Людоед

У Далии было много личностей, много лиц, которые она примеряла всякий раз, когда надо было подстроиться, когда на кону была выгода — самое мерзкое, на что может пойти человек. Только с Валери это было не нужно — она шипит, раздвигает ноги чуть сильнее, откидываясь затылком на окно. Это больно. Это доставляет удовольствие, заставляет задохнуться, открыть глаза так сильно, как только можно, а потом снова и снова чувствовать эти уколы и видеть эти глаза. Она охает, чувствует, как ее тошнит и кружится голова, когда вид крови предстает перед глазами и лезвие, лезвие в тонких пальцах и хитрый взгляд. Она любила это. Любила наблюдать за тем, как страдает сводная сестра, как рушится на глазах ее самообладание и как кровь начинает капать на пол. — ну-ну, тише. Это не так страшно. — она знает о чем говорит. Руки и бедра Валери исполосаны до безобразия, девушка выводит рисунки на белой поверхности и улыбается, улыбается, улыбается, хотя в этом совершенно нет необходимости. Валери знает настоящую Далию. Далия не любила улыбаться. Не когда ей не хотелось. Старшая краснеет, цепляется за чужую одежду, понимая что долго не продержится — воздуха слишком мало, а крови много. Кажется, Далия попала по вене. Боль пульсирующая, терпкая, тает на языке и проникает в горле, вызывая вымученный стон. Валери не будет ей улыбаться. Тихое капанье разрезает тишину как кожу, слоями, открывая мясо и пуская инфекцию по артериям. Она не выдерживает. Тихий хрип выходит из нее, когда Далия поднимает руку, от которой не осталось живого места — сплошные, длинные и тонкие полоски разукрасили нежную кожу. Это было идеально, намного лучше чем шрамы. Она не любила их. Далия осторожно подносит ладонь и целует запястья, мажет кровью по губам и ухмыляется, замечая как сбивается дыхание Валери. Это… Странно. Когда бы она позволила кому-то так с собой обращаться? Далия знает ее лучше всех. Чужой язык проходит по ранам, собирает кровь, обжигает теплом и заставляет поморщится, неловко пожав плечами. Она порой не понимала ее. Когда в чужих бедных и хрупких руках вместо лезвия появляется раскладной ножик, в животе завязывается узел. Она прекрасно знала, к чему это приведет. — погоди, погоди. — не нужно спешить с этим. Внимательные алые глаза сталкиваются с испуганным взглядом, она приставляет ножик к чужой щеке и прислоняется ближе — краем глаза Валери замечает, как пачкается ее белоснежное платье, как кровь размазывается по светлой ткани и как Хоуторн улыбается. Следующее, что она чувствует — это чужие губы на своих, а потом и свою кровь на языке. Это было… Странно. Главное, к такому не привыкнуть. А потом, лёгкий удар в бок, она вздыхает, а когда переводит взгляд, в ужасе вздрагивает. До самой рукоятки в нее был выставлен нож, ебучий нож. Блять. — я… — тише. — она поглаживает девушку по щеке пока старшая чувствует, как на глаза накатывают слезы. Она не хотела умирать вот так, не хотела, только не так. — не вынимай, постой- Она вздрагивает под напев сводной сестры, когда ножик падает на пол. По белой рубашке ползет красное пятно. — вот так. — младшая мягко улыбается, зажимая рану рукой. — мне понравилось. Как-нибудь повторим, но врачам ты скажешь, что сама это сделала, ладно? Мы же не хотим неприятностей? — Валери чувствует, что чужой голос ускользает от нее, что все вокруг темнеет и всё-таки кивает, всхлипывая. Черт. — вот и славно. Она отходит в ванную, видимо, помыть руки, и Валери уверена, что через секунду она начнет фальшиво рыдать в лицо врачам скорой помощи, что нашла бедную старшую сестру в таком состоянии. Конечно, она никому не расскажет. Далия ее знает. Пока чужое сознание медленно отключается, она успевает расслышать «взволнованный» голос Далии. Всё-таки позвонила. В ушах звенит, в боку отдает слабой, глухой болью, а на языке все тот привычный вкус. Крови.