Wille, It's okay

Утро было тихим, как и большинство утра в Хиллерске. Трава была свежеподстрижена, как всегда, хотя Вильгельм никогда не видел, как ее стригут; на самом деле он не был бы шокирован, если бы узнал, что привидение поддерживало безупречный внешний вид Хиллерской. Как иначе он мог бы оставаться таким неизменным изо дня в день? Птицы тоже молчали. Даже если бы он напрягся, он не мог уловить никаких звуков, кроме скрежета собственных кроссовок по бетонной дорожке во время ходьбы. Вильгельм обычно отчаянно нуждался в тихих моментах. Даже когда он был совсем ребенком, он всегда предпочитал быть один в каком-нибудь уголке, где ему не нужно было беспокоиться о давлении других детей. К сожалению, приказ вести себя с ними «правильно» — в соответствии с королевским протоколом — только посеял семена его беспокойства, а не превратил его в принца, как предполагалось. Но в последнее время с тишиной становилось все труднее справляться, и она уже не приносила ему такого утешения, как когда-то. С одной стороны, ему не нужно было беспокоиться о поддержании приличия и притворяться наследным принцем, когда было тихо, однако это также оставляло, казалось бы, бесконечную дыру пустого пространства, куда его мысли хлынули, когда шумовые барьеры рассеивались. И Вильгельм боялся в них утонуть. Так что это было некоторым облегчением, когда тяжелая тишина была нарушена звуком распахнутых за его спиной дверей в Форест-Ридж-Хаус, размытым шумом и остальной командой гребцов, спотыкающейся снаружи. Другие его мысли могли подождать, пока тайна ночи не выйдет наружу. Он почувствовал руку, брошенную ему на плечо. — Привет, Вилле. — Конечно, первым, кто заговорил с ним в тот день, должен был быть Август. Будет ли он когда-нибудь свободен? Рука неудобно давит на его плечи. — Приятно хоть раз увидеть тебя вовремя вставшим с постели, — Август притянул его ближе, запутывая пальцы в волосах Вильгельма и взъерошивая их, пока они не торчали в неестественных направлениях. Вильгельм изо всех сил старался не стиснуть зубы, а вместо этого стряхнул мертвый вес руки Августа. Он вдруг забеспокоился, что это покажется слишком грубым. Симон собирался быть на тренировке этим утром? Хотя вчера они разговаривали, внутри Вильгельма все еще гудело, словно оно всегда искало, тянуло его на поиски другого мальчика, когда они не были вместе. Он успокоился с тихим «Доброе утро, Август» и ускорил свой шаг по дорожке к скамейке, где они будут тренироваться. Он не оглянулся. --- Август не давал им покоя этим утром. Но Вильгельма это не смущало, потому что он видел Симона, лежащего на животе, опирающегося на руки напротив него на траве, запыхавшегося и тяжело дышащего. Легкий блеск подчеркивал его скулы. Вильгельм тоже глубоко вздохнул, их плечи вздымались и опускались синхронно. Вильгельм отвел глаза, внезапно забеспокоившись, что его поймают. Оказалось, что он не мог сопротивляться гравитационному притяжению Симона, потому что его глаза вернулись к нему через несколько секунд. Симон тоже смотрел на него. Его лицо осветилось красивой, лучезарной улыбкой. Вильгельм не знал, не мог понять, как один человек может быть таким совершенным. Вильгельм позволил своим глазам блуждать, направляясь туда, куда они хотели. У него была красивая шея, теперь, когда Вильгельм подумал об этом. Он выглядел гладким и мягким. Он хотел прикоснуться к нему, но не мог. Его взгляд скользнул ниже к углублению у основания шеи, а затем к ключицам, торчащим из-под рубашки. Они тоже были очень милы. Симон переместился, переводя взгляд Вильгельма обратно вверх, чтобы посмотреть на него. Мягкий румянец цвета лепестка теперь припудрил кончики его щек, и Вильгельм подумал, было ли это из-за упражнения или из-за того, что он заметил, где только что были глаза Вильгельма. Свежее утреннее солнце сверкнуло за спиной Симона, сияя сквозь его волосы и очерчивая кудри золотым сиянием, словно над ним был нимб. И тогда Симон больше не улыбался. Вместо этого на его лице засияло совершенно другое выражение. Может быть, легкое замешательство, но и что-то невероятно мягкое и нежное. Никто никогда так не смотрел на Вильгельма. Он попытался сформировать мысль, но не мог удержать ничего значимого, кроме парня перед ним. Пронзительный звон свистка Августа прервал их, навязчиво напоминая, что они не одни. Разум Вильгельма был перенесен от Симона обратно к людям вокруг них. Это казалось навязчивым, когда что-то такое металлическое и холодное прорезало цветущее тепло, которое мгновение назад было их узами. Вильгельм повернулся на бок, все еще лежа на траве, поправляясь. У него перехватило дыхание, когда он увидел, что Август смотрит прямо на них. Его взгляд был устремлен прямо на Вильгельма, затем на Симона, потом обратно. — Пятиминутный перерыв, — крикнул Август. Его глаза впились в кожу Вильгельма. Воздух вокруг него стал казаться горячее и теснее. Это обвивало его, как вторая кожа; воздух, который он вдыхал, одновременно конденсировался и превращался в жидкость, стекая по его горлу и наполняя легкие ложным кислородом. Он должен был выйти. Дрожащие ноги едва поддерживали его, когда он пытался встать; он вдруг почувствовал себя очень слабым, когда кровь отхлынула от его головы. Может быть, это было решением его тела — просто заставить его потерять сознание, чтобы он не испытал ничего из этого. Огненная жидкость начала собираться в его сердце, когда он пробирался среди тел на полу, бормоча «извините», даже когда был почти уверен, что умирает. По крайней мере, его мать могла бы гордиться тем, что некоторые из уроков, которые она заставила его вынести, укоренились. Его ноги двигались сами по себе. Он был у двери туалета — казалось, что он прыгнул вперед во времени, дорога туда быстро превратилась в размытые цвета в его сознании, его тело механически работало, чтобы заставить его забыть источник панической атаки. Хотя при ходьбе теперь он чувствовал себя перышком, движущимся против течения ручья. Он чуть не упал в ближайшую кабинку и быстро запер дверь. Вспышка холодного гнева от его матери прыгнула на него, когда он закрыл глаза - особый уничтожающий взгляд, припасенный для тех случаев, когда он проявлял подобное поведение. Он не мог удержаться от такой реакции. Вот откуда он точно знал, что ему не суждено быть наследным принцем — настоящий наследный принц смел и уверен в себе. Он всегда сохранял спокойствие и самообладание. Но Вильгельм не был ни тем, ни другим. Он был подделкой и разочарованием для всех. Он даже не мог должным образом уважать память Эрика, воздавая ему должное, которого он заслуживал, и ведя себя как настоящий наследный принц. Он был неудачником. Так что на самом деле меньшее, что он мог сделать, это убедиться, что никто не увидит его таким. Дверь кабинки была твердой, когда он скользил по ней, словно стена, закрывающая его. Он обхватил голову руками и изо всех сил пытался дышать. Вдох, два, три, четыре, Выдох, шесть... Мягкий щелчок двери снаружи вдохнул в него новую ледяную волну. Он тяжело сглотнул, зажмурив глаза и надеясь, что кто бы это ни был, он просто уйдет и не обратит внимания на фигуру, явно присевшую с другой стороны кабинки. — Вилле? — Голос был мягким, но уверенным, нежным и теплым. Безопасно. — Симон, — у него вырвался легкий вздох. Он сомневался, что когда-нибудь сможет понять, почему Симон, просто произнеся его имя, принес ему такое облегчение и такое глубокое чувство комфорта. Он смутно заметил приближающиеся шаги. Чувство безопасности ускользнуло почти так же быстро, как и появилось, и оставило его сердце в страхе, когда он осознал реальность своего положения. Симон знал. Он знал, что у Вильгельма паническая атака. Он знал, что он слаб и хрупок. Бесполезен. Внезапно мысль о том, что Симон может бросить его, обнаружив, насколько он жалок, напугала его гораздо больше, чем мысль о том, что Август увидит их вместе. — Нет, подожди, Симон, пожалуйста, — слова застряли у него во рту, как клей, язык прилипал к задней стенке горла, задыхаясь. — Пожалуйста, — выдавил он их. — Не надо. Он беспомощно наблюдал, как темная тень Симона притаилась с другой стороны кабинки. Их спины соприкасались бы, если бы не дверь на пути. Его сердце откликнулось на близость по сигналу. Паника, должно быть, подступила сильнее, как будто пытаясь убить его. Почему Симон не ушел? Почему ему не было противно? — Вилле, Он ждал начала смеха, сжимаясь в себе крепче. Симон собирался подразнить его и позвать остальных, чтобы они увидели, насколько жалким на самом деле был их наследный принц. — Все в порядке. Безмолвная слеза скатилась по лицу Вильгельма и упала ему на колено. Как только первая проложила путь, другим не потребовалось много времени, чтобы последовать за ней. Он обхватил руками свое трясущееся тело и уткнулся лицом в сгибы локтей в отважной попытке заглушить содрогающиеся в нем рыдания. — Впусти меня сейчас, ладно? — Его тон был настойчивым, и Вильгельм не стал долго думать, прежде чем протянуть руку, чтобы возиться с замком на двери. Она распахнулась, и он напрягся, чтобы не упасть. Но это не было проблемой долгое время. Симон шагнул в небольшое пространство и сел напротив, шаркая ногами так, что их колени соприкасались. Вильгельм не мог смотреть ему в глаза. Вместо этого он снова потянулся к двери, чтобы попытаться закрыть ее. — Все в порядке, Вилле, я только что запер большую дверь, — он опустил руку. Он не мог остановить слезы. Он хотел, чтобы они остановились. Но Симон не терял времени даром. Он полностью обхватил Вильгельма руками, окружая его своим теплом и притягивая как можно ближе. Вильгельм всхлипывал в него, сердце бешено колотилось у него в груди. Симон мог чувствовать это. Одна из его рук двигалась, проводя нежными круговыми движениями по спине, в то время как другая скользнула вверх в волосы Вильгельма, нежно поглаживая их. Он заправил прядь за ухо другого, рука легла ему на затылок. Он вдохнул запах Симона — тот, что принадлежал исключительно Симону, — и еще сильнее прижался лицом к его шее. Он почувствовал улыбку Симона. Симон был волшебным. Сердце Вильгельма начало замедляться и снова забилось в устойчивом ритме — в полной синхронности с сердцем Симона. Они сидели там, мирные и довольные. Вильгельм был бы рад остаться здесь на очень, очень долгое время в этой безмятежной тишине, которая была так ему чужда, но он чувствовал потребность успокоить Симона, проверить, все ли с ним в порядке. Медленно он отстранился от удобной шеи Симона, чтобы посмотреть ему в глаза. Они были прекрасны, как всегда; глубокие и добрые, как заходящее солнце. Симон молчал — он просто оглянулся на него без малейшего намека на осуждение или разочарование. Это было странно, но очень приятно. На губах Симона играл намек на улыбку. Он решил, наконец, прервать молчание, — Ты в порядке? — Симон поднял бровь, на его лице отразилось недоверие. — Ты серьезно спрашиваешь меня об этом? — Он скользнул руками вниз по плечам Вильгельма, по его рукам, переплетая их пальцы вместе. Это было лучшее чувство - слиться с Симоном. Соединённый воедино и завершенный, как будто он был последним кусочком головоломки Вильгельма. Он провел большим пальцем по суставу Симона и усмехнулся. — Я в порядке, Симон, — он положил голову на колени другого парня, — Спасибо тебе. Губы Симона, наконец, раскрылись в полной улыбке - его глаза скривились и казалось, что они танцуют, а его нос немного сморщился. В этот момент Вильгельм понял, что сделает все, чтобы солнце так сияло на лице Симона. Что бы он ни должен был сделать, он сделал бы это с радостью. Симон стоил всего этого.