебе не светит. Она полностью зависит от этого старого звездуна. Она смотреть на тебя не станет, даже если захочет. Ничего, подумал Максим, я сам на неё посмотрю. Никогда ещё Максим не шёл на работу так быстро и нетерпеливо, как этим утром. Почти бегом он влетел в калитку и сразу же взялся за грабли. И покосился на дом Муравина. Одно из слуховых окошек в доме, обычно закрытое, было распахнуто, и нежная тюлевая занавеска выбивалась из него и легонько покачивалась, точно фата. Максим демонстративно подошёл к сараю и по-кроличьи подёргал носом. – Анна Иванна! – Позвал он вице-губернаторшу, зная, что она не подойдёт. – А? – Отозвалась она с садовых качелей, не поднимая взгляда от книги. – На крыше сарая, кажется, кошка сдохла. Я уберу? – Конечно, конечно. Лестница в гараже. Максим принёс лестницу, забрался на крышу сарая и возликовал. Отсюда гостевую комнату было видно как на ладони. Она была вся деревянная, светлая. Максим видел даже небольшой натюрморт с яблоками – прямо напротив окна. Но важнее было то, что он видел кровать. Широченную, массивную деревянную кровать с рамой, украшенной чем-то вроде лёгкого белого балдахина. На кровати лежал Туманов. Ему явно было худо. А рядом с ним, прижавшись к его дряблому и жирному плечу, лежала Александра, и лицо её было встревоженным и нежным. К счастью для Максима, у обоих были закрыты глаза. Туманов страдальческим движением повернул голову. Александра сморщилась, словно больно было ей. Только тут Максим заметил, что одна штанина тумановских пижамных брюк закатана, и к оголённому колену привязан компресс. Александра погладила Туманова по руке. Она была похожа на маленькую ласковую фретку, согревающую хозяина своим тельцем. Максим смотрел на них не дыша. Сейчас он не мог верить ни одному худому слову, сказанному об этой паре. Они были единым целым – во всяком случае, боль они проживали как один организм. Это совершенно не вязалось со словами Стаси, и Максим подумал вдруг, что если бы Стася была парнем, он бы пошёл и треснул её по шее за клевету. Туманов ещё немного повернул голову и вдруг захрапел. Александра выдохнула, и тень улыбки пробежала по её худенькому бледному лицу. Храп Туманова набирал силу. Он был по-своему мелодичен, и Максим подумал: вот сволочь, даже во сне поёт. Александра потёрлась щекой о плечо Туманова и затихла – наверное, тоже заснула. Максим спустился с лестницы и ударил кулаком в стену сарая. – Макс, это называется – не верь глазам своим, – твёрдо сказала Стася. – Стась, ну у неё лицо такое было… Она его любит. – Все жертвы любят своих абьюзеров. Точнее, думают, что любят. Это ничего не значит. Макс, отвлекись уже на что-нибудь. Ты спиннинг отремонтировал? – Да пошёл он, этот спиннинг, – сказал Максим. – Тогда хотя бы на денёк перестань душнить. Мне морально тяжело вовлекаться в эту ситуацию. Она меня возмущает и причиняет боль, но что-то с ней делать не в наших границах. А то, что ты сделал днём, вообще тянет на сталкинг и должно караться законом. – Да заткнись ты, попугаиха! – Взорвался Максим. – Нахваталась модных слов и думаешь, что самая умная?! – Макс… – За Стасиными очками на миг промелькнул испуг. – Что Макс?! Что?! Стася зависла, явно формулируя "я-послание", и наконец изрекла подрагивающим голосом: – Твоё поведение вызывает у меня тревогу за твоё психологическое состояние. – А твоё меня просто бесит! Он рывком распахнул дверь, выбежал из комнаты и с грохотом помчался вниз по ступенькам. Дома мама делала окрошку. Максим предложил: – Давай помогу. – Наконец-то, – сказала мама. Максим не стал объяснять, что ему просто надо занять руки. Он сел и начал ожесточённо чистить варёные яйца, грохая каждое о стол так, словно это была седая тумановская башка. Одно яйцо не выдержало и рассыпалось резиновой крошкой. – Не умеешь – не берись! – Сказала мама. – Лучше зелень порежь. Максим понял, что если он сейчас возьмёт в руки нож, его фантазии свернут вообще куда-то не туда. Он встал из-за стола и пошёл на реку. Лучше бы он сюда не приходил. Туманов, отлежавшийся и посвежевший, гулял по высокому берегу, заложив руки за спину и любуясь закатом. Ветер трепал его бежевую тенниску и бежевые волосы. Александру Максим увидел не сразу. Она сидела на склоне, в высокой траве, на ней была просторная белая рубашка и светлые джинсы. Максим вспомнил мамину любимую песню про розовое море и подумал, что ему, в отличие от того паренька, приходить под балкон с гитарой просто нет смысла. Да он и не умел на гитаре. Но когда Туманов нагулялся, размял колено, и они с Александрой под руку пошли обратно к участку Муравина, что-то заставило Максима пойти за ними. В доме Муравина горело самое большое окно – кажется, там была гостиная. Это окно выходило на небольшую рощицу, где можно было спрятаться. Максим нырнул в рощицу, выбрал старую берёзу, раздвоённую, как рогатка, на высоте примерно метра в полтора, забрался на эту высоту, оседлал один из стволов, вгляделся и вслушался. В гостиной играл рояль. Присмотревшись, Максим понял, что играет не сам Муравин, а какая-то новая гостья – женщина в чёрном, совсем не летнем костюме, с завитыми тёмными волосами. И вообще гостей у Муравина прибыло – какие-то хорошо одетые незнакомые мужчины окружили пианистку и внимательно слушали. Александра сидела в стороне от всех, на низком пуфике. Максим подумал, что у неё очень красивая спина, как это называется-то?.. Осанка! Туманов был там, среди слушающих, совсем не смотрел на неё, а когда она встала и что-то сказала ему потихоньку, ответил ей кратко и с еле заметным, но всё-таки заметным раздражением. Что-то вроде: «Погоди, не перебивай». Александра опустила ресницы и, дождавшись, пока Туманов отвлечётся, вышла из гостиной. Через несколько секунд Максим увидел её на крыльце. Она стояла в свете фонаря, на фоне деревянной решётки, оплетённой вьюнком, и с неё можно было картину писать. «Как она может вам мешать?! – Подумал Максим, бросив гневный взгляд на мужчин, обступивших рояль. – Она же сама – музыка!» Ему хотелось ворваться на участок, взять её за руку, отвести обратно, сказать всем, какая она красивая, и пусть эта пианистка сквозь землю провалится, или хоть в обморок упадёт!.. Он понимал, что Муравин после этого вызовет полицию и будет прав. Александра постояла ещё немного. Вышла жена Муравина, позвала её в дом. И она нехотя подчинилась. Максим спустился с берёзы, сел на землю и обнял берёзин ствол, представив, что это Александрины ноги. Он понял, что не сможет спать этой ночью. И скрываться тоже больше не может. Ему было стыдно и больно, что он не решился окликнуть её хотя бы из-за забора. Прокрутившись в постели до четырёх утра, томясь то романтическими мечтами, то совершенно плотскими желаниями, он встал не уставшим, не разбитым, а полным энергии и решимости. Родители ещё спали. Он оделся, выскользнул за порог и побежал в луга. Начинало светать, но цветы ещё спали. Максим рухнул в васильки и только тут забылся коротким сном. Он спал часа два или два с половиной. А когда проснулся, вокруг уже было разноцветье и разнотравье. У него не было представления, как правильно составлять букет, и он просто дёргал всё подряд, собирая цветы в растрёпанный веник. Но их свежесть и яркость компенсировала его неумение. Минут через пятнадцать он сорвал длинную широкую травинку и замотал ею букет, как ленточкой. Дело было за малым. Максим дошёл до вице-губернаторского дома и перебросил букет через забор, на крышу сарая. Потом обогнул дом и как ни в чём не бывало позвонил в калитку. Открыла домработница Галя. – Макс? Ты чего в такую рань? И разве у тебя не выходной? – Да я не работать. – Сказал Максим. – Я вчера наушники посеял, везде искал – не нашёл, осталась только крыша сарая, мне бы слазить, посмотреть… – А, ну лезь. Он взлетел по лестнице, как Тарзан. К счастью, слуховое окно было открыто, и из него доносился тумановский храп. Максим осмотрелся, убедился, что Галя на него не смотрит, поднял букет с крыши сарая и бросил его в окно. Потом достал из кармана наушники, намотал их на руку и спустился. – Нашёл! – Сказал он, проходя мимо Гали, моющей крыльцо. – Молодец! – Улыбнулась Галя. Подходя к дому, он услышал Стасин голос. – Макс! – Кричала она из окна. – Я с тобой не разговариваю, – буркнул Максим. – Ну и дурак! У меня новости! Если Стася назвала кого-то дураком, это значило, что случай экстраординарный. Она всегда говорила, что не выносит ярлыков и людей, которые ими бросаются. Максим подумал и свернул к воротам Поляковых. – Вот, смотри, – Стася с порога сунула ему под нос планшет. «Тайный развод Тумановых», – прочитал Максим, и колени у него дрогнули. Стася отвела его за стол для барбекю, уселась напротив и стала читать. – «О том, что распалась одна из самых крепких пар отечественной эстрады, нашему изданию сообщила Зарина Туманова. Сорок лет Зарина Аркадьевна и Всеволод Алексеевич подавали поклонникам и друзьям пример настоящей любви, не меркнущей с годами. Нам удалось взять у Тумановой небольшое интервью. Р.З.: Ваш развод состоялся в эти дни? З.Т.: Нет, мы развелись ещё в марте. Просто решили сохранить это в тайне до новой свадьбы Севы. Р.З.: Кто стал новой избранницей Всеволода Алексеевича? З.Т.: Александра, его личный доктор. Они уже почти пять лет живут в фактическом браке. Р.З.: Чьё было решение развестись? З.Т.: Обоюдное. В последний Севин приезд в Москву мы сели, поговорили и как-то одномоментно поняли, что между нами не осталось ничего общего. Пора было дать друг другу свободу и простор для нового счастья…» Макс? – Чёрт, – сказал Максим. – И когда свадьба? Стася показала ему календарь на экране планшета: – Сегодня. Он не помнил, как ноги принесли его обратно к дому Муравина. Никого не стесняясь, ни на что не оглядываясь, он взобрался на каменное основание забора и встал на цыпочки, держась обеими руками за край деревянной панели. Прямо на его глазах из окна вылетел букет. Вылетел и покатился в траву. Максим сполз по забору вниз. Его тело вдруг вспомнило, что толком не спало этой ночью. Максим ощутил такую усталость и разбитость, что его чуть не сморило прямо на месте. Кое-как он дошёл до луга, забрался в первый попавшийся стог и вырубился. …какое-то новое и роскошное здание возвышалось над ним. Это был современный ресторан, весь стеклянный и сияющий. На ступеньках стояли люди, много людей, и на самом верху среди них – Туманов. – Сейчас её принесут, – сказали справа, и Максим увидел Стасю. Она взяла его за руку, и они вместе присели за цоколем. По улице шёл оркестр. Звонкая медь рождала звуки, сплетающиеся в мелодию тумановских «Нив России». Над оркестром парила в коротком белом платье Александра. Звук духовых был таким плотным и сильным, что держал её, как воздух в аэротрубе. Окрестр остановился, и последний звук бросил Александру прямо на лестницу. Она приземлилась рядом с Тумановым. Гости расступились, а Туманов обнял её за плечи. …невдалеке загудели машины, и Максим проснулся. Солнце было уже высоко. Максим подумал: полдень, а может, час дня. Машины снова загудели. Он вгляделся и увидел, что вдоль луга медленно едет белый кабриолет, украшенный золотой лентой, а за ним – вице-губернаторская бэха. В кабриолете сидела Александра. Максим не видел даже, во что она одета: она прижимала к груди букет из бордовых и кремовых роз, а на её плече лежала огромная тумановская лапища. Машины пробибикали и скрылись, оставив за собой лишь облако пыли. Максим вылез из стога и пошёл домой. У муравинских ворот стояла толпа зевак. Максим решил было идти сквозь неё, но тут услышал голос Гали: – Тяжко ей будет. Фанатки у него до сих пор… Даже у нас кто-то нашёлся. Жанка муравинская мне сказала: проснулись они сегодня, а на полу букет лежит… Максим плюнул и свернул в рощу.