иуда искариот

осторожно проявлялось воспоминание о той сладкой нежности, которую даровала котоко каждое утро своим сентиментальным объятием, как осторожно соскальзовали ее ручки по уреннему телу слуги и как мило она вздыхала от эротических кошмаров по ночам. ее дрожь передавалась и комаэде в этом лядяном кошмарном послевкусии сна. между ними выстраивалось некое понимание, которое стимулировало котоку спать только со своим воспитателем, пусть взрослым и опасным мужчиной, но одинокие ночи были куда более тяжелыми. уцуги плохо спала, сидела под столом до поздна и слушала как шипит свечка, как скрежетал карандаш по бумаге и как дышал и посмеивался служитель. в тот вечер он засиделся слишком надолго, маленький организм уже сопел в ногах, облокотив головку на отца. маленькое тельце оказалось на снесходительных руках, а после отправилось спать вместе с остальными. смотря на такое, слуга не мог лечь вдали. осторожно, не потревожив спящих, он приобнял девочку и закрыл глаза умиротворенно с приходом рассвета. просочилась мысль кроткая "надо избавиться от самого себя" за подобное поведение. индивидуализму в таком случае и в такое время явно не было места. они все так же обнимались даже когда девочка расскрыла глазенки, лишенный сна грешник продолжал размышлять о своей личной философии. какова причина того, что сейчас рядом не было нагисы и масару, так какова причина их вечного сна сейчас на огромном ложе воинов надежды. в голову вернулись прежние мысли о том, что это было исключительно по причине их малодушия и неудачи, которой они не смели противостоять. потому и именно потому нагито комаэда и был этаким лидером, не столь важен был возраст сколько решимость и удача, сколько идейность и грамотность нового сорта. взор был направлен в стену. он был крайне расфокусированным, настолько что все реальность стерлась какими-то играми воображения. мужчина повторял себе под нос: "высшая стадия любви - потеря личности и индивидуальности. мы будем любить и будем любимыми"... и он не имел понятия к кому тогда обращался, к себе или котоко, к стенам или тому, что было в голове, или тому, что было на кресте. очередная больная идея. в комнатку зашла това, осторожно присаживаясь около стенки. она дого смотрела на слугу отчаянию, в попытках понять что же в голове у ее опекуна. она знала, сегодня она совершит это и не позволит этой крысе ускользнуть из-под скальпеля. она замечает как взгляд мутный плавно очищается, между ними проскользнуло тихое понимание и, обменявшись парой вздохов, монака смогла вставить слово. - помнишь, что мы говорили о тех замороженных яйцеклетках? ограничений нет, но...комаэда такой взрослый дяденька уже. боюсь, мы не успеем сделать то, что задумала монака и общество воинов надежды. - застенчиво щебетала девочка будто бы предвкушала нечто настолько долгожданное. подобные речи было неловко слышать от девятилетней малышки, но явно не для прислужника. его крайне сильно привлек ход мыслей подопечной, но явно не в такой час размышлений об индивидуализме. тельце маленькой актрисы вырвалось из костлявых объятий лишь когда та поняла что собираются сделать эти двое. ее душа и без того была истерзана потерей членов их оппозиционной группы по причине смерти индивидуумов, она уже и не ощущала себя в неизменном и стойком урбанистическом коллективе. общий бред только сильнее погрузил ранее неприклонного ребенка в разочарование. размытые глазки пробежались по обнаженному торсу слуги, который обрывался ошейником. лицо было крайне унылым, по белым щечкам был разбрызган испуг. он заметил это, от того рука потянулась к худощавой нежной спинке. девчушка тихонько вздохнула, прижимая волосы к своим щекам. синева ее кожи покрылась красными всплесками стыдливости до слез, который скапливались в уголках и слепили. - това, думаю, сегодня явно не самый подходящий день. к тому же, нам стоит сконцетритровать свои силы на общем комфорте, как видишь, люди уходят и умирают..дело..дело не столь в качестве жизни, сколько в непереваренном отчаянии, я был бы рад помочь малышке уцуги сегодня, дабы ее душа засеяла надеждой и спокойствием, в сем деле хорош баланс и гр.. - сонливо и спокойно, крайне муторно рассуждал прислужник, будто бы пытаясь убаюкать бдительность своей ученицы. - заткнись, нагито! - взвизгнул бывший лидер с далеко не капризным тоном, голос звучал уверенно и агрессивно. ее кулаки резко сжались, а ноги выпрямились. - ты идиот, мы утеряем весь человеческий ресурс. да, продолжай болтать с сестрой котоко о том, о сем, о морали, пока не уснешь, продолжай писать трупу письма, романтизируй войну и отчаяние, бесконечно болтай о надежде... ничтожно. найди еще больше бездарной шпаны вроде того мальчишки, который украл у нас бензин и свалил в корею. монака говорит только верные вещи, воинам надежды нужно новое поколение людей которых нам поможет создать сестренка джунко и ничтожный лидер с семенем в штанах. - голосок становился только только ярче и пышнее от наростающего чувства главенствия. мужчина только спокойно смотрел на абсолютную, кротко улыбаясь. он заметил в глубоких зеленых глазах искры. только сейчас было как нельзя легко подчеркнуть ее скрытую нервозность, ее пальцы неистово дрожали, а синяки под глазами были слишком заметны. по горлу скатилась некая справделивая обида и огорчение в собственной персоне. это было естественно, дела шли очевидно плохо. повисло недолгое молчание, которое прерывалось только какими-то мягкими вздохами слуги. - возможно ты и права... - наконец прервался он от мыслей. - не густо за, не густо против, потому я вижу смысл сделать новый шаг в сторону надежды. я сомневаюсь, что больной ребенок зачатый от меня поможет нам в этом, но..как никак, нам известно как воспитывалась джунко эношима, нам остается лишь надеяться, что все выйдет хорошо. - наполнялся красивой, но весьма мерзкой картиной слуга. и все таки, было тяжело смотреть на испуг розововолосой школьницы, сидящей на одном матрасе со слугой. еще тяжелее было находится с монакой рядом в такой ситуации, она явно питала некую ненависть к женской хрупкости уцуги, ведь сама была человеком совершенно иного типа, нечто вроде пассивной отваги. она была готова рисковать подобными котоко, но не собой. - единственное в чем дело..я не совсем способен к репродукции из-за моих болезней. но кто не рискует, тот не носит перерождение госпожи эношимы на своих руках, верно? - с опаской переспросил мужчина с ноткой смущения. - чистой воды мерзость, нагито, ты не способен даже на репродукцию. - с ненавистью в закатанных глазах произносит миледи, разбросанные волосы падали на глаза, создавая жуткий видок в комбинации с черной старой ночнушкой. из-под зубов слышался скрежет. - я искренне ненавижу тебя, слуга, ты испортил все в очередной раз, как и полагается взрослому. спички детям не игрушка, правильно? - эта фраза звучала эхом в голове и надолго еще закрепится в тленном сознании взрослого мужчины. - ты обязан выполнять ту работу, что я для тебя заготовила, я не собираюсь искать каких-то больных ублюдков, пока есть такой мягкотелый братик нагито, который поможет монаке в ее планах при любых обстоятельствах. и если понадобится, я выжму из тебя все до последней капли, но получу этого ребенка на свет. около двери был слышен шелест, кажется, малыш джатаро вернулся из ванны и смеренно подслушивал разговор дуэта. это было легко прочувствовать, так как после подобных колкостей спальня снова окунулась в тишину. седой кивает головой послушно. и его пряди скрывают презрительный взгляд. он встает, отпуская ладони котоко, а после удаляется, накинув валяющееся на полу привычное пальто. мысли тогда были явно не характера самобичевания, мужчина думал лишь о том, поможет ли ребенок делу их партии, каковы будут последствия и почему же монаке так неймется заняться этим. тогда все казалось абсолютно абсурдным, но успокаивать ярость конктретно монаки комаэда был вовсе не в силах. разговоры были бесполезными, а насилие уже вывело плоды в две смерти, так что, оставалось лишь уйти до того момента, пока здравый рассудок не посетит юное сознание. котоко сжала волосы еще сильнее, ей явно было дискомфортно слышать такое от своих близких людей. лидер окинула актрису жестоким взглядом, а после развеяла насмешкой. - не смей никуда уходить слуга, все уже давно уяснили, что ты предатель. именно на тебе лежит ответственность за смерть масару, а после и нагисы, как взрослый ты должен был опекать нас, но ты предал нашу организацию. ты учитываешь личные проблемы, такие как изнасилование котоко, такие как недостаток внимания у джатаро, ты идешь против нашей глобализации. ты глупец, который разбрасывается неоднозначными терминами, а после пытается сгрупировать все под одной идеологией. я ненавижу тебя, комаэда. будь с нами или умри, комаэда нагито. - сверепствовала школьница, громко топая ногами. она смотрела вслед, ее фразы звучали крайне четко и громко, они попадали прямо в сердце прислужнику. не поворачивая туловищем, тот только вывернул свою шею весьма грациозно. его накрыл ужас от подобных заявлений товы, жутчайшее омерзение, которое пробивало на дрожь. она явно не знала о чем сейчас говорит. от сего было противно. слуга сделал полный оборот... на его глазах была обнаженная котоко уцуги, грудь была совершенно распахнута перед взглядом нагито. это не смутило, это окунуло в дичайшую печаль и жалость. внутри все будто бы остановилось, тоска захлестнула всякую возможность к речи. его поразили слезы, маленькие капельки пробирались в самое сердце, оставляя на нем скользкий горячий след, который тек ниже и ниже, лишь сквозь длительный промежуток времени позволив вздохнуть. - котоко... - с великой жалостью произнес нагито, подходя ближе. он замечал, как неистово тряслась девочка, каждый день она менялась и пыталась стать лучше в понятии своего нового общества, она послушно кивала головкой, она осторожно вздыхала, замечая как ее дорогой опекун сходит с ума по ночам, как он падал на колени перед куском гнилой плоти, как целовал той ноги и называл матерью. котоко полюбила чистоту того, что обещал ей старый добрый слуга, потому прощала ему все и отдалялась от своей подруги. - ты заблуждаешься, това. мы никогда ничего не построим, если нашей жизни и здоровью будет угрожать нечто подобное тебе. возможно, я не лучший лидер, но я не готов отдать этот пост тебе. - осторожно слуга укутывает девчушку в рубашку гнилым запястьем, пока давит на горячо пульсирующие руки монаки. - мы не сможем лишиться индивидуальных проблем и одиночества, пока не прийдем к надежде вместе. я был уверен, что ты понимаешь это лучше всех..увы. - его голос давил на уши девочки со всех сторон.. ладонь актриссы вырвала кусок гнили со своей одежды, взвизгув от омерзения. лицо совершенно укрылось горем, слезам и чувствам не хватало места в слабом тельце. она продрогла, промокла и расслоилась..она кричала. - ты болен!! ты болен, болен, болен, бесконечно болен. надежда ничего не спасет, пока с нами взрослый. взрослые все должны умереть, иначе они испортят жизни маленьким милым девочкам, как я. взрослые должны гореть в аду, а ты особенно, ты врал мне, что ты любишь меня и врал, что ничешеньки-ни-ни-ни не случится. - захлебывалась та в своих слезках, тяжело дышала и утопала в детском гоготе от истерики. кулачки избивали подушку, которая была около хрупких ножек. рот широко раскрывался, и всякий раз, от туда выливались ниточки слюны и вливались слезы и сопли. ладонь закрывала его, но все четно и от очередной тряски было невозможно удержаться. агрессия наростала с каждым вздохом сквозь скомканные влажные пальчики, пульс так и выжигал каждое из последующих слов. глаза уцуги бегали по комнате, ладошки товы все еще держали малышку, прожимали каждую косточку, будто бы обгладывая все, что можно было назвать котоко со зверским аппетитом. - милая котоко, ты очень заблуждаешься. братик любит тебя, потому он возьмет тебя силой, он восхищается твоим талантом, твоим телом..твоей нежностью. - мяукала лживо монака, шептала, удерживая котоко в своих объятиях. она вновь выпрямила ножки, чтобы охватить девочку полностью. на лице пояивлась омерзительная гримасса..липкие волосы, безумная улыбка, которая обнажала серые зубы, многие из них были черными вовсе, и пустой взгляд. манипуляции подобного рода очень будоражили тову. и факт того, что ее сожительница вот-вот потеряет волю и доверие, а ее воспитатель потеряет лицо. ногти нагито продолжали впиваться, оставляя кровавые полосы на хрустальных запястьях. напряжение нарастало настолько, что жалости не осталось в сторону товы. по воле слуги она с воплем полетела на пол, под многострадальные визги ее соперницы. все еще слышалось сопливое "отпусти-отпусти-отпусти" в агонии и слабости. всеобщая какофония не затихала, юная староста развалилась на полу под презрительный хохот. в ее душе взыграла ненависть и ревность, ее бунт вцепился челюстью в ногу. зубы не проникли глубоко, это скорее было просто высвобождением дикости. челюсть упиралась в штанину, оставляя характерный след и ощущение. запреметив эту безумную картину, нога инстинктивно устремилась к ножке кровати, без затруднений оставляя на маленькой головке синяк. слуга издал скрежет. он посмотрел на котоко, подняв руки и кивнув..котоко же смотрела на него, душа разливалась разочарованием. это был огромный плевок в спину, который не отмыть..мимолетно, девочка с легкостью бабочки вспархнула над кроватью и впилась руками в шею. подобное было тяжело не расценивать как объятия, и с легкими слезами на глазах, служитель принял ее и обнял в ответ. малышка извивалась и хохотала над ним, он пытался поднять ее выше головы с такой легкостью..она знатно похудела за время с воинами надежды. взгляд улавливал утонченность физической антропологии..блестяще. ее талант сиял над ним. маленькая ножка выглядела так трогательно и чисто...она вписалась в блаженное лицо слуги, оставляя грязный кровавый след, выходящий из ноздрей. тонкие пальцы задержали падение, а после отбросили ребенка назад на кровать. с огромным толчком девочка упала на матрасс, а после побежала восвоясель. она увидела кемури в двери, он стал так нужен ей, будто бы единственное невзрачное спасение. чулок соскользнул с ног полностью, малышка бежала не оглядываясь. увидев слабость перед неожиданностью слуги, това резко показала абсолютно флегматичную сторону себя. отныне она смотрела практически сквозь опущенные веки, но четко видела всю слабость слуги. она протянула руки перед собой..они были изуродованы резкими царапинами красного цвета, которые медленно, дыша, открывались и пробирались красными точечками. - я ненавижу вас всех. мне не нужно ничего от тебя. я хотела начать все заново, как мы и договаривались, но ты все испортил. вновь и вновь. я ненавижу котоко, так как она слабее и совершенно бесполезная, она никогда не познает всех тонкостей наших идей. она приспособилась к разному тебе. уважения все так же нет, что говорить о доверии.. - бездушно говорила девочка, продолжая рассматривать запястья. в ее тоне звучала исключительно пустота..словно завороженный на нее смотрел нагито и отмалчивался, пытался переосмыслить все слова и предпринять что-то. он только стоял, закрыв нос руками, а кровь капала и капала, стекая по шее и ниже, ниже и ниже. - ты жалкий, не видишь очевидных вещей. и молчишь, а значит согласен? - а значит не вижу смысла опровергать. ты сейчас в глубочайшем огорчении, а я..желаю лишь тебе скорейшего выздоровления. ты ребенок, остынешь еще, найдешь другую затею. я прекрасно понимаю каждый свой недочет, но не торопи времена..с нами всегда будут люди, так пусть это будут проверенные и надежные лица. - сквозь ладонь проговорил осколок отчаяния. он перенял часть безразличия товы и ее обреченности, наконец они нашли общую точку соприкосновения. окувнувшие в серость собственных планов, разрушенную фантасмагорию они оба наблюдали за тем как в дверь ускользает девичья фигура. малышка бежала рука об руку с тем кого не так давно ненавидела, а день назад и вовсе позабыла о нем. потные ладошки более не вызывали омерзения, а сквозь маску проглядывались серые, полные сочувствия, глазенки. они были стеклянными и пыльными, отравленными токсичной краской, но до ужаса живыми, будто бы сами по себе мыслили независимо от сознания кемури. - м..мне очень жаль, сестренка. я..хочу помочь. - слегка угрюмо произносил мальчишка, протирая рукавами маску. ему и самому было стыдно, и самому было ужасно жаль, что брал участие в этом всем и доверял. - взрослым нельзя доверять..и..мы придумаем что-то..вместе. страх не должен поражать наши сердца.. как говорила джунко, мы дол.. - успокойся, джатаро, она мертва. меня раздражает всеобщее помешательство на ней. - все еще слезливо произносит маленькая девочка, ускоряя шаг босых ног в сторону ванной комнаты. они бежали вместе на второй этаж, проскальзывали по лестницам вместе, не особо принимая личность спутника сейчас, скорее рассуждая о своем в голове. дверь распахнулась с тихим скрипом, а захлопнулась с жутким гулом, который разносился по ступенькам и спадал на первый этаж более сносным грохотом, растаяв по пути. они закрыли защелку, а после расслабленно упали на пол, отползая от двери. - надеюсь, они поубивают друг друга, а потом мы уйдем. - с раздражением проговорила школьница, все еще глядя в никуда. тело одолевала тряска и слабость, но выражать что-то большее не было сил. мальчишка пасмурно промолчал, все еще смотрел опустошенно на подругу. он был где-то в себе, страх перед ощущением быть непонятым снова отобрал голос и мыслей. сейчас он радовался тому, что на нем все же была маска и это слегко утешало грязь в глазах и смущение. - пообещай мне, что не будешь с ними больше. хотя, всем настолько насрать, что тебе даже не грозит ничего страшнее избиений монаки, не так ли? - с пустеющим взглядом, заброшенным на небо говорила она, смотря в потолок. ее кожа начинала сереть на глазах, а вся краснота ушла, голос стал страшно глубоким, она проглатывала всякую нежность в себе тогда. художник снова отмалчивался, он знал, что иного выхода не будет кроме как убить этих двоих. он никогда не жалел о смерти своих родителей, но жизнь не стала лучше. взрослых нужно было отлавливать на улице и конкретно уничтожать, как они делали это раньше. охота на непонятых была хорошей идеей, тогда мир стал бы односторонним. и все же, слуга был надеженным взрослым, который был якобы на одной стороне с воинами и детьми всего мира, но всякий результат его действий показывал обратое. двоемыслие. они просидели так уже некоторое время в полной тишине, но, кажется, размышляли одно и тоже. было слышно ритмичный стук каблучков, а после некоторое шуршание. это напрягло уцуги, слегка растерянно она смотрела в сторону двери, пытаясь вслушаться еще глубже. ощущалось недоверие. - това? - безысходно выпало из уст дитятки. "това" - разошлось эхом в коридоре. ладонь кемури прикоснулась к маленькой ножке актрисы, пытаясь поддержать и коммуницировать хоть немного, быть к месту, полезным инструментом и послушным членом. брови свелись, своими пронизливыми пальцами она впилась в рукав, а после швирнула его с безумной силой. на лице проступило омерзение. - омерзительно. - она закрепила все ударом в живот своей ногой, четко, резко и безжалостно. котоко подошла к двери, осторожно надавив на защелку и еще некоторое время прислушивалась к воздуху исходящему из чьих-то легких за дверью. атмосфера была ужасно напряженной, настолько, что больно было дышать сквозь все еще тихо капающие слезки. задвижка отошла..с пустотой на душе, распахнулась серая дверь. в проеме стояла монака, она излучала любовь к своей дорогой подруге. ее милое лицо было невозможно обойти стороной, развидеть...это было нечто чарующее, что опало медом на разорванное в клочья сердце. уцуги не могла идентифицировать свои ощущения, она просто стояла и наслаждалась этим волшебным чувством. это явно противоречило правилам единства, но..между ними сейчас явно было то самое единство. - милая котоко...ты можешь больше не переживать за себя. в наш дом больше никогда не наступит грязная нога взрослого, а если и наступит, то мы отрубим ее и засунем им в рот, а после подожжем это мерзкое тело. слуга не исключение. сестренка монака позаботилась о котоко, чтобы та спала спокойно сегодня! - с детским наивным тоном, сверкая изнутри произносила това. ее счастью не было предела. она говорила с самоотверженной гордостью, яко жестикулируя руками. взор котоко все еще был пуст... но наступала оттепель даже от неких обещаний. ручки сорвались и крепко-накрепко обняли дорогую подругу. их сердца бились в унисон, маленький талант верил, монака была полна сочувствия и той самой надежды за которую боролась их группировка. но мысли о идеологии были сейчас вовсе некстати, это было нечто запретно индивидуальное, что-то, то может быть лишь между ними, как между личностями. - я люблю тебя, монака. - прошептала на ушко маленькая девочка, целуя в мягкую щечку свою спасительницу. душа щебетала, наступала весна. - и я тебя. - подтверждала, кивая головкой, та. на джатаро бросился тяжелый взгляд, который был явно не признанием в ненависти, а истинной угрозой. на его горло давил каблук этого взора. он замечал, какие нежные чувства были при них и какую жалкую попытку в помощи выдал он. поспешно, ползком и немножко кружась джатаро выбежал из ванной комнаты, проскочив между ногами. в его голове засела мысль о том, что если бы он своими руками убил нагито, то он явно был бы более любим чем монака, которая откровенно манипулировала и издевалась над каждым членом воинов надежды без исключения. юный художник сел в пролете второго и первого этажа. он погружался вниз, рассматривал каждую линию в крайне архитектурном и масштабном доме. зевнул. - поля зрелой малины растоптаны крутым камнепадом, кипяток заливает нам глаза, я беспомощен как никогда.. на лавочке пел сосед, а я пизданул его в ебало лопатой чтобы меня любила мама...- бормотал он несокончаемый бред, слегка дергаясь и неистово тер он свою масочку, будто бы кожу, под которой заражение. он дышал тяжело и бился ногой о стенку. без конца и края. жизнь, что поле для экспериментов. девочки сидели в ванной, все так же душевно разделяя великое горе одна другой. обменивались теплыми игривыми взглядами, сбрасывали одежду и продолжали ублажать друг друга светлыми разговорами. на лице уже сияла улыбка, из душа текла горячая вода, заставляя ванну истекать от черезмерного количества. кожа покраснела от дымной водички. нежность.. - котоко, ты больше не боишься? - сладко спрашивает подружка, намыливая розовые волосы таким же розовым шампунем, отмывая грязное от прикосновений гнилых тельце. - вовсе нет! нам нужно уметь бороться! - все еще беспощадно всхлипывает другая. ... - закрой глазки, сестренка, тебе может быть больно из-за шампуня, ты и так наплакалась за сегодня... - .... ... крайне тихо и таинственно детская ладошка тянется к верхней полке около ванной, встав осторожно на бортик. пальчики вылавливают из сумки набор лезвий, который принадлежал нагито, пусть и крайне редко, но принадлежал. зеленый взор безрассудно бросается на предмет в ладони...монаку захлестнула жажда смерти котоко, в голову ударила ненависть и желание серьезных перемен и правосудия. она закапает эту нежность собственноручно, освободит эту девочку из миленького тельца, лишит ее мимику и хореографию любых талантливых нот, уничтожит всякую кукольность, взвопит и раздавит. взвопит. и раздавит. серые зубки снова открылись, вода осторожно капала в ванну с влажного тела разрушительными капельками, пытая плоть котоко в предсмертном предвкушении. - м..монака, мне немножко не ясно, ты ищешь какой-то новый бальзам для моих прекрасных волос? - с легкой неуверенностью спрашивает девчушка в полной темноте...она ненароком открывает глаза от страха, перед ней был только душ и глубокая вода. - ищу-ищу, кажется, нам придется вновь грабить аптеки. - покладисто утверждает малышка. - айй, монака нашла!! - лицемерно взвизгнула она и плюхнулась в ванну. котоко вновь закрыла глаза. ладони собирают волосы, обнажают тонкую хрупкую шейку, а после прощупывают ее тщательно. лезвие было в между зубов. гладкие движения, вызывающие только молочную радость заботе.. лезвие падает в ладошку, пальчики ловко фиксируют острие. оно смотрело на шею маленькой девочки..одно резкое движение вызывает фонтан из крови, у хорошего художника один искрометный штрих. боль отдается в кожу, кровь не утехает, вена была разорванна. в ужасе котоко осознает, что с ней происходит...открыв глаза она видит яркую лужу крови, а после, ощущает как задыхается в ней. по комнате раздается девичий визг, она бультыхает руками по воде, не в силах встать. вода и кровь была повсюду, кипяток расслабил тело слишком сильно. шея мотается из стороны в сторону, трепещет, как подбитая птица в попытках взлететь, а после угасающее падение..погружение под воду. монака вновь стояла абсолютно обнаженной на бортиках ванной, крепко удерживаясь пальцами на ногах на слизкой ванной, ее движение четкие и резкие, она режет шею еще и еще, удерживая малышку за волосы, она разрезает яремные вены настолько, что они выходят наружу. неописуемый ужас был на глазах котоко, она даже не молила о спасении, она не видела практически ничего перед собой и не слышала своих непроизвольных воплей. совершенная смерть еще за приходом ее. малышка была восхитительна и прекрасна даже в этот момент, это заставило лидера прыгнуть в воду, наступив на это тело, а после еще многократко нанести порезы, затыкая рот потоком воды из душа и стопой. она давила и давила неистово, и резала и резала безконечно, сводя скулы, чтобы не вопить в ответ. вода всплесками оставалась на стенах. красота была унитожена. через несколько протяжных вздохов тревожных хрупкое тельце было полностью хаотично изрезано, словно штриховкой истерзанный портрет, который только предавал драмматичных форм и смыслов. все закончилось. вода наконец закрылась, затопив керамический пол полностью. разгоряченные боссые стопы наступили на пол, а после отбросили орудие убийства в сторону. това вышла с места приступления, ревностно хекнув. ее молчание продолжалось, лишь идя на тирассу абсолютно обнаженной она неистово смеялась, а после расселась над великолепным пейзажем уничтоженного това сити. кровавое небо и влажный воздух..кровавые следы и влажная поступь. с террасы виднелись две фигуры. слуга печально стоял слегка поотдаль от дома, он ничего не слышал из-за гула ветра и наростояющего самобичевания на душе. более не было сил что-то искать и вытворят во имя лживой надежды, которая стала сенсацией для товы. он печально дышал, будто бы выжигая свои мысли внутри и выпускал прохладный пар. наконец, джатаро запреметил голый торс и привычные седые волосы. в ужасе тот стоял ровно и не знал набрасываться ему или же нет, кто был истинным предатем. он еще не знал, что его дорогая подруга была убита товой. печаль ослепила даже ощущение ненависти. пазл сложился лишь после осознания того, что това врала... от того, шаги приближались к служителю, пока и вовсе не настигли. мужчина обернулся, он был совершенно уязвим и распахнут, по лицу было видно. - почему ты тут, гадкий взрослый? - с презрением произнес юноша. на такой вопрос у комаэды не нашлось ответа, он только присел на корточки и погладил своего ученика по замызганной маске, искренне сочувствуя. - я все еще не думаю, что мне пора умирать, если ты об этом. я много натворил, не всякое простительно, но это наш личный путь. происходит то, что происходит, у меня есть исключительно нереализованные и реализованные планы, которые в реальности приобретают свой собственный облик и независимость.. ужасный, бесталанный лидер, не так ли? - все тело было разорванно на оазные нити разышлений, этот поток было невозможно остановить. слуга вздохнул в очередной раз. ... джатаро заметил чей-то пристальный взгляд. это была това. от неизбежности, он закрыл свою голову руками и сел на корточки, его воспитатель же спустил руку и тоскливо сметрел с ломкой улыбкой. пейзаж стал прекрасным олицетворением момента. модернизация взгляда. а ей было смешно, ведь небо оставалось таким же куда не подайся. ванна опустела, но котоко все еще дышала, кое-как осознавая всю несправедливость. перед глазами были те предрассудительные движения, как удар джатаро и слуги, она вспоминала его яркую и душевную улыбку, пока тот нес ее на руках, она вспоминала ночь с ним, она вспоминала то родительское тепло, которое он пытался подарить, его забавные попытки в готовку, его истории с поучительным концом и его покорное восхищение талантом. вода попадала в легкие..дышать было невозможно. но не было ни единой мысли о том, что ее снова изнасилуют. именно в состоянии подобного уродства она чувствовала себя хорошо, такой какой она должна была быть. пузырьки выходили к верху, тело постепенно остывало, а мысли угасали. вокруг были те трое, кто еще остался.. одиноко слуга зашел в ванную, заметив следы спустя 20 минут после смерти. они еще долго лежали вместе.. он и ее извращенное жестокостью близкого человека лицо. это было истинное предательство, куда более серьезное нежели то, в чем обвиняли нагито и в чем был обвинен масару. он осторожно обнимал скользкое тельце, выталкивая больше кровавой воды наружу. он пытался быть с ней до конца, проводя слабые диалоги, утешая, целуя изуродованные волосы. он дышал одной смертью с котоко, а его сердце было абсолютно чистым пред подобной смертью. осторожно лилась нежная песня из его уст покрытых девичьей кровью. он высасывал из нее всю грязь и целовал ее нежные погребенные ладони. внутри же была сплошная синева сквозь закрытые веки, нагито ощущал огромную вину и топил себя вместе с уцуги, лишь бы посеять зерно надежды в их общем сердце. именно тогда, хрипло простонав, тот ощутил ее присутствие. это пронеслось теплейшим чувством любви и благодарности в сердце. надежда. ... отчаянный все так же смотрел на холодный труп с теми же чувствами, вспоминая перед собой живую котоко уцуги, впиваясь в ее мимику зубами и освящая слезами. в ноздри впивался запах дыма, он игнорировал все..он надеялся умереть на этом матрасе, братской могиле. осталось двое.