Как не захлебнуться кровью?

— Он вырезает людей деревнями. Это немыслимо! Всех этих трехсот человек даже близко не стояло в моих списках! Суд уже вынес ему приговор, и ты сделаешь это! — Женщина яростно ударила по столу, от чего три огромых стопки папок вперемешку с досье грохнулись в одну кучу по середине рабочего места. Разговор явно шел не совсем так как она запланировала. — Суд не прав, Ран еще ребенок и не понимает что творит! — Горбатого могила исправит. Что поделать, твоя работа — исполнять приказы высшего суда. Ты помнишь, что сам захотел этого. *** День. Солнце светило высоко, улыбаясь всем, и природе, и людям, и животным. Ён подходил к воротам деревни, обычно в такое время, люди шумят больше всего, но даже если это не так, то он слышит хотя-бы приглушенные их голоса. Сейчас было абсолютно тихо, только звук мягких медленных шагов, и тут же, чавкающий, неприятный — звук меча вошедшего в тело, и резко вынутого. — Ран. Юноша стоящий в нескольких метрах от лиса, медленно развернулся лицом к Ли Ёну, расширяя глаза, шокировано застывая мраморным изваянием. Пусть на несколько секунд… Но за эти мгновения он напрочь забыл как говорить и ходить. Ноги казались ватными, а голова немного закружилась. — Ён… — Выдохнул юноша, побежав сломя голову и налетая на лиса. Обнимая его дрожащими руками, будто бы это самое хрупкое и ценное существо на свете. — Ты жив… Я очень, очень ждал… — Голос дрожащий, немного даже плаксивый, звучал абсолютно по-детски. — Я потерял тебя… — Пальцы нежно провели по щеке, другая рука легла на спину юноши, крепко прижимая к себе потеряшку. Видно было, что он совсем не против. Эти прикосновения для него что-то редкое и очень дорогое. — Это ты убил всех этих людей? Ран отпрянул: — Ну и что? — спросил он, мотая головой, с истерической улыбкой психа. — Раньше ты бы и раненую собаку пожалел… В чем виноваты они все? — Виноваты уже хотя бы в том, что живут и дышат. Я просто очистил деревню! — Ран, это не ты… Высший суд… Вынес тебе приговор. — Лису стало тяжело говорить такое собственному брату, но он должен был поставить его в известность, да и наказание присужденное юноше, по идее должен исполнять он. — Триста ударов плетью. — За что? — тихий шепот, который никакому человеку и близко не услышать, Ён уловил. Лисенок часто заморгал, чтоб не заплакать, внутри все сжалось. Страх, и сильнее него, обида заполнили легкие, стало просто не продохнуть. — Как это? Я ведь… Ёо-он… Ли Ен подошел к брату вплотную и вдруг намертво прижал к себе: — Прости. — Нет… Пожалуйста… *** Талуипа как всегда сидела с каменным лицом в своем кресле, как и всегда загруженная работой, как и всегда заполнявшая списки новых смертников. Исписанные иероглифами свитки покрывали весь стол, везде была графа «время убийства», а значит все они принадлежали Рану. Воздух около нее был практически воспламенен, но она старательно прятала злость и волнение за идеально ничего не выражающим лицом. Даже просто знание того что она сейчас в отвратном настроении, приводило в ужас, а уж находиться рядом с ней (в двух метрах от нее), в одном с ней помещении — это… что-то сверхъестественное. — Бабушка! — Громко позвал лис, «бабушка» подняла на него скептический взгляд. Сзади Ена стоял Ран, старательно прячась за спиной брата, пытаясь успокоиться и не поднимая взгляда на женщину, прожигающий взгляд которой, он чувствовал всем телом. Вот и чем он был виноват, людей ведь много на земле… Он просто хотел найти брата, и если он жив, привлечь его внимание! Вот и все! В чем он был виноват? Люди — мерзкие твари! Они били и ненавидели его. Даже родная мать не желала рождения «такого монстра»… Как еще он должен относиться к людям после всего «добра и счастья», которое они ему причинили? — Ли Ран. — Юноша вздрогнул просто от ее голоса, нерешительно поднимая глаза. — Подойди сюда, посмотри что ты сделал… — Вкрадчиво начала она, от чего все внутри похолодело. Кое-как переставляя ноги, он подошел к письменному столу и боязливо взглянул, на специально развернутый к нему, список умерших, быстро пробегая по одной единственной графе «место смерти», сразу узнавая деревни. Глаза быстро соскакивали со строчки на строчку, считая мертвецов. — Ты убил триста двадцать шесть ни в чем не виновных людей, у которых на секундочку было все хорошо до тебя. — Юноша просто стоял опустив голову как можно ниже, изо всех сил стараясь не разреветься, нет не от стыда, от обиды. Он любил брата больше жизни и искренне не мог понять этого его поступка. Он думал, Ён тоже любит его, но теперь начал сомневаться в этом. — Думаю Ли Ён уже огласил тебе твой приговор, но если вдруг ты не запомнил, то скажу еще раз… Ли Ран, отнявший множество жизней, должен искупить свою вину кровью, приговор высшего суда… — Все говорилось спокойно, до самого приговора. — Триста ударов плетью! — Ударила женщина ладонью по столу, так что вздрогнул не только он, но и Ран, не только страха, сейчас только поняв что случилось. — Бабушка… — Прошептал он, это было единственное на что он был сейчас способен, и закрыв рот рукой он заскулил. — Перестань! Все решено и будет исполнено! — Пожалуйста… пожалуйста, пожалуйста! — Падая на колени начал просить лисенок. — Умоляю Вас, не надо, пожалуйста! — Рыдая, он еле выговаривал слова. В груди бешено колотилось сердце, пытаясь выпрыгнуть. Как это решено? Так ведь не может быть! Слезы катились по щекам, но юноша не замечал их, пытаясь вспомнить как дышать. — Все, уже, решено. — Холодно повторила она, выходя из-за стола. — Ён, дай мне плетку и привяжи своего брата. Прямо около юноши появился деревянный столб, а это значило, что его уже никто и никак не сможет спасти, только если… Он поднял абсолютно стеклянные глаза на лиса: — Ён… — По щекам катились слезы, дышать было тяжело, страшно было на столько, что пальцы онемели, переставая гнуться. — Ён, пожалуйста… — Прости. Лис взял младшего брата за запястья, быстро перевязывая их веревкой, стараясь не слушать мольбы и просьбы с извинениями, которыми юноша просто фонтанировал, захлебываясь слезами, до последнего пытаясь хоть как-то ухватиться за одежду брата, но тщетно. Сколько бы не вырывался или пытался схватиться за что-либо, все бесполезно. Внутри все кричало и билось, хотелось звать на помощь, но было совершенно очевидно, помочь никто не придет. — Мне страшно… только не уходи…— Последний раз проскулил лисенок, зажмуривая глаза и готовясь к наказанию. Плеть громко свистнула. Ран задохнулся. У него закружилась голова. Боль от удара прошила все тело насквозь. И снова удар. Юноша вскрикнул, вскинув голову и устремляясь карими глазами вверх. Думая о том что, когда это закончится, Ён будет с ним. Сейчас главное вытерпеть это… И снова. Крик. Слезы. Судорожное дрожание пальцев. Удары плети обжигали. Были очень сильными и страшными. Они рассекали спину, оставляя после кровавые полосы, красные липкие струи неприятно и медленно текли по телу, от чего становилось еще страшнее. После каждого свиста прошивала боль и юноша кричал, совсем не жалея голос. Вначале он старался думать о том что будет после этого. Думал что будет все хорошо, что сможет вынести наказание, но сейчас после семьдесят восьмого взмаха плети, так думать перестал. Наконец понимая что скоро ему будет так больно, что станут подкашиваться ноги. Вспоминая убитых собственными руками, абсолютно всех и взрослых, и детей, вспоминая как это было, как он убивал, видя перед собой снова и снова умоляющие глаза, слыша чужие мольбы и крики, он сам сейчас кричал и умолял остановиться, задыхаясь и захлебываясь, пока что от слез, которые вот уже почти час стояли поперек горла, но ведь это еще даже не треть от наказания… С каждым ударом становилось страшнее, юноша уже мог представить будущее, как вскоре он захлебываться вязкой кровью, а потом… Теперь даже паузы между ударами никак не спасали, было просто невыносимо больно, и ненавистно было ждать эти тридцать секунд нового свиста. Теперь от этого было просто жутко. На спине становилось все больше ровных полос, расположенных почти вплотную друг к другу. Обида росла, питаясь болью в сердце и криком души. Жгла и била не хуже плети. На каждом новом ударе юноша сильнее сжимал руки в замке и вскоре на пястьях появились кровавые царапины, но это было вовсе не важно для него. Он просто пытался дышать, хотя бы дышать. От страшной боли сводило конечности, ноги уже подкашивались, отказываясь стоять. Теперь лисенок просто шатался, не только от того что отказывали ноги, но еще и от непрерывного головокружения к которому уже давно добавилась тошнота. «Ран… Прости, я должен был сделать это, я и так выпросил намного боллее мягкое наказание, при котором ты сможешь выжить, я знаю, ты можешь… Прости меня…» — Умоляю! — Взвыл Ран на новом, сотом, ударе и тут же громко закалялся, громко вслипывая. — Пожалуйста… Я… Не могу больше. — Хрипел юноша. Слезы, непереставая ни на секунду, текли по щекам, а глаза от плача были уже красными. — Бабушка… — Ен стоявший у стены и наблюдающий за наказанием, все же больше не мог видеть как лисенок кричит, как он рыдает, как просит, как жмурит глаза, выгибается, пытается вдохнуть больше чем помещается в легкие и дышит. Еще чуть-чуть и он будет плеваться кровью и ей же его будет рвать, и будет это скоро. — Бабушка, пожалуйста остановись. Ты не видишь как ему… Договорить ему не дали, так как дикий вопль полный боли вновь разрезал воздух. И тут же послышался громкий хриплый и мокрый кашель. Рана чуть не вывернуло. Он открыл рот, и густая алая кровь тут же медленно стала стекать по подбородку и шее. Во рту был отвратительный солено-металлический вкус, от которого тянуло блевать еще сильнее. Ен подбежал к превратнице, тут же опустившись на колени и быстро заговорив: — Пожалуйста остановись, ты убьешь его… Женщина ничего не ответила, продолжая наказание. Теперь Ран кашлял, не переставая давиться кровью, и старательно пытался сдержать рвоту. Сейчас он уже ни о чем не думал. Боль — вот единственная его мысль. На крик и какие-либо движения, даже пальцами больше не было сил, его держали за запястья исключительно веревки, только благодоря им он не лежал на полу. Он не мог больше терпеть, сил уже совсем не осталось. Старые полосы жутко ныли, а новые горели огнем, но ему уже было все равно, кашель усиливался, разрывая легкие изнутри. Но вот последний удар, трехсотый… Ен быстро и аккуратно его отвязывает, тут же ловя в сантиметре от земли и аккуратно сажает, Ран жутко кашляет, захлебывается и его рвет кровью, он плачет прижимаясь лбом к родным рукам, те ласково притягивают к себе, а теплый голос брата что-то говорит, но лисенок почти совсем ничего не слышит, кроме «Прости меня, я должен был…», «Теперь никогда тебя не отпущу… Никуда» и кажется будто Ен плачет.