и это не свидание, а наши поминки.

всемогущий, ты выдумал пару рук, сделал, что у каждого есть голова, — отчего ты не выдумал, чтоб было без мук целовать, целовать, целовать?! маяк.

Страшно. Море, песок, солнце светит во все лопатки, солнце смеётся, солнце знает, что им завтра умирать, и всё равно, глупое, светит. - Ты не такой как я. Ты можешь уйти. - Нет. - Почему? Почему? Страшно. В карманах ладони потные и мокрые, почему так? Денджи как картонный человечек: легко сломать, смять, выбросить; почему так? Пауер не бессмертна; демон внутри неё - да; Аки помнит, как она кричит. Почему? - Не хочу их оставлять, - говорит. Внутри что-то роется, выскуливает: - И Макима.. - Макима? Ангел смотрит: коротко, смешливо и смиренно; так смотрят, когда бороться уже не за что; таким взглядом убивают. Химено, может, так смотрела. Аки уже не помнит. - Она нравится тебе, да? - Верно. - Почему? - Глупый вопрос. - Это ты глупый. Ответь мне, почему она нравится тебе, Аки? За что? - Разве любят за что-то? Они молчат. Ветер толкает волны к ногам, толкает сердце к рёбрам, в грудь толкает: очнись, дурак. Пожалуйста. Просыпайся. Почему? Макима красива. Её красота преступна; она убивает, чтобы возродить. Макима улыбается, и ты хочешь жить. Макима существует, и ты счастлив. Тебе достаточно. Тебе ведь достаточно? Она ведь спасла тебя, помнишь? Небо вымазано белилами, снег голубо-серый, руки замёрзшие, и непрожёванный крик в горле, и что-то тёплое по щеке ползёт на подбородок. И тишина. Правда - мёртвая. Страшно. Почему? - Я не знаю. - Так я и думал, - у Ангела трещинки в уголках рта, он криво улыбается. Песок под их ботинками, наверное, горячий. Аки хочется зачерпнуть его ладонью. В его руках время, но что он может сделать? Смотреть? Песок сыпется сквозь пальцы. - Знаешь, она меня пугает. - Макима? - Эта её любовь, забота, эта вечная безопасность, еда и тёплая кровать. Поводок взамен на свободу. Ты когда-нибудь видел, как она смеётся? По-настоящему? - Она спасла тебе жизнь, Ангел. - Наверное? Я не помню. Я не помню ничего, Аки, и это меня пугает. - Она милосердна. - Разве? - Если бы не она, тебя бы убили. Поймали, и.. - Правда так считаешь? Они смотрят глаза в глаза, и ни к чему это не приводит. Солнце в большой солёной луже тонет, лучами предсмертными касается чужого лица, целует в поджатые губы, в висок, ерошит ржавый ворох волос; Аки думает о коже мягкой и бархатной, о тяжести взгляда. Не смотри так, Ангел. Это не конец. Может, на секунду одну единственную, на одну жизнь - конец, но только здесь и сейчас. Только в этом мире. Будут другие, Аки знает. Аки видел. Там уныло жужжала соковыжималка, там он вечно терял ключи от квартиры, там им можно было касаться друг друга: ладонями, локтями, коленями, губами. Там не надо было никого убивать. - Давай не пойдём туда, Аки. - Макима нам поможет. - Аки, я хочу домой. Пожалуйста, давай вернёмся? Аки, я тебя умоляю. Пожалуйста, Аки, мне страшно, пошли обратно, хорошо? Аки. Аки! Ангел хватает его за рукав пиджака, за ворот рубашки, - ткань трещит и рвётся. А ладони белые, маленькие, девичьи даже. В глазах злые слёзы. - Ты оглох? - Я должен их спасти. - Себя спаси, придурок! - Аки не знал, что Ангел может кричать так больно, вздрагивать так мелко, плакать, зажав рот ладонью. Чувствовать, в конце-то концов. Очеловеченный демон погибает у него на руках, Аки видит, как неуместные чувства пожирают его изнутри. Слова излишни. Всё решено. Но: - Это совсем не страшно, Ангел, - говорит и тянет к себе, в кольцо рук, ближе к сердцу, просто - ближе; врёт, конечно, и у самого сердце дрожит. Не любовь, но страх ведёт его туда, к ней, страх преданный и взращённый годами. Такова жизнь. Аки обнимает его крепче. - Четыре месяца, - куда-то в плечо. Еле слышно. - Это неважно. - Почему ты такой? Почему? Могильный камень холодный и чужой, - почему? Жизнь как разменная монета, - почему? Любовь впопыхах и напоследок, - почему? Почему потерять страшнее, чем умереть самому? Почему почему почему? Макима непобедима; её нелюбовь - величайший дар, потому что никогда и ни за что она не познает самой страшной боли в этом мире. Аки сдаётся этой боли собственноручно и целует Ангела. Год? Полтора? Пусть забирает всё; в карманах пиджака сигареты, горстка чувств и один день жизни. В ладонях - мокрое лицо и чужая боль. Аки её баюкает нежно и бережно. Ему почти не страшно.