Жизнь на осколках

Мёртв. Тяжёлое и неправильное слово. Оно не ассоциируется с ним. Сириусу сих пор кажется, что он дышит. Его глаза открыты, он смотрит на него. Грудная клетка приподнимается в слабых вдохах, рот приоткрыт. Он не шевелется. Он начал леденеть, его конечности посинели. Он однозначно мёртв, но выглядит таким обманчиво живым. Неправильно. Неестественно. Римус умер. Он умирал не долго, всего каких-то три дня. Три дня мучался и наконец умер. Освободился. Ушёл на покой. Больше никакой боли, никакой жалости от людей вокруг. Никакого лицемерия и ненависти от ничего не понимающих волшебников. Идиотов. Слепых ублюдков, что тупо вверят всему, что им на уши вешает правительство. Не все оборотни опасны. Не все оборотни кровожадные убийцы. Ремус был этим самым исключением. И всё же его убили. Свои же люди прокляли, обрекли на мучительную смерть. Предатели. Лжецы. Лицимеры. Они знали характер Римуса, его мягкость и боязнь навредить. И они прокляли его. Один день. Два дня. Три. Все слились в одно мгновение. Он ничего не может вспомнить из них кроме вялости друга, его медленно отказывающего тела, невозможности есть и пить, грустный взгляд и нежность в нём. Он ластился под руку Сириуса, сам успокаивал его, мягко улыбался и говорил, что всё будет хорошо. Одними губами произносил это, потому что голос отказал. Лёгкие отказывали. Он хрипел. Тяжело дышал, с трудом вбирал воздух в своё умирающее тело. Оно было холодным. Оно постоянно было холодным и Сириус его грел. Укутывал в одеяла, накидывал по несколько согревающехи чар, лежал рядом с ним и обнимал. Прижимался столько близко, что они казались одним целым. Он дышал за них двоих. И сейчас дышит за двоих. Потому что Люпин умер. На его глазах, на его руках. Это больно. Слёзы без остановки катятся по щекам, а из горла вырываются громкие сипы. Голос сорван отчаянным криком. Криком неверия и боли. Это больно. Сириус думает, что это он виноват. Не согрел. Не догрел. Оставил на несколько минут одного. Дал пространство, заметив, что Люпин дышит не так тяжело, когда он его не трогает. Сириус отпустил его. Сидел на полу и смотрел за конвульсиями друга. Как его выгибает, как страшно он гнётся. Хрипы были громкими. Люпин, кажется, хотел что-то сказать. Но не мог. А Сириус его не слышал. Он был не там. Смотрел на страдания друга, но не знал как помочь. Чем помочь. Он закричал, когда Римус замер, а его сердце не билось. Это больно. Очень-очень больно, потому что он здесь. Лежит перед ним, смотрит на него. У Сириуса взгляд мутный из-за слёз. Из-за солёной воды, не успевающей сбежать с глаз и освободить место для новых. Они начарачивались друг на друге, прятали реальность, мутили сознание, заставляли видеть, как в дыхание приподнимается грудь друга. И ему это однозначно кажется. Потому что Люпин мертв. И он виноват в том, что не предотвратил это. Не Крауч-младший, устроивший засаду и подорвавший здоровье Люпина несколько недель назад. Не Лонгботтоны, заставшие приятеля в новолуние в самом ненавистном для него облике. Не Маккинон, проклявшая его. Именно он — Сириус. Потому что не продолжил греть замерзающее тело тогда, когда это вновь понадобилось. Потому что оставил в покое, отошёл, отстранился по немой просьбе друга, что старался уберечь его от этого зрелища. Потому что не положил Ремуса правильно на его любимое место. На диван напротив входной двери спиной к окну и лицом к камину. Горящему яркому камину. Они сами его устанавливали, подключали к каминной сети магов и ставили ограничители для гостей. Это единственное, что напоминало в маггловской квартирке о родном их мире магов. Он положил его неправильно. Испачкал последние минуты пребывания в этом мире. Запятнал любимое место и никак не помог. Не знал как, не имел представления чем. Сидел и смотрел. Боялся прикоснуться к другу и сделать ещё больнен. Сириус просто молча ревел, шепча слова утешения и заверения о том, что всё будет хорошо. Ничего не будет. Тем более хорошо. Люпин умер в тишине. Слух Сириуса не так остр, как у его приятеля, поэтому он не сразу понял, когда дыхание Люпина прекратилось. Смотрел на его бока, в тишине прислушивался к вздохам. Выдохам. К тишине. Люпин умер при нём. На его глазах. От его бездействия. От его ошибок. Из-за его оплохностей. Он умер в тишине, не услышав от Сириуса на прощание ничего, что он хотел бы сказать. Лёжа на своём любимом месте неправильно и не имея сил перевернуться. Он умер. И это самое неправильное. Слезами ничем не поможешь, но Сириус ревел. Молча трясся у тела мёртвого друга, боясь проронить любой звук. Потому что надеялся, что он продолжит дышать. что онемение и посинение конечностей пройдёт. Что он оживёт и всё будет хорошо. Как раньше. Что всё будет. Сириус ревел, обнимал тело друга, держа его на своих коленях и не мог отпустить. Обнимал, гладил, зацеловывал тело трупа, не веря, что Люпина больше нет. Неправильно. его глаза были открыты, его тело было лёгких, а руки с ногами слишком мягкими, чтобы можно было представить, как он ими будет шевелит. Он не будет этого делать. И виноват в этом только Сириус. Потому что другие мысли не допускались. Не появлялись. Потому что предательство от своих же не на столько больно ощущается, как смерть человека, что стал оплотом в новом мире. Спасательным кругом из болота семьи. Веточкой, связывающей его с окружающим миром. просто самым близким человеком, к которому он привязался. Он привязался. Сделал то, что ему запрещали с детства и поплатился. Его привязанность мертва, и он сам не прочь умереть. Потому что другие не понимают. Питеру жаль, Джеймсу грустно, но они оба отпускают эту ситуацию, когда появляются внешние раздражители. Питер бежит в дом к родителям, Джеймс к жене. Лили родила дня два назад. Маленький комочек чёрных вихрей и ярких синих глаз появился на свет из утроба Лили в тот момент, когда Люпин перестал шевелиться и дышать. Когда его глаза напоследок сверкнули яркостью свежескошенной травы и окончательно превратились в застоявшееся болото с тиной. Жизнь за жизнь. Одна ушла — пришла другая. Джеймс принял это так. А Сириус не может. Он сидит с трупом на коленях уже который час и не может его отпустить; надеется, что сердце забьётся, тело потеплеет, глаза моргнут. Сириус не может закрыть глаза Люпина и другим не давал. Как бы больно не было в них смотреть. Он смотрит. его сердце разрывается от боли, но он смотрит в них и расцеловывает лицо друга, потому что оно холодное. Потому что завтра придётся его хоронить. И они похоронили. Закапали на заднем дворе коттеджа Джеймса как какое-то домашнее животное. потому что шла война. Не было времени на организование похорон. Никто его не предоставит, нигде не будет спокойствия и свободы для прощания. Ничто не вернёт к жизни мёртвого. В этом суть войны. Избавиться от всех неугодных. Убить законно. Потому что одна сторона — добро. Другая — зло. Так принято на войне. Никаких исключений, никаких полутонов. Свой или чужой, и Люпина убили свои же. Обрекли на мучения и Сириус виноват во всём, что сделал неправильно. Потому что понял это только когда вернулся в их пустую квартиру. Война убивала. Отнимала жизни всех, кто казался ей интересными. Мешающими. И она избавилась от Маккинон. И от всей её семьи. Со временем. А ещё от Питера. Лживого, лицемерного Питера, что хотел выдать тайну истинной даты рождения Гарри Поттера. Но Сириус не позволил. Перегрыз глотку этой паршивой крысе и бросил гнить у мусорных баков в какой-то части маггловского Лондона. Потому что Гарри — единственное, за что он может ухватиться. Это новый Люпин, ведь его синие глазки даже в два года не поменяли свой цвет. Гарри это вторая жизнь Люпина. Его маленькое чудо, смотрящее на него своими маленькими глазками, когда он находил силы покидать съёмную квартиру, уже принадлежащую ему. Потому что Люпин умер. И никто не вернёт сгнивший труп к жизньэи. Как бы Сириус этого не хотел. Ведь война закончилась. Настало перемирие, заключение каких-то договоров и снятие со многих магических существ статуса «животные». Люпин бы порадовался. Наверно. Сириус не знает. Он начал забывать его черты лица. Они стёрлись из его памяти в тот же день, как он вернулся в пустую квартиру, ещё держащую в себе запах Ремуса. И он ненавидит себя за это. Ненавидит Блэков за их семейные проклятия, прогрессирующие и переходящие по наследству. А ещё за то, что мать в итоге оказалась права. Род Блэк продолжен, ведь Сириус отныне его глава.