иуда искариот

комод стоял, и он, согнувшись, практически протирая подбородком тот комод, писал. безостановочно его убивал мысленный поток, он и сам был не более чем потоком, только это оставалось у этого бедного, безнадежного тела. и писал он письмо, снова и снова, разрываясь в своих идеях. ... «.. и моё место, дорогая, медленно переходит во что-то более схожее ко власти. да, они не используют меня в корыстных целях более, некоторые покинули наш круг, некоторые удостоились прийти вновь, вернуться ко мне. потому что я и есть их абсолютная надежда, они готовы благодарить меня за каждый мой акт. и раз уж так в детских умах, то так оно и на деле... » и он писал это одному покойному телу, безостановочно бредя. и подписал он, даже оставил фотографию красного заката и могилы кого-то на имя «чиаки нанами», явно пустующую, явно самодельную и не подлинную.. а надпись гласила рядом «и всё же жаль, что не ты». он ненавидел её, истекая своими стальными убеждениями. а в коридоре была тотальная тишина, дети его молились и тихо шептались, надеялись встретить грядущий день в ещё большем отчаянии, чем сегодня. сонные лица клонило в сон, они держались, кто-то слабо усаживался на пол, на подушки, раскиданные по полу зала... прислужник отчаянию медленно вошёл в комнату, слегка надменно, при том добродушно оглядывая своих подопечных, живущих с ним, как с единым родителем. всё та же пятёрка, что была вчера, а значит - день успешен, а значит жизнь победила смерть. всегда всё будет успешно для этого уже господина, который всё так же безмолвно наблюдал, облокотившись на стену. розоватый и сладкий взор нежно, но так утомлëнно направился на нагито. глазки были красные, побитые, прошедшие не малый путь, который не был к милому личику, но закалял душу. отдаётся кивок благословения, после чего вся детская рота поднимается с колен, под тем же сопровождением, добродушного взгляда. шаркаюшими шажками они томно идут по направлению к общей спальне, они спали все вместе, всегда. и даже прислуга, он спал на той же кровати, на коей спали и дети. это была идея всего общего, все были удостоены одного и того же. и жили они как семья, без унижения, без титулов и званий. по очереди, детишки заходили, и первой, на удивление, вошла монака.. отныне ходящая. отныне, ее власть и пороки были подавлены. остальные дети не разделяли особого отношения к наследнице това, только провожали ее взглядом, в котором только смешались былые убеждения с новым восприятием. открылись просторные, мрачные стены, фиолетовые, а во мраке вечера практически черные, занавески из матового бархата, тонко падали по холодным деревянным окнам. и пол был холодным.. потому и был устелен ковром, через который пробивался мертвый бетон. напыщенная мягкость. огромная, манящая кровать. уставшие ноги одна за другой падали на матрас, поджимая простынь. полноценные, сильные и молодые тела, заслуживающие революции и прощения, новое поколение, новое решение, новое веяние людей, которым не страшно умереть за мечту. они сладко легли вокруг друг друга, невольно соприкасаясь ногами, руками и лицами друг к другу.. на подобное глядя появлялось лишь забвенное умиление, чем часто прислужник тешил себя, заглядываясь на юный покой. детвора даже не переоделась... а ведь это был поистине тяжёлый день. их рутина проходила в обучении, нотациях, воспитаннии. комаэда взялся за это серьёзно.. после они гуляли, без него, естественно, бродили по полуразрушенным и острым кварталам, пылким криминальным районам в поиске заработка. гувернер был всегда против заработка, в его то восприятии деньги являлись чём-то грязным, что отравляет душу и воспитывает гордыню. на деле, людям лишь дай повод, что угодно создаст мерзкие условия к выращиванию воспитанников. после дети пришли домой, смиренно получая блеклое «ничего» на ужин, только голодными глазенками полными усталости глядя на своего лидера, который неустанно писал письма его вдохновению, из разу в раз сжигая их. по воскресеньям сжигая их. ощущение безумной эйфории и того, как мысли, которые не были достойными, растлевает огонь, а после сокрушает, пожирает.. подобная персонификация была очень родной для слуги.. потому он и смотрел. бесконечно смотрел на то, и после, насладившись сполна, перекрывал кислород этому шоу огромной крышкой, коей накрывал пыльный и ржавый мусорный бак. мужчина кротко вошёл в комнатушку, вновь увидев уже упокоенных детей.. его взгляд резко отрезвел, на кровати лежали.. холодные трупы. синие, мраморные и бездушные трупики слабых детей, которые только недавно вдыхали октябрьский воздух, переполняя мир амбициями и громким смехом. они все были личностями, все до одного были живыми со своими мечтами и планами, они жили страхами, воспитывались травмами, переполнялись чувствами.. а отныне.. отныне четвёрка покоилась в спальне. своей личной спальне, всё так же, в итоге, не приняв устой своего служащего. на белой коже молодого человека всё ещё оставалась запекшаяся кровь и синяки, он медленно перевёл взгляд на красноволосого мальчишку, который так и слёг в позе глупого борца, не более, чем солдат.. и он воспитывался так с пелёнок, ещё до слуги и до вкуса отчаяния на губах. и он жил наивным патриотом своей истины, только умер он честно и сочувственно. это был масару, мальчишка пылкий и несдержанный. и ему было не впервой.. им всем было не впервой. слуга подошёл ближе, осторожно прикасаясь к израненному капельницей и ножом запястью, застывшие шрамы на веки вечные. и череп.. он был разбит настольной лампой отчаянного, под жёлтым осенним светом которой он нежно писал что-то в свой блокнот, под который он и засыпал и отдыхал, жил под тёплым надзором.. теперь это стало не более чем орудием убийства, которое разрушило хрупкое создание, ослеплённое самоуверенностью. осколки врезались в весок, шингецу не отступал, после чего был добит. добит многократными тяжёлыми ударами, под аккомпанемент хриплых и утомленных, возгласов правосудия. в тот момент, если бы неудачник только посмотрел в зеркало, он бы точно не узнал свою тонкую натуру, которая была опекой для этих детей. тогда он повторил снова эту фразу... как истинный взрослый по меркам этого общества детей. «я воспитал фашистов» мрак нагонял ещё свежие, неупокоенные воспоминания той ночи.. дальше лежали два других тельца, уже, перенесённые по собственное воле к братской могиле - котоко и джатару.. тогда.. тогда всё, как заведено, началось со сна. это было ненароком, после изнурительной работы по дому, пока детишки разгуливали по това-сити, с холодными от тряпок и воды руками родитель, как считал он сам, прилёг. и прилёг крайне осторожно, даже не расчитывая на мгновенный и долгий сон. время близилось к полуночи, тогда же.. слепому взгляду было нечего сказать насчёт той ситуации, что произошла с его подопечными. глаза распахнулись лишь от тёплой, вспотевшей и почему-то запачканной в масле детской руке.. над головой седого возвышался лидер группы воинов надежды.. его лицо будет тяжело забыть. стиснутые зубы, жестокий взгляд полный отчаяния и пустого, снова же, глупого гнева, ни малейшей подготовки, ни грамма планирования. животный инстинкт к уничтожению, мальчишка свалился и рычал, сжимая тонким проводом недавно освободившуюся от ошейника шею. отныне там красуется новый след. руки были сильными, атлетичными, без труда они давили без конца, заставляя вырывать изо рта предсмертые возгласы счастья.. в конвульсиях.. слуга находился в конвульсиях собственного я, в очередной раз ощутив смерть на своей шкуре, в голову лезли липкие и кровавые картины, пахнущие ладаном. мгновение и.. падение. ритмичные вздрагивания ударили по хлипким коленкам, те же неудачно покатились вниз.. жалкое зрелище оказалось.. подобное прощения не заслуживает. подобная слабость, не законченная операция, сорванный план. шнур отстаёт от горла. удар головы об пол. и пробежался хриплый от неожиданности крик. нагито набирает воздух в лёгкие, подбирается ближе, пробирая своим серым безжизненным взглядом. даймон не осмелился поднять головы, так и молчал, и знал, что власть явно не за ним.. он знал, что подобный жест изменил всякую договорённость между ними и ничего не вернуть назад, нападение было бы ужасным планом. - иди ко мне, масару.. - тихо проговаривает мужчина, медленно встав с кровати. сквозь дверь было слышно только намёки на тишину и где-то отдалённо перебивалась она на жалобные стоны воинов, бестолковую болтавню и вновь восстанавливалась. одним лёгким ударом бледной ладони она закрылась. теперь стало совершенно тихо. ребёнок всё так же лежал на полу, не думая подниматься, только проговорил язвительно «я ненавижу взрослых» еле слышно. слуга только покачал головой, вклиниваясь в пространство на полу. мимолетно упал и провод, будто по велению судьбы. бледный осторожно прикасался к рыжим волосам, вынуждая длительной пыткой тишиной ребёнка размышлять.. он не прерывался на морали, не прерывался на рассуждения, как сделал бы это, будь моложе, и не имей опыта с детьми. даймонд с испуганным личиком так и смотрел в потолок, тяжело глотая воздух. в мальчишеской голове проносились резкие и рваные сюжеты, которые, кажется, граничили с настоящим, всё ещё не отпуская.. эти уродливый морды лицемерных и продажных, ослиные физиономии глупцов, которые застряли в рутинной бутылке. ребёнок не верил в то, что подрастёт и сам, и верно.. он не подрастёт.. тишина нарастала, а после лёд ее треснул, выхлестнулась ледяная вода лишь на его разломанные глыбы детским плачем, неконтролируемым, но истинным. именно это и заставило осколок отчаяния тихонечко улыбнуться и засмеяться про себя хрупким порывом в лёгких. юный талант только тер глаза, практически не издавая ни звука, только всхлипывания и некие короткие неразборчивые фразочки, исключительно наивное «я.. они... » только и слышалось. всплеск агрессии после.. и бойкое сердцебиение, красное и вязкое лицо в полу мраке. отчаянный всё так же продолжал отрешенно утешать воспитанника, даже не смотря ему в глаза, только нежно гладил и не более.. и становилось снова тише, ребёнок вовсе выбился из сил подобными эмоциональными жертвами. адреналин спал. и масару закрыл глаза, сонливо блея «взрослые, и только взрослые отправляют това сити». мужчина кивал. - так и каковы твои цели? как думаешь, почему ты хотел убить меня?.. - шёпотом, с явно счастливым лицом говорил опекун воинов надежды, к счастью, отпуская ребёнка из своих ладоней. тогда то даймон почувствовал сильный холод, чувство незащищённости, но и независимости. мальчик не спешил высказывать свою позицию, только по прошествию времени прозвучало.. - уничтожить взрослых.. и я знаю, ты спросишь за что, потому что ты тупой слуга, который ничего не понимает! и я отвечу! я отвечу.. они.. они ненавистны мне за их мерзкое отношение. как лидер воинов надежды, я говорю от лица всех воинов!! истребить! всех взрослых, ты не исключение!!! мне не нужна твоя надежда и гармония, мне не нужна семья.. моя семья ненавидела меня, а моя папа.. .. яркие воспоминания, будто бы ещё не сошедшие с карусели рутины резко ослепили разум. мать давно не появлялась дома, кажется, года три, а может и меньше.. даже ее редкое появление, такое безразличное, а всё таки было чем-то волшебным. сын медленно входит на кухню, где сидя, прямо за столом заснул его отец.. огромная спина вся в прыщах и синяках, покрытая и слоем жира, которые выше слоился на складки. на столе был недоеденный обед масару - перловая каша. и терпеть он ее не мог, совершенно.. рядом же, под столом, лежал ремень. и лужа была около него. лужа водки, чистой. да.. этот запах преследует в кошмарах мальчика и до сих пор, эта едкая вонь, что не отмоется от его души никогда. пакетик с коньяком и водкой звякнул по полу, а после и вовсе грохнулся, разбудив отца. он резко поднял заспанное, красное лицо, после чего направил маленькие, полные жажды, глаза на ребёнка.. мужик воскликнул что-то несуразное, а после ухватился за плечо сынишки. его ребёнок кивнул в ответ, и сказал, что нужно тренироваться.. грозный поросячий взгляд бросился на хрупкое тело, а из пасти, вместе с отрыжкой, вырвалось грубое «выпей со мной, как сын с отцом».. - я понимаю, сын.. - ещё более тихо, но так добродушно произносит седой. цель у него была лишь одна.. успокоение того, кто запутался в собственном эго. и только в его, единственно верном, прошедшем очищение, практически богоподобном мнении, было что-то, что заставило.. и пока слабак витал в собственных воспоминаниях, порой, моргая своими слезливыми распахнутыми глазами. осторожно провод коснулся и его шеи, впиваясь паразитом, а после.. безудержно поедая до последнего вздоха! согнувшись на полу, в объятиях с уже посиневшим, который потерял всякое понимание и умер в слепом кошачьем сожалении, тот человек, который боялся закричать в конце, в очередной раз путая былое и то, что происходило на яву, а точнее в последние минуты этого ява..а слуга всё так же душил, как задушили бы его.. и убивал он не во имя собственных интересов и желания жить, а во имя надежды. подобным словом можно было всегда перекрыть себя, а после и покончить с собой, развесив собственные внутренности на показ обществу. и уже застывшая челюсть впивалась в панике и судорогах в подушку, разрывая объект, что принёс смерть.. да не попал ты, масару, прямо сейчас, ещё в своей попытке и посягательстве на жизнь он кричал «долгая счастливая жизнь нагито комаэде», а после счастливо скатывался черепушкой измученной гильотиной под его ноги. раздался грубый и громкий смех, пронзительный и вязкий, который раздавливал виски пуще удушения. масару был окончательно мёртв, последние его слова были хлипкими и детскими стонами, которые после прервались на звук кряхтения. масару даймон был мертв с этого мгновения. теперь его пульс остановился, а изо рта вышла лёгкая пена, он дрожал, а отныне лежал смирно, словно куколка в человеческую величину. малыш так и смотрел сквозь призму ужаса и своих обид на взрослых, даже спустя подобный ужасающий опыт, но слуга не станет повторять дважды. это будет уроком для остальных.. великолепным уроком.