Поверь мне, Меркурий

"Когда уйдет этот поезд на юг По нагим, по заточенным рельсам, чтобы было больней"

Они летели в Ставрополь двумя разными рейсами: питерским и московским, с разницей всего в полчаса, и Арсений, чей прилет был раньше, написал в личку, что дождётся в аэропорту. За окном расстилались бескрайние поля, нарезанные на ровные прямоугольники: природа, подчиненная человеком - зрелище почти медитативное. Но, когда до обещанного времени приземления оставалось всего десять минут, а поля так и не сменились на какую-никакую, но цивилизацию, Дима невольно забеспокоился - он не любил заставлять других ждать даже в тех случаях, когда от него ничего не зависело. Но тут зазвенели табло, объявляя посадку, и все мысли из головы вылетели напрочь, уступая место привычному ужасу - утихавший во время полета страх высоты с утроенной силой возвращался при посадке. Немного тряски, много нервов, но посадка (какая неожиданность!) снова заканчивается хорошо. Дима переводит дух и бросает взгляд в окно: всё те же поля, среди которых, видимо, и спрятался аэропорт, и, внезапно, яркие синие цветочки прямо у границы взлётной полосы. Он выходит из самолета одним из первых - преимущество бизнес-класса - и сразу чувствует смену климата: после серой промозглой Москвы, Ставрополь встречает неожиданно дружелюбной погодой. Сам аэропорт - размером не больше школы, и Дима ловит странное ощущение нереальности происходящего. Словно самолет привёз его ни то в осколок сказочной страны, ни то в случайное воспоминание из детства. Из мыслей его вырывает громкое "Димка!", и Дима усилием воли сдерживает желание прикрыть ладонью глаза - еще не хватало привлечь внимание всего народа вокруг. Он поворачивается на голос и невольно приподнимает брови в изумлении: Арс за полчаса ожидания сбросил где-то оковы своего холодного дождливого Питера, словно только и ждал момента, чтобы вырядиться в любимые рваные джинсы и водрузить на голову какую-то совершенно дурацкую панамку, которая во всем мире нормально бы смотрелась только на маленьких детях и почему-то на самом Арсении. Он ещё больше обычного полон энергии, и Дима не может вообразить, что его так вдохновило: трехчасовой перелет или вечерний корпорат для каких-то там важных местных шишек, захотевших себе столичных комиков для понтов? – Здарова, Арс! Дима подходит ближе, поднимая свободную от сумки с вещами руку для приветственного рукопожатия, однако вместо этого он чувствует, как его притягивают в крепкие объятия. Неудивительно. Он со вздохом хлопает в ответ по спине. Энергичный Арсений равно громкий Арсений. Очень энергичный Арсений равно тактильный Арсений. Это привычный уровень хаоса. Он собирается отстраниться первым, когда внезапно чувствует, как чужое дыхание опаляет его шею за миг до легчайшего прикосновения теплых губ к его небритой щеке. Голова за секунду становится легкой и совершенно свободной от любых мыслей. Приходится потратить несколько мгновений, чтобы прийти в себя, и за это время Арсений плавно отступает на шаг назад. Секундный шок проходит, и Дима не находит в себе более ни грамма удивления - абсурдная любовь Арса к тому, чтобы целовать его в щеки совершенно непредсказуема и бессистемна, подобно природной катастрофе, так что легче смириться, чем пытаться что-то с ней сделать. Они доезжают до города, молча уткнувшись в окна машины и в экраны своих телефонов, но к концу пути Арс оживает и начинает осматриваться по сторонам, явно выцепляя маршрут для будущей прогулки. Они останавливаются у гостиницы, и, пока Дима расплачивается и оставляет чаевые, Арсений успевает выскочить из машины, достать их сумки из багажника и убежать с ними регистрироваться на заселение. Когда Дима входит в прохладный холл, до него долетает обрывок разговора: Арс, видимо, уже успев сфотографироваться с девушкой за стойкой регистрации, мягко, но настойчиво просит подождать денëк, пока они не уедут, прежде чем публиковать фото. Они получают ключи от соседних номеров, отправляются на нужный этаж по лестнице - лифт, как это обычно бывает, не работает, и застывают у нужных дверей. – Итак, встречаемся на этом месте минут через пять и идем гулять! – жизнерадостно выдает Арсений, перекатываясь с пятки на носок, словно ему претит сама идея того, чтобы спокойно постоять на месте хотя бы пару минут. – Я кажется, что-то пропустил. Когда это мы успели договориться на прогулку? – спрашивает в ответ Дима с лёгкой иронией в голосе. Арсений смущённо улыбается, но оправдываться не спешит: знает, конечно, что всё будет так, как он хочет, что Дима может сколько угодно ворчать, но в итоге всё равно пойдет с ним. – Через пятнадцать, – со вздохом сдаётся Дима и поворачивается к своей двери. – И мы вернемся достаточно заранее, чтобы я успел собраться без спешки! Он захлопывает дверь номера, не оглядываясь назад. *** Маршрут их прогулки совершенно хаотичен: от отеля Арсений решает пойти в гору - потому что тогда они непременно наткнутся на красивый вид, но путь перестраивается, когда они видят аллею фонтанов, и вот уже Дима привычно жмет на кнопку затвора камеры на чужом телефоне, пока хозяин устройства пытается придумать, как изъебнуться посильнее. В какой-то момент Арсений оказывается совсем близко, выхватив телефон из рук, притягивает мужчину для совместного селфи и почему-то удивляется, когда Дима приобнимает его за плечи в ответ. Ему не надо поворачивать голову, чтобы догадаться, что Арс расплывается в широкой улыбке, и поэтому сам он для комичного эффекта делает максимально серьёзное выражение лица. Раздаётся щелчок. – #Гуляемспозаранку! Как тебе? – Что?.. – Хэштег для сториз! – Очень тупо… Оставляй. *** Пиздец подкрался незаметно. Зал, в котором проходил корпорат, как казалось, не проветривали со времен развала СССР, поэтому, пока они с Арсом бегали, настраивали звук, уточняли программу и запоминали имена основных шишек, Дима успел десять раз вспотеть и двадцать раз подавить в себе желание малодушно свалить. В конце концов, проблему решили гениально: притащили откуда-то несколько вентиляторов, один из которых "заботливо" поставили на сцену так, что весь вечер он дул актёрам прямо в спину. Итог можно было бы предсказать и без восьми лет в меде: через пару часов Дима может только хрипеть, поэтому остаток вечера Арс берет на себя, совершенно магическим образом спихнув коллегу отдыхать за сцену. К тому моменту, как они добираются обратно до гостиницы, Диме плохеет окончательно, и воспоминания обрываются, сменяют друг друга невнятным калейдоскопом, словно всё происходящее - всего сомнительного качества клип. Вот они вываливаются к такси, Арс спрашивает о чём-то обеспокоенно и - провал. Вот они, кажется, едут в машине, его голова лежит на плече Арсения, пока тот тихо отвечает на вопросы водителя. Он чувствует тяжесть ладони на плече, бережно придерживающей его от падения. И снова смена кадра: Арсений запихивает его в лифт со словами "не закрывай дверь, скоро буду". Смутно вспоминается крепкая хватка собственных пальцев на чужом запястье и тихий смешок в ответ. Он каким-то чудом добирается до номера, с пятого раза сумев открыть грёбанную дверь. Зрение сужается до туннельного, и впереди маячит заветная цель - кровать. Падает на пол пиджак, за ним и рубашка, звякает пряжка ремня. Подушки отельного номера внезапно кажутся мягчайшими, а холод от них - благословением свыше. Идиллию портит резкий приступ сухого кашля, и Дима задней мыслью радуется, что ему, по крайней мере, не придется давиться собственной мокротой. Спустя какое-то время возвращается Арс в компании отжатого у персонала градусника. – Да ты, похоже, прямо помираешь, – с иронией говорит он, выразительно оглядывая дорогу хаоса, ведущую к кровати. – И первой с тонущего корабля сбежала твоя педантичность. Градусник, очевидно, надо встряхнуть, но Арсений вместо этого плавно проводит рукой вдоль и уверенно передает его так, словно этого простого жеста было достаточно. Дима саркастично приподнимает бровь, но, когда для проверки ловит блик под нужным углом, ртуть действительно оказывается у самого кончика. Перед глазами тут же встает картинка, как Арсений заранее напряженно встряхивает градусник в лифте, чтобы затем покрасоваться своим “магическим” жестом. Зажав градусник рукой, Дима застывает в ожидании, в то время как Арс совершенно не может усидеть на месте. Он бродит по номеру, поднимает одежду с пола и аккуратно развешивает её на спинке стула, открывает окно, спасая комнату от духоты, наливает стакан воды, чтобы поставить его на прикроватную тумбочку и осматривается по сторонам в поисках нового дела так, словно бездействие убивает его. Наконец он заканчивает нарезать круги и подходит ближе, чтобы забрать градусник. – Сколько там? – спрашивает Дима хрипло, одновременно с этим пытаясь отыскать в себе крупицы старых знаний. Жар, сухой кашель, головная боль. Надо вспомнить, какие лекарства у него с собой, а за какими придется посылать в аптеку. А работают ли вообще сейчас аптеки? Остатки мысли ускользает тем быстрее, чем яростнее отравленный температурой разум пытается их догнать. – Ничего критичного, – говорит Арсений и отрицательно качает головой, словно он не согласен со своими же словами. – Там в сумке, в боковом кармане, должно быть что-то, поищи. Парацетамол точно был, только сроки… Инструкции прерываются резким приступом сухого кашля. Сквозь ломоту в теле внезапно прорывается ощущение приятно прохладной руки на груди, от которой совершенно иррационально становится легче дышать. – Я… брал с собой лекарство, – говорит Арсений как-то неловко и тихо, словно это - какая-то страшная тайна, которую он вынужден выболтать под случившимися обстоятельствами, – сейчас принесу, лежи. Арс покидает номер, и Дима тут же проваливается в темноту, словно уходя из комнаты, тот забрал вместе с собой последние во всей Вселенной источники света. Это состояние - как попытка балансировать на канате на грани сознания, где сам канат сплетен из тупой пульсирующей боли, не дающей ни прийти в себя, ни провалиться в такое желанное сейчас незабытье. Секунды неумолимо отсчитываются тиканьем настенных часов, и внезапно четко вспоминается тот факт, что никаких часов в этом номере нет. Что это значит додумать Дима не успевает, но слышит, как с щелчком открывается дверь. Шаги разобрать не получается. Надо бы открыть глаза, наверное, это очень невежливо - игнорировать друга, зашедшего в гости, но Дима надеется на скидку с учётом его нынешнего состояния. – Поз? – зовут его полушепотом. Будь ему получше, он бы оценил заботливое понижение громкости голоса, но пока всё, чего ему хочется - это чтобы от него отъебались и дали спокойно умереть. Ещё не до конца забытое медицинское образование занудно напоминает, что от такого обычно не умирают, и Дима сдерживает порыв послать своё занудство куда подальше: ругаться с самим собой - это определенно шиза, которой потакать не следует. – Димк, приподнимись ненадолго, я лекарство принес. – повторяет настойчиво кто-то и кладет руку на плечо. По знакомой прохладе ладони узнаётся Арс. Дима с усилием открывает глаза. У кровати стоит Арсений, необычайно серьёзный, но стоит их взглядам встретиться, как он приподнимает уголки губ в хитрой усмешке и подмигивает так, словно они собираются сотворить что-то не совсем законное. (Это знакомое выражение, с таким лицом Арс ранее днём стаскивал кроссовки, чтобы залезть с ногами в холодный фонтан, неподалёку от запрещающей таблички.) В руке у него стакан, наполненный какой-то золотистой жидкостью: видимо, под таинственным лекарством подразумевался обыкновенный Терафлю. Но обстоятельства немного не располагают к подколам и жалобам, поэтому Дима мужественно преодолевает приступ резкой головной боли и принимает сидячее положение, чувствуя ненавязчивую помощь чужой руки на спине. Он тянется за стаканом, чувствуя, как дрожат руки, и этот факт неимоверно выбешивает: позорно быть слабым перед другим мужчиной. Стакан уплывает подальше от его руки, и Дима переводит непонимающий взгляд выше. Над ним реально решили поиздеваться в такой ситуации? Однако на лице Арса нет той мерзотной усмешки, которую можно бы было ожидать. Тот смотрит прямо и, в конце концов, кивком указывает на чужую дрожь. Дима поджимает губы. – Позволь, – мягко говорит Арсений, застывая в ожидании. Его глаза искрятся, в полумраке наполненные спокойствием и как будто даже нежностью. И Дима, как всегда, позволяет. Он прикрывает глаза, чувствуя, как проседает матрас под весом чужого тела. С другой стороны, успокаивает он сам себя, он однажды колол Арсу курс витаминов в туре, и если тому не было неловко стабильно снимать штаны перед своим коллегой, то и ему нет смысла переживать из-за подобного пустяка. Он делает первый глоток из прислонённого к его губам стакана. Вместо привычного вкуса шипучего апельсина на языке расплывается сладость. Но это не тот приторный вид сладкого, от которого начинают ныть зубы, этот напиток на вкус как свежая дикая ягода, съеденная в тени леса, как ледяная колодезная вода, которая никак не может быть сладкой, но всё же кажется таковой. Дима не узнает этого вкуса, но, наверное, от жара у него помутился рассудок, поэтому он не спрашивает и не отворачивается от стакана, позволяя Арсению напоить его странным напитком до последней капли. Сразу становится легче, но вместе с тем как-то… страннее. Стены комнаты словно расширяются и уплывают куда-то, и сам он тоже бы уплыл, если бы не ощущение чужого присутствия в непосредственной близости. Тело становится легче и словно бы даже норовит улететь куда-то, а Арсений перед ним начинает светиться и бледнеть, черты его лица искажаются, и Дима прикрывает глаза, пытаясь спрятаться от зрительных галлюцинаций. От темноты обостряются остальные чувства, и внезапно ярко ощущается лёгкое прикосновение к горячей голове. Мягкие подушечки пальцев неторопливо проводят по короткому ёжику волос… Будь это кто угодно другой - и Диму бы, конечно, покоробило. Он рос в Воронеже, он знает перечень "непидорских" прикосновений наизусть, хоть их не так уж и много. И "гладить своего бро по волосам" в этот список определённо не входит. Но это Арсений. Ненавязчиво тактильный Арсений, всегда тяготеющий к тому, чтобы прикоснуться к приятным ему людям. Арсений, умеющий пробуждать спящего в нём грека, не стеснённого подобными правилами, с радостью принимающего и долгие крепкие объятия, и приветственные поцелуи. Арсений, чьи вечно холодные пальцы так приятно контрастируют с раскалённым лбом… Он не засыпает - проваливается в пустоту как в кроличью нору и падает в ней пару вечностей, пока окончательно не теряет в ней себя. *** Он стоит у входа в лабиринт. Позади него лежат в руинах Фивы. И летнее небо нежно согревает обломки зданий и площадей. Он без раздумий шагает вперед, в неизвестность, оставляя прошлое прошлому. Проходит через турникет, не обращая внимания на информационные таблички, и оказывается у фонтана. Читает историческую справку на русском, но, как только отходит прочь, слова стираются из его памяти. Он не первый раз в Питере, он уже это читал. Он блуждает по зелёному лабиринту Летнего сада и совсем не задается вопросом, откуда в Фивах взяться Петербургу. Проходит мимо безымянных белых статуй с отколотыми руками, мимо пустых скамеек и призрачных ограждений и на очередном повороте сворачивает в тупик. На постаменте перед ним стоит юноша. Чёрный металл его тела кажется неуместным тут, среди зелени и белизны. Склонив голову, юноша поправляет крылья на своих сандалиях - застывший в умиротворении после своей победы. И Дима силится вспомнить имя, спящее на кончике его языка. Он смотрит выше, и звуки застревают в его горле, пока взгляд скользит по излишне знакомым чертам лица. Он видит эту статую впервые. Он слишком хорошо её узнает. Имя двоится, множится, меняется. В ушах звенит. – Ты, – хрипит он наконец ошеломленно. Статуя медленно поднимает голову, и от ее движения хлопьями осыпается серый металл, обнажая нетронутый временем мрамор, испещренный прожилками золота. От взгляда лишённых зрачков глаз становится жутко, и Дима невольно делает шаг назад, упираясь спиной в аккуратно подстриженную листву, стоящую недвижимой стеной. Которой раньше там не было. Но он не смеет отвернуться, чтобы проверить, куда же делся проход. Он распрямляет плечи привычным жестом человека, которого против воли заманили в драку, в которой он попытается сохранить хотя бы честь, и статуя смеётся над этой попыткой, и в этом громогласном смехе слышится отражение знакомого голоса. Шум в ушах нарастает, и, когда юноша делает шаг, чтобы сойти с постамента, мир вокруг покрывается трещинами и осыпается осколками гранита. Дима приходит в себя, но какое-то время не открывает глаза в абсурдном страхе снова оказаться там, в сердце зелёного лабиринта. Когда же, наконец, решается, то невольно выдыхает с облегчением, увидев очертания потолка, а не покрытое трещинами далëкое небо. За окнами темно, и в комнате нет ни единого источника света, однако почему-то невыразимо чётко виден Арсений, всë ещë сидящий у кровати. В руках у него, похоже, книга, к которой он склонился, отчего пряди волос упали вниз, скрывая выражение лица. Для чтения слишком темно, и Дима решает, что тот, должно быть, задремал. Тянется рукой и вздрагивает, когда неподвижная фигура поднимает голову наперерез его движению. Лицо его ночного стража проступает в темноте лишённой эмоций белой маской. – Ещë слишком рано. Спи, – говорит этот не-Арсений, и Дима чувствует, как все вопросы, все слова и звуки застревают у него в горле, не в силах найти выход. Он не может заговорить, но и взгляд отвести не способен. Словно и сам он - всего лишь мраморная статуя, забытая на постаменте. Кудри его собеседника слегка примяты отсутствующим венком. Сквозь тёмные стены пробивается листва. И Дима решает, что нет в комнате никакого Арсения. Есть только он сам и его ночное безумие. – Спи, – повторяет безумие властно, и холодная ладонь ложится на веки, беспросветно отрезая от мира вокруг. Он снова проваливается в пустоту. Той ночью он больше не видит снов. *** Они возвращаются в аэропорт в тишине. Арсений на редкость задумчив, и Дима его не трогает - ему тоже есть над чем поразмыслить. Незамысловатые песни по радио обрываются новостями спорта, и таксист, не спрашивая, прибавляет громкость: "Вчера состоялся товарищеский матч между хоккейными командами Авангард - Металлург, закончившийся победой последнего со счетом 0:1!"