Шестнадцать

Их первый раз случился в шестнадцать. Хотя и до этого любой, у кого были глаза, не мог не видеть, насколько происходящее между этими двумя выходило за рамки обычной дружбы. Как при любых обстоятельствах они оказывались рядом, как садились вместе, и каждый раздвигал ноги шире, чтобы их бëдра соприкасались теснее. Как Чимин засыпал на плече Юнги, и тот, как бы неудобно не было, сидел неподвижно, украдкой нежные взгляды бросая, волосы друга перебирал и тепло улыбался. Как их руки переплетались при первой возможности, не важно где они и с кем. И уж конечно, если даже посторонний мог догадаться об этом, то догадались и их друзья. Догадались и они сами. Они росли бок о бок с детства, невозможно было не заметить, как в один момент их дружба начала балансировать на грани с чем-то большим. Они поняли это — и молчали, боясь потерять такую драгоценную недружбу. И никогда бы не пошли навстречу чувствам, если бы не их прекрасные друзья. На одной из перемен, когда они всемером привычно расселись на подоконнике, как голуби на карнизе, между ними завязалась вялая, ничего не значащая беседа — и вдруг Ким Тэхёну пришло в голову устроить догонялки. Юнги, хотя и был против, сам не заметил, как согласился — и никогда не признается, что причиной тому не горящие безумными искрами глаза Тэхёна, а сверкающие бисеринки-звëздочки Пак Чимина. Они скидываются, водит Юнги. Все бросаются врассыпную, смеются и улюлюкают, зная, насколько ленив и неповоротлив в таких играх их Юнги. Тот и правда не старается кого-то поймать, лишь делает вид, даëт ребятам поразвлекаться, то бросается вперёд единым рывком, то замирает недвижимой пантерой. Всë идëт хорошо, пока Тэхëн, взвизгнув, не отталкивает Чимина. Тот теряет равновесие и падает… Прямо в руки Юнги. Оба замирают, игра замирает вместе с ними. Вокруг ни звука, непроницаемая тишина. Юнги сжимает чужую талию, ткань под пальцами собирается в складки, руки Чимина обвивают шею. Лица в ничтожных сантиметрах застыли, глаза с расширившимися зрачками друг от друга оторваться не могут. Дыхание сбитое, нерешительное. А в крови, от сердца до самого мозга, вскипает жгучее, пламенеющее желание. И оба это осознают. Друзья куда-то испаряются, во всяком случае, никто не останавливает Юнги, когда он решительно тянет Чимина прочь по коридорам. Как и сам Чимин, что следом идëт покорно, за шагами поспевая. Они заваливаются в тесную кабинку туалета уже целуясь. Губы находят чужие губы, мягкие, тëплые, целуют их, а ещё нос, скулы, лоб, глаза. Они вдыхают запах кожи, пытаются насытиться друг другом. Юнги теснит Чимина, да тот и сам вжимается в стенку, Юнги к себе за широкие плечи притягивает. Чимин такой хрупкий и изящный, что у Юнги сердце щемит при взгляде на него, как всегда это было — но сейчас к этому чувству примешивается ещë нестерпимое пламя желания. Он целует до неистового страстно, между податливых губ языком в рот проникая, впитывая и проглатывая те стоны, что из него вырываются. Прижимается ближе, ногу меж ослабевших коленей Чимина просовывая, губами спускается ниже, выцеловывает драгоценную смуглую шею. Чимин извивается и стонет, ослабевшими пальцами футболку на чужой спине задирая. — Ещë чуть-чуть, щеночек. Дай мне ещë немного, сладкий, — порыкивает Юнги, кожу на шее покусывая. — Я остановлюсь, обещаю, — говорит, а пальцы под футболкой шёлковую кожу гладят. Чимин выгибается дугой, удивительно гибкий, абсолютно невероятный. — Нет, Юнги, — причитает он, хныча и скуля, как самый сладкий щеночек, под поцелуи ластясь. Руками ниже опускается, по кромке штанов пальцами водит. — Только не останавливайся… У Юнги от этих слов в голове сверхновая взрывается, новые галактики создавая, в центре каждой из которых — Пак Чимин, покорëнно к стенке прислонившийся. Юнги смотрит в эти глаза, что из-под полуопущенных ресниц смотрят томно, на зацелованные приоткрытые губы, на влажные ключицы, на тяжко вздымающуюся грудь — и решительно оказывается рядом. Дружба заканчивается. Начинается секс. Они так близко, что плавятся оба, как два металла, сплавляясь вместе, образовывая что-то доселе невиданное. Пока губы не отрываются друг от друга, при каждом соприкосновении новый вкус в другом открывая, руки спускаются вниз, и непонятно, кто кого за шлевки к себе притягивает. Юнги отрывается от мягких губ лишь на секунду, чтобы проследить тот момент, когда Чимин на его и своих джинсах ширинку расстëгивает. Маленькие пальчики с пуговицей возятся, и от этого возбуждение в животе со всей силой скручивается. Всë это так спонтанно, но при этом так естественно, будто они всю жизнь к этому шли. Хотя, возможно, так оно и есть. Освободившись от штанов, Чимин разворачивается спиной, такой соблазнительный, такой хрупкий, что у Юнги пересыхает в горле. Он сглатывает с силой, голова в тумане, но всë же спрашивает глухо: — Ты уверен? Чимин выдыхает тихо, стыдливо лицо в сгиб локтя прячет, Юнги видит его красные уши, и это безумно мило. — Да, Юнги, — говорит едва слышно. — Я хочу тебя… в себе... Пожалуйста. Говорит — и выгибается соблазнительно, всего себя Юнги доверяя. А у Юнги внутри всë вскипает от такого Чимина, от его стыдных откровенностей. Подаëтся ближе, кладëт бледные руки на гладкую смуглую кожу ягодиц, — контраст оттенков очевиден и прекрасен, — пальцами аккуратно скользит к ложбинке между ними. Чимин вздрагивает и замирает, когда пальцы касаются там — и затем повторно, когда ниточка слюны стекает с чужого языка прямо в заветное местечко, увлажняя и смачивая. Юнги сглатывает, поднимает глаза на замершего в ожидании Чимина. Если не свернуть сейчас, назад дороги не будет, и он спрашивает: — Ты хочешь остановиться? Он ожидает, правда ожидает отказа, потому что Чимин смущëн и чуть дрожит, словно ему холодно, но тот яростно мотает головой. Оборачивается, смотрит из-под век умоляюще, но твëрдо. — Ни за что, — дышит тяжело, своë возбуждение едва сдерживая. — Не смей останавливаться... И подаëтся тазом назад. Первый палец Юнги толкается внутрь, входит в Чимина осторожно и мягко, и оба выдыхают, потрясëнно и шумно, этот звук разбивается вдребезги о стенки кабинки, создавая вокруг влюблëнных сплошной вакуум. Потому что дальше — лишь вздохи, лишь на двоих сбитое дыхание, когда палец погружается по костяшки, выходит, а затем толкается назад. Чимин подрагивает мягко, его лицо от Юнги в сгибе локтя скрыто, и это малость расстраивает, но когда вместо одного пальца в Чимина входит уже два, и Пак вскидывает голову, выстонав надломленно-звонкое «Юн-ги!», от которого возбуждение внизу кипящей лавой собирается — Юнги решает, что готов это потерпеть. Только бы слышать сладкое удовольствие в высоком голосе, пока он растягивает его, регулярно пальцы слюной смачивая. Юнги уже забыл, что они в туалете, в тесной узкой кабинке, как и про собственное возбуждение, когда Чимин снимается с трëх пальцев, уже хорошо растянувших его, и тихо говорит: — Ты... Ты можешь войти… Разум Юнги улетает за пределы вселенной. Он смазывает член слюной, прислоняется к Чимину, заставляет себя не торопиться, толкается мягко, погружая головку — и Чимин вскидывается, выдыхая звонкое «Ах!» Юнги нравится этот звук, но он предупреждает хрипяще, склонившись к уху: — Тише, хороший. Нужно быть тише. И толкается до конца, в потрясающую узость погружаясь. Он отчëтливо слышит, как Чимин едва сдерживает голос, закусив губу, и ему так нравится это мелодичное ломаное хныканье, оно возбуждает не меньше, чем громкий стон и узкие стенки, сжимающие член внутри. Но как бы ни был прекрасен каждый издаваемый Чимином звук, Юнги тянет руку, чтобы осторожно накрыть пухлые губы ладонью, шепчет на уши интимное «тише…» — и снова толкается в него. Чимин стонет в руку, звук пускает вибрацию по ладони. Он двигает лицом чуть-чуть — и тут уже Юнги давится воздухом, когда чужие губы ловят его пальцы и втягивают во влажный рот, медленно посасывая. Юнги на секунду сбивается с ритма, теряется в этом чувстве влажности вокруг собственных пальцев — и в этот момент задевает какую-то точку, заставившую Чимина громко замычать в отчаянном удовольствии. Юнги запоминает это, меняет положение и теперь толкается только туда, ритмично и уверенно, насколько позволяет горячее чувство, собирающееся внизу живота. Чимин хнычет покорëнно, от каждого толчка мечась и содрогаясь, и похоже, что близок совсем. То, как ему это нравится, как он не может скрыть собственное наслаждение, как ни пытается, возбуждает Юнги до дрожи, но вместе с тем ему так мало. Он прижимается сильнее, вдыхает запах слипшихся потных волос, свободной рукой под рубашку Чимину лезет, оголëнную точно провод кожу оглаживает, по позвоночникам обоим мурашки пуская. Чимин мычит глухо, глубже тонкие пальцы берëт, посасывает с каким-то отчаянием — и это явно уже слишком. Юнги держится ещë буквально пару толчков и кончает со стоном. Чимин дрожит, перевозбуждëнный, но не удовлетворëнный, и Юнги тянется вниз, влажной от чужой слюны ладонью обхватывает чиминов член. Чимину хватает пары движений тугой ладони — и он выгибается, кончая следом, с высоким стоном изливается в чужой кулак. Они тяжело дышат, вспотевшие и счастливые. Когда блаженная истома проходит, две пары туманных глаз встречаются. В глазах Чимина Юнги видит галактики, бесконечные звëзды, и пламенный путь солнца. Он улыбается едва-едва, и замечает ответную улыбку на прекрасных губах. Друзья встречают их, держащихся за руки, радостными криками и улюлюканием. Тэхëн бешеным бесëнком подскакивает и крепко обнимает обоих. Его радостное «Ура! Наконец-то!» пробивается сквозь общие поздравления друзей. Юнги замечает хитрые переглядки, которыми обмениваются все пятеро, и в голову ему закрадывается подозрение, что неспроста всë это было. Впрочем, какое это имеет значение, когда тëплая ладонь Чимина в его руке и его прекрасная улыбка, кажется, останутся с ним надолго. Юнги смотрит прямо на Чимина, тот отвечает на взгляд и улыбается уголками губ. Это был их первый раз. Но абсолютно точно не последний.