//
На что я рассчитывал, смирившись и приняв решение отца? Не знаю. Был ли я готов к подростковому максимализму? Плевал я на него с высокой колокольни. Гормоны? Не могу сказать, что представлял весь масштаб трагедии, но был готов держать нудную и донимающую оборону. От подростков. От детей лет ну, в худшем случае, шестнадцати. Но никак не ожидал что и малявки, которым только-только исполнилось по тринадцать, будут дудеть в ту же дуду. Закрываюсь в своей каморке и надеюсь на спокойные пятнадцать минут тишины, чтобы переварить первые три класса. По заверениям Николая Антоновича, они были чуть ли не ангелами во плоти! Пятиклашки устроили мне самый настоящий ад: столько криков и беспорядка я не видел уже давно. Седьмой класс поразил своей «взрослостью». Если мальчишек поставить на место не составило никакого труда, то над неумело липнувшими ко мне девчонками нужно было подумать. Впрочем, я очень надеюсь, что это эффект от влияния старших, а то и от разговоров молоденьких учительниц. Иначе здравость рассудка с этими ребятами мне не светит. Все мои самые скромные надежды рушатся, когда издалека слышу нарастающий гомон, чей-то басовитый гогот и шарканье, словно эти недоросли через одного калеки и не умеют переставлять ноги. Разочарованно поджимаю губы и спешно тушу только начатую сигарету, прячу обратно в пачку, а её — в ящик стола. — Кирилл Павлович! — уже совсем близко к каморке раздался слащавый голос, неприятно растягивающий гласные в имени и отчестве. Напрягаюсь, открывая и щуря глаза. Копаюсь в памяти и, недовольно цокнув вспоминаю, что сейчас сдвоенный урок у моего новоиспечённого класса: десятого «А». Настойчивый стук в дверь коморки заставляет подняться и мысленно поставить галочку в графе «минусы». За дверью стоит высокая девчонка с выбеленными волосами, светло-карими глазами и угольно чёрными ресницами, такими же яркими, жирно подведенными темными бровями. Под слоем тоналки невооруженным глазом можно заметить хорошо так налитые прыщи. Спасибо, что помада не ярко алая. Прикид сего чуда также бросается в глаза: джинсы с низкой талией, оголённый живот и ярко-розовый топик на бретельках, прикрытый разве что тонкой кофтой с рукавом, которая была чуть длиннее и тоже розового цвета. Захотелось незамедлительно спросить из какой временной дыры вылезла эта кукла «моя юность» для девочек за тридцать. — Имя? — Алиса. — Девчонка кокетливо прикусывает губу и смотрит на меня, опустив голову. Морщусь и скрещиваю руки на груди, приподнимая бровь. — Фамилия? — Савичева. — Она растягивает плотно смазанные блеском губы в широкой улыбке. — А чего так сурово? Я же не против познакомиться ближе. Может, пригласите девушку в кафе после занятий, а? В голове моментально всплывает личное дело этой куклы, и я прилагаю максимум усилий, чтобы лицо не свело от пробежавшей по всему телу волны отвращения. Понимаю отчетливо, что как минимум половина этого вызывающего поведения вызвана трагедией, которую пережила девчонка. Но внутри нет ни капли сострадания. Потому улыбаюсь в ответ не менее широко, скалясь, и щурю глаза, всматриваясь в это недоразумение. — С малолетними алкоголичками дел не имею, — негромко выдыхаю ей в лицо. Не вижу, но чувствую, как взгляд наполняется яростью от липкого неприятного чувства на душе из-за этой дуры. Нашла кого клеить! — Вон пошла. Её глаза расширяются, а губы чуть дрожат. На секунду мне кажется, что перегнул палку, но в следующий момент она усмехается, делая вид, что убирает с моего плеча невидимую пылинку. — Вы ещё передумаете. Внутри вскипает злость от её наглости. — Пошла вон! — рявкаю, едва сдерживаясь, чтобы не повысить голос ещё сильнее. Она определённо выводит меня из равновесия, вызывая брезгливость. В голове бьётся мысль, что я пожалею. Ещё очень много раз пожалею, что не решил ситуацию по-своему, согласившись на условия отца. Савичева надувает жвачку и разворачивается на каблуках, царапая синий пол, покрытый толстым слоем краски и лака, на прощания манерно помахивая пальцами. — Чо-как? Уже собираясь закрыть дверь, поднимаю взгляд. Навстречу уходящей Савичевой идёт невысокий парень, кажущийся ещё ниже из-за сильно сутулой осанки, и чему-то усмехается, кивая ей. — Здравствуйте, — басит «чо-как» и протягивает руку для рукопожатия, — Тёма Орепов. Несколько секунд смотрю не моргая, а после всё же пожимаю руку. Память услужливо подкидывает обрывки информации и главную проблему этого недоросля. — Кирилл Павлович Огнев. Наслышан. — Сухо киваю и вскидываю бровь, как бы спрашивая, чего он хочет. — Я это, форму забыл. Можно я пойду? Всё равно заниматься… — Ничего, так побегаешь. — Перебиваю мальчишку и киваю в сторону остальных парней, которые потихоньку стягиваются из раздевалки. — Слиняешь, влеплю неуд и пропуск. Не слушаю какое-то невразумительное мычание о том, как там себя вёл прошлый преподаватель, и закрываюсь в каморке. Если сейчас же не выкурю сигарету, то нехватка никотина в организме даст о себе знать расправой над малолетними. Каморка совсем небольшая. Первая её половина — корзины с мячами, ракетки и прочий мелкий инвентарь. Вторая — два учительских стола, два шкафа со школьной макулатурой и кубками за прошлые победы на соревнованиях. На стенах висят дипломы и грамоты. От этого зрелища становится уныло. Забираюсь на высокий подоконник и приоткрываю форточку, после чего тут же затягиваюсь сигаретным дымом. Понемногу злоба отступает, но напряжение и раздражение не спешат уходить. Всё думаю: что так меня взбесило? Поведение Алисы? Или взгляд Артёма, которому, кажется, вообще всё до одного места? Наверное то, что за всё время пребывания в школе я вынужден постараться сделать хоть что-то полезное с этими обалдуями. А обалдуи этого явно не хотят. Впрочем, как и я сам. Не хочу и не умею. Звонок на урок звенит в момент, когда тушу бычок и выкидываю в форточку. Набрав в лёгкие побольше воздуха, выхожу из каморки и с ходу свищу в свисток, надеясь оглушить этих оболтусов, которые даже по росту нормально встать не могут. — В одну шеренгу становись! — Стараюсь говорить твёрдо и спокойно, но выходит жестко и зло. И даже несмотря на это реакции ноль. Лишь какие-то смешки и перешептывания. — Оглохли? Или не знаете, что такое шеренга? — Спрашиваю нарочито тихо, окидывая подростков изучающим взглядом. Хоть бы один, приличия ради, сделал вид, что старается. — Мы не в армии, чтобы знать, — раздаётся гогот со стороны высокого парня, который не смахивает на подростка. Колючий взгляд, трёхдневная щетина лесоруба и гнездо коротких, растрёпанных и жёстких чёрных волос. — Поговори мне ещё и скоро окажешься именно там, — невольно рычу, словно обиженный мальчишка на проявленное неуважение. — Ты, шпала, сюда! А ты, дистрофик, в конец пацанов. — После нескольких мгновений полного игнора не выдерживаю и грубо выдёргиваю их по очереди, переставляя по росту и заставляю встать ровно по линии. — Осторожнее нельзя? Я ведь очень нежная! — Когда очередь доходит до девочек, то стараюсь смягчить хватку, но Алиса вызывает волну отвращения своей попыткой говорить соблазнительно. Быстро ставлю на место и как можно скорее убираю от неё руки. — Да что ты? Больше похоже, что отращиваешь панцирь, — огрызаюсь ей в ответ и морщу нос. Она успела ещё сильнее надушиться тошнотворно сладкой дешёвой туалетной водой. Уже не смотрю на лица учеников, а просто на глаз переставляю местами. Возможно, от этого зрение не фокусируется сразу и на мгновение мне мерещится, будто передо мной совсем другой человек. Замираю на несколько мгновений, смаргивая наваждение. Вместо него приходит удивление и недоумение. «Мышонок?» — мне кажется, что это слово проносится в мыслях, но страх на лице Ксении сменяется удивлением: — Встань на место, — стараюсь говорить как можно спокойнее, но выходит всё так же жёстко. — Меня зовут Кирилл Павлович Огнев. С этого дня я ваш классный руководитель и учитель физкультуры. Имейте в виду, обалдуи, я несу за вас ответственность, а это значит, что шаг в право, шаг в лево и вас ждёт кастрация через костер. Со мной нельзя на «ты». Я вам не «свой в доску» и не друг. Мне абсолютно плевать, будете ли вы посещать мои занятия. Если кто-то считает, что физкультура предмет для галочки — ваше право, задерживать не стану. В конце семестра придёте сами, но поцелуете дверь, а после и КПП. Ставить проходной балл за красивые глаза не стану. И это касается всех! Встаю по центру перед подобием шеренги, повторяя свою речь для прошлых классов. Понимаю, что сейчас этого недостаточно, но глядя на эти лица, отражающие любую гамму эмоций, кроме заинтересованности в учёбе, не знаю, что добавить. — Где журнал? — Решаю, что познакомиться поближе будет не лишним. Надо хотя бы некоторых запомнить по имени. Краем глаза вижу, как Ксения дёргается, уже собираясь покинуть шеренгу и взять его с лавки, но её опережает Алиса. — Ты ответственная за него? — Выдёргиваю его из её рук, стараясь не скривить лицо, когда Алиса подходит нарочито близко, прямо-таки стараясь влезть мне в лицо. Ни стыда ни совести. — Не-а, моль с ним таскается, — Алиса кивает на конец шеренги, а я лишь хмурюсь, вскидывая правую бровь. — Заучка наша, — закатывая глаза, повторяет Савичева. — Мотылькова староста, она и за журнал отвечает. — Поворачиваюсь в сторону давшей нормальное пояснение и киваю, затем перевожу взгляд на Ксюшу и обратно. — Имя? — Юля Вербицкая. — Внутри зарождается надежда, что не всё так плохо и в классе есть адекватные дети. Юля отвечает спокойно, с легкой доброжелательной улыбкой и ни намёка на хамство, глупость или попытки переплюнуть Алису в её похабном поведении. — Мотылькова сама не разговаривает? — усмехаюсь, вздёргивая один конец губ и смотрю на Ксению. Она продолжает молчать как рыба. Стоит вся бледная, сжимая край спортивной кофты. Вздыхаю и выдаю тихое «н-да». Отмечаю про себя, что девочка-то тоже, похоже, не без тараканов в голове. — Отметим отсутствующих и познакомимся. — Иду по списку учащихся и ничуть не удивляюсь, когда на фамилию Орепов откликается «забыл форму», а на Волкова тот «лесоруб». В голове делаю пометку и вздыхаю: легче не становится. — Сегодня отличная погода, поэтому хватаем свои кофты и вперёд — на стадион. — Где-то внутри злорадно улыбаются мои черти, а я держу непроницаемое лицо под их стоны и негодования.//
Зрелища более унылого я не встречал. Ученики растянулись по кругу, как переходящие дорогу ленивцы. — Ну же, пятиклашки и то быстрее бегают. — Зажимаю секундомер, когда очередной горе-бегун финиширует, сразу пытаясь завалиться на искусственное зелёное покрытие. — Дышим! Носом дышим и медленно идём, — прикрикиваю на девчонку, чьё имя так и не запомнил, но определенно запомнил её разноцветные, короткие волосы. — Лёгкие… выплюну… — хрипит она за моей спиной. — Имя лучше скажи, а то поставлю другому твои «впечатляющие» результаты, — усмехаюсь, вглядываясь в бегущих. — Женя, — всё ещё хрипя, выдавливает из себя девчонка, ходя вокруг меня. — Лебедева, значит. — Быстро вписываю цифры и захлопываю журнал, заложив нужное место ручкой. — Ну, давай-давай! — Активно жестикулирую рукой уже глядя на следующего, подползающего к финишу. Мальчишка финиширует и хорохорится, что с ним всё в порядке, но я вижу, как он готов согнуться в три погибели. Поджимаю губы, качая головой, и вношу цифры в журнал, уточняя на всякий пожарный имя. Довольно киваю, что память не подвела. Снова перевожу взгляд на бегущих вдали. Отсюда мне сложно разобрать кто есть кто, но готов руку на отсечение дать, что эти оболтусы что-то затеяли. Чем ближе они к финишу, тем отчётливее я различаю Алису и Юлю, за которыми плетутся, похоже намеренно, Орепов и ещё одна девчонка, имя которой в памяти не отложилось. Орепов пытается втиснуться между Юлей и Алисой, но Алиса упорно толкается. — Бежим нормально! Алиса! — рявкаю так, что они точно должны услышать. Юля вскидывает голову, глядя прямо на меня и явно прилагает все силы, ускоряясь. До финиша остаётся несколько метров, когда Алиса нагоняет её, а в следующий момент Юля падает, коротко, но громко вскрикивая. По инерции её тело прокатывается по беговой дорожке и в конечном итоге она переворачивается на бок, хватаясь за ногу с громкими стонами. Внутри всё холодеет. Этого ещё мне не хватало! В одну секунду пихаю журнал в руки застывшей рядом Жени, а сам срываюсь с места и в следующий момент оказываюсь рядом со стонущей Юлей. — Орепов, бегом в медпункт! — не забочусь о том, что мой ор оглушает и без того находящуюся в стрессе Юлю, главное, что он действует на парня. Артём пятится назад и резко срывается с места. Я уже не вижу, как он скрывается из виду, снова глядя на Юлю. — Пальцами шевелить можешь? Девчонка сквозь слёзы пытается и снова вскрикивает, заходясь новыми стонами и рыданиями, но у неё получается. — Кажется, не перелом, — выдыхаю и подкладываю руку под плечи Юли, осторожно приподнимая. — Потерпи, — шепот теряется где-то в её волосах, но она кивает, впиваясь короткими ногтями мне в плечо. — Юля! Неожиданный крик над ухом заставляет поморщиться. Оборачиваюсь к источнику шума и почему-то ни капли не удивляюсь, глядя на профиль Ксении. — Жить будет твоя Юля, отойди, — киваю головой в сторону, но вместо того, чтобы подвинуться, мышонок цепляется за мою свободную руку. — Скорую надо. Не трогайте! — Она смотрит так испуганно, что я мешкаю и не могу сбросить грёбанное наваждение, долбящееся в черепную коробку лишь одним именем. — Будет скорая, но она не пострадала настолько сильно, чтобы валяться на холодной земле. Наконец беру Юлю на руки и поднимаюсь под её стоны. Где-то внутри понимаю, что лучше оставить девчонку на месте, но на душе скребут кошки. Первый рабочий день! Юля крепче цепляется за мои плечи, отчего хочется поморщиться — до того сильно. — Разминаемся! Вернусь — продолжим. К моему удивлению, толпа подростков зашевелилась, покорно разбредаясь и начиная выполнять команду, искоса на нас поглядывая. — Тебе отдельное приглашение надо? — Как только поворачиваюсь к выходу со стадиона, то снова натыкаюсь на Ксению, которая упрямо стоит чуть в стороне, не отрывает взгляд от притихшей Юли. — Я с вами. — Она стискивает зубы и поджимает губы. Отчего-то мне становится глубоко фиолетово зачем ей это надо, ведь помочь она ничем не может. Или так беспокоится за подружку? Ничего не отвечая, прохожу мимо, направляюсь к школе. Краем глаза вижу, как мышонок плетется рядом, тревожно поглядывая на затылок подружки, которая, кажется, дышать перестала, вся сжавшись. — Нет, я, конечно, понимаю, что это правильно — к незнакомым дяденьками в машины не садиться, с чужими не разговаривать, но я что, так сильно похож на извращенца? — усмехаюсь, переводя взгляд с белой, как простынь, Юли, нервно прикусившей губу, на Ксению, которая не сразу спохватилась, что метнула в меня слишком острый, ядовитый взгляд, а как поняла, то тут же опустила голову. От меня не укрывается, как она что-то тихо шепчет. Неужели ругательство? На подходе к школе навстречу нам выходит медсестра в компании Орепова. Волна негодования стремительно захлестывает всё сознание, но я молчу. Неужели ещё медленнее нельзя было? Как только Орепов равняется со мной, то сжимаю челюсти, щуря глаза. Надеюсь, он понимает, что мой взгляд не сулит ему ничего хорошего. Как только Юля оказывается на кушетке, я кратко пересказываю случившееся, а после беру упорствующую Ксению под руку и тяну за собой. — Юле и так плохо, не грузи ей мозг, а? — устало выдыхаю, всё ещё цепко держа мышонка за предплечье. — Это называется поддержка, — она огрызается так, будто бы я ей в душу плюнул. Удивлённо вскидываю бровь и наконец отпускаю её, как только мы выходим на улицу. — Поддержка, мышонок, это не только нахождение рядом нон-стопом, но и умение вовремя отлипнуть от человека. — Достаю сигарету с зажигалкой и закуриваю, притормозив на мгновение. — Поверь, сейчас ей куда больше хочется видеть рядом кого-то из родителей: взрослого, знающего, что делать, любящего её человека, — выдыхаю струйку дыма в противоположную от девчонки сторону, — а ты со своей кислой физиономией и ужасом в глазах только больше заставишь её волноваться. Губы сами растягиваются в улыбке, когда вижу, как её глаза округляются, пока она смотрит на мои действия. — Хочешь? — Протягиваю ей сигарету, стараясь сохранять спокойное выражение лица. — Вы с ума сошли? — Девчонка моментально поперхнулась воздухом, закашлявшись. — А с юмором у тебя туго, да? — Это не у меня с юмором туго, а у вас шутки дурацкие, — цедит сквозь зубы Ксения и прибавляет шаг. Усмехаюсь и немного ускоряюсь, снова равняясь с ней. Она начинает дышать чаще, явно прилагая много усилий, чтобы оторваться от меня. — На стадионе бы ты так усердствовала, — замечаю беззлобно. — А смысл? Всё равно неуд поставите. — Очень тихо, но я всё же слышу, как она ворчит. — Если будешь стараться, то не поставлю, — пожимаю плечами, сбивая пепел, и выдыхаю очередную порцию дыма. — Если буду стараться и не дотяну, всё равно поставите? — Она вскидывает голову и замирает. В её глазах плещется насмешка и я невольно склоняю голову, пытаясь понять её. — Смотря сколько не дотянешь, — задумчиво тяну, прищуриваясь, — если ты выложишься на полную и тебе не хватит буквально всего ничего до нужного балла — поставлю, чего бы и нет. Но если ты говоришь про дорисовывание баллов, то извини, это не ко мне. Её плечи опустились, и она отвернулась, снова размеренно зашагав к стадиону. — Извини, ставить высокие оценки за красивые глазки не буду. Придётся попотеть, чтобы закончить хорошисткой. — Вы просто не понимаете, — в её голосе слышатся нотки какого-то непонятного мне отчаянья, и я лишь снова хмурюсь, отщелкивая бычок куда-то в высокую траву. — Хорошие оценки — это ещё не всё, что есть в жизни. — Нет, вы просто не понимаете. — Ксения выглядит такой поникшей, что мне становится не по себе. Но сказать хоть что-то я не успеваю: она срывается с места, когда мы почти подходим к стадиону. Впрочем, мне не сильно хочется разбираться и копаться в её мозгах и душе — кто их разберёт, этих подростковых девчонок?//
Доплетясь до входной двери, начинаю рыскать по карманам в поисках ключей, перехватывая сумку со сменной одеждой, когда телефон резко и слишком громко оповещает о входящем звонке. Чертыхаюсь и достаю, замечая долгожданное имя на экране, сразу же отвечаю с надеждой: — Порадуешь? — Роняю ключи и тихо ругаюсь своей неловкости. Ощущение, будто бы выпили всю кровь, энергию и даже мозги — соображать сложно. — Как посмотреть, — тянет Дэн на том конце и устало зевает. — Ребята нашли телефон. Похож на одноразовый. Позвонил нашей знакомой, и она любезно сделала проверку пальчиков — это наш Сеня. Только вот… — Только вот что? — Не с первой попытки открываю заедающий замок и с облегчением заваливаюсь в квартиру, захлопывая двери, а затем запираю на все замки. — Внутри скрытый номер и запороленные сообщения, — голос Дениса звучит грустно, и я понимаю, что попытки вскрыть это дело успехом не увенчались. — Совсем никак не добраться до информации внутри? — Добраться-то доберёмся, но на это нужно время и проверенные люди. — Слышу на фоне возню и тихое бессмысленное пение знакомой мелодии. — Ты сейчас где? — Причин не доверять Дэну нет, но внутри всё напрягается от мысли, что кто-то ещё в курсе происходящего и всех наших разговоров. — Дома я, дома. Олежка буйствует, уже вторые сутки отказывается нормально спать — колики. Ксюха скоро сядет на метлу. — Усмехаюсь, слыша тихое «ой» спустя пару мгновений. — Ксюха… У меня теперь тоже есть своя Ксюха, — выдыхаю с усмешкой, скидывая обувь и бросая спортивную сумку тут же. — Не понял, поясни. — После недолгого молчания неуверенно интересуется Денис, пока я довольно растягиваюсь на жёстком советском диване. — Да говорю же, ученицу так зовут, — растираю переносицу и жмурю глаза. — Неважно, проехали. Лучше иди передохни, а то звучишь как нежить в понедельник, — тихо смеюсь, а в голову, между тем, лезут непрошенные мысли и образы. — Извини, что порадовать нечем. — Ничего, прорвёмся. Спасибо… Спасибо, что взвалил это всё на себя, пока я тут непонятно чем занимаюсь. — Внезапно проснувшаяся совесть заставляет чувствовать себя последним подонком. Я ведь даже не думал, что Денис молодой отец. Ему и так тяжело, и с женой не всё гладко, а тут ещё я. Но что я могу сделать? — Ты чего раскис? — смех Дениса такой же усталый, как и голос, но по-прежнему слышу в нём неубиваемый жизнью оптимизм. — Подростки успели подмять тебя под своё тлетворное влияние? — Я серьёзно. — В горле пересыхает, и я чувствую, как всё тело напрягается от стыда и тревоги. — Как только всё закончится — сочтёмся. — Кир, ты это брось, слышишь? — Ответить не успеваю, так как всё меркнет на фоне детского плача. Ребёнок так надрывается, что невольно отодвигаюсь от телефона. — Позвоню, как только будут какие-то подвижки. — Удачи, берегите себя. — Кажется моих слов Денис уже не слышит. Откидываюсь на спинку дивана, откладывая телефон, и шумно выдыхаю. Денис был единственным и самым лучшим другом за последние тринадцать лет. Он был тем человеком, который мог отрезвить мои мысли, заставить остановиться, если я заходил слишком далеко. Он был якорем, который не давал мне окончательно утонуть. И всё это время я ни разу не задавался вопросом: почему? Что было причиной такой дружбы и верности? Каков предел его терпения? Ведь даже его проблемы с женой отчасти из-за меня. Память услужливо подкинула день рождения Олега. Какой-то захолустный бар. Не помню, какой день по счёту не просыхаю и не появляюсь дома, какой день подряд игнорирую все звонки и сообщения. Кажется, что алкоголя во мне больше, чем крови и он активно выходит в самых неподходящих местах: за стойкой, на пути в сортир, под ноги каким-то мужикам, за что меня неплохо так разукрасили. Дальше в памяти бесконечно чёрный и болезненный провал. Воспоминания начинаются снова с момента, как за окном машины на заднем сиденье с огромной скоростью мелькают фонари шоссе, а напряжённый до предела смех Дениса заглушает музыку. — Очнулся, покоритель бутылки? Позднее это выражение станет двусмысленным и не раз будет поводом подколоть меня. Но намного позже до моего разбитого, затуманенного долгим запоем сознания дойдёт — в ту ночь у Дениса родился сын, но вместо того, чтобы быть рядом с женой, ждать радостных новостей в роддоме, взять первым на руки своего ребёнка, он сорвался с места, как только узнал о моём местонахождении за сотню километров от дома. От этих воспоминаний внутри всё переворачивается. Закрываю лицо ладонями, заглушая стон от стыда, чувства вины и щемящей грудь боли. От неё не спасает ни прошедшее время, ни солнечный свет, так ярко заполняющий небольшую гостиную, ни понимание, что Маша этого всего не желала бы мне. Это понимание расширяет мою чёрную дыру ещё больше. «Я снова подвёл тебя, Машенька».