Убежать от самой себя

      В калифорнийской квартире Пайнсов никого не было, когда плачущая восемнадцатилетняя девушка забежала внутрь, размазывая слёзы по лицу. Хлопнув старой дверью со всей силы, она бросила потрёпанный розовый рюкзак в угол и кинулась на кровать, продолжая рыдать. Сжавшись калачиком, она бормотала сквозь всхлипы: «За что? Зачем? Что я им сделала?!»       Ей хотелось выцарапать себе глаза, вырвать волосы, переломать все пальцы и откусить язык. О да, одноклассница знала, куда бить, чтобы Мэйбл забыла о своей ребяческой наивности: высмеивая её внешность и детские привычки целых три учебных года, она добилась того, что юная Пайнс возненавидела себя, свою внешность, свой характер, своё тело. Если раньше на защиту вставал Диппер, то этот год стал самым ужасным, ведь единственный понимающий её человек уехал в другой штат, в школу для одарённых. Родителям же было всё равно. Что уж там, они сами многократно намекали Мэйбл на её глупые поступки, всё время ставили в пример умного брата, которым чрезвычайно гордились, не замечая серьёзных проблем дочери.       Взгляд Мэйбл упал на белое трюмо с большим зеркалом. Увидев своё отражение, она снова закричала от ненависти к себе. Она презирала всё: каштановые волосы, зелёные глаза, зубы, которые снова начали искривляться, несмотря на ношение брекетов. Внезапно Пайнс метнулась к злополучному трюмо, выхватила из его ящика ножницы; сев перед зеркалом, она резко взяла прядь и отрезала от неё больше половины длины.       Секунду она испуганно смотрела в зеркало, осознавая, что только что сделала. На глаза снова навернулись слёзы, но тут же остановились. Новая волна гнева накрыла Мэйбл, и та взялась за вторую прядь, третью, четвёртую, пятую… Некогда длинные волосы, доходившие ей до поясницы, падали на ламинат. Оставалось лишь криво постриженное каре.       Закончив с последней прядью, Мэйбл обессиленно облокотилась на спинку стула, оказавшейся слишком жёсткой без слоя мягких волос. Теперь вместо них были короткие локоны чуть выше плеч. Где-то более длинные, где-то более короткие. Они выглядели неопрятно, и Пайнс еле узнавала себя в зеркале. В отражении не осталось ни капли от той жизнерадостной девочки, какой она была, кажется, совсем недавно. Красные заплаканные глаза, острое худое из-за постоянных диет лицо и эти короткие волосы, ещё несколько минут назад бывшие длинными. В ней не осталось ничего прежнего. Даже розовый рюкзак с радугой теперь валялся в углу, потрепанный и порванный в некоторых местах.       — Нужно привести это в порядок, пока не пришли родители, — зачем-то вслух сказала Мэйбл уже по дороге в душ.       Ей и вправду надо было умыться и сделать стрижку ровнее, пока старшие Пайнсы на работе. Мало ли, что они скажут, заметив дочь в таком виде. Уже тот факт, что она подстриглась не предупредив сначала их, родителей, станет шоком для них. «Мама, наверное, в обморок упадёт», — думала Мэйбл под холодным душем, хорошо отрезвляющим горячую голову. Под ним можно было обдумать, что делать дальше. Завтра начинается лето, а она вовсе не горела желанием провести три месяца в одном городе с одноклассницей, так ещё и без надзора учителей, которые порой замечали нападки на девушку и могли защитить её хотя бы на одну перемену.       Мэйбл хотела сбежать из этого места. Куда-нибудь, где не будет одноклассников, родителей, не обращающих внимания взрослых, а будут лишь тишина и спокойствие. В голову сразу же пришёл забытый Богом тихий городок, где она точно будет в безопасности, —

Гравити Фолз.