Под кожей искры

Что-то Еву в ночь с воскресения на понедельник напрягало. То ли ощушение, что выходные кончились, то ли еще что-то. Режим был сбит, потому завтрашний день был достаточно непредсказуемым от возможного опоздания на работу до невротических мыслей о том, как там Санс. За два дня у них не появилось способа коммуникации, хотя в современном мире, пожалуй, это одна из первых вещей, о которой стоило подумать. Лежа в кровати перед сном она внесла пункт «купить телефон» в список дел на завтра. Тем более, это даже не ударит по ее кошельку. Санс тихо читал какую-то книгу с ее полки. Но проходила минута за минутой, как страницы, как Еве казалось, совсем не перелистывались. Это тоже напрягало. Несмотря на все шутки и улыбки, которые у нее получалось вызвать у него… Он все еще не был в порядке. От этого не в порядке была уже она. Как это можно было назвать? Эмпатия? Как можно веселиться и развлекаться, когда кому-то рядом плохо. Ева знала, каково это, сидеть на месте, не в состоянии испытывать что-то хорошее, и смотреть, как другие могут. Это зависть. Еще хуже было, когда они говорили что-то типа «не грусти». «Просто не грусти», «просто поешь». Ее передернуло от таких мыслей. По крайне мере ее эмоционального интеллекта хватало, чтобы быть лучше людей, которые ей говорили это в свое время. Но варианты эмоциональной поддержки Санса у нее стремительно иссякали. Надо было хотя бы стать ему подругой, чтобы он не дергался каждый раз, когда она приближается слишком близко. Было бы интересно прикоснуться к его костям. Девушка вздохнула от всех этих мыслей, отложила телефон, на котором только что поставила будильник и просматривала материалы по работе. Из тумбочки достала крем, чтобы кожа рук не так сохла на холоде. Без перчаток она все равно скоро потрескается и начнет кровоточить. — Спокойной ночи? — интонация как-то сама собой получилась вопросительной. — Спокойной, — ответили ей с другой конца комнаты, переворачивая все же страницу. — Я погашу свет? — Я могу немного видеть в темноте. Что за ночь открытий? Было не время думать об этом. Нужно было скорее заснуть, чтобы начать новый день… Такие мысли приведут только к бессоннице. Ева сосредоточилась на чувстве, что сейчас все хорошо, что сейчас она отдыхает и ничто ее не потревожит. Смутные образы начали заполнять мысли. Санс улыбался и брал ее за руку, они смотрели на звезды. А потом тьма за окном, ее что-то разбудило. На часах опять была какая-то несусветная рань, опять пять. Это был какой-то странный звук. Словно ветерок подул. Девушка потерла лицо рукой, глаза были привыкшими к темноте, а потому можно было оглядеть комнату. Странно, отметила она, Санса на диване не было. Она позвала его охрипшим, сонным голосом. Ей казалось, это был первый раз, когда она вслух сказала его имя. Никто не ответил. Она позвала, просыпаясь, чуть громче, вставая с кровати, чтобы проверить другие комнаты. Двери в кухню и ванную не были закрыты. Но и та, и другая, были пусты. Ева снова почувствовала это. Интуиция била в набат. Быстрым шагом она пошла к месту, где оставляла деньги с золота, она говорила ему, где они. Но ни купюры не пропало. Он не мог уйти без денег. Что за де жавю. С ней ведь уже было такое. Наспех накидывая куртку, просовывая ноги в ботинки и хватая телефон с ключами, она выбегает из дома, все время оглядываясь в сторону пожарных балконов, соединяющих лестничную площадку с лестницей. Везде должны быть лестницы, даже если есть лифт. В доме Евы было тринадцать этажей. Она так боялась не успеть. Даже если фигура на верхнем этаже с такого расстояния ей только почудилась, у нее уже не было времени оббегать дом, надеясь на лучшее, будто скелету вдруг захотелось перекурить. Влетев в дом, она вызвала лифт, который должен был вести ее на последний этаж быстрее. Быстрее. Быстрее. Непозволительно долго. Она влетает через дверь на балкон, вымощенный бетоном, открытый. Санс стоит вполоборота. На его лице слабая улыбка, уже по привычке. — Эм, что ты тут делаешь в такой час? — она ведь знает ответ. Но так надеется, что это просто очередная странность и культурное недопонимание. — Хех, я разбудил тебя, да? — он не ждал ответа, это была констатация факта. На ее вопрос ответа тоже не будет. — Что ж, приятель… Девушка напряглась. Сейчас что-то будет? — Ничего личного, — взмах костяной руки, и ее душа освещает рукотворный краешек бетонного утеса, отделяемого от высоты только невысокой стеной до пояса им обоим. — Ты знаешь? Я сдался. Уже давно. Меня не должно было тут быть. Я надеялся с помощью той машины добиться хоть какого-то результата, изменить цикличный порядок вещей с этими таймлайнами и с этим ребенком, который делал одно и то же раз за разом. Меня не должно было тут быть. Я уже мертв. До мозга костей. Он проверяет ее. Ева LV 1 HP 80/80 AT 0 DF 0 *лицо человека, который боится за тебя Глупый, глупый человек. Ее ход. — Пожалуйста, — в голосе такая отчаянная мольба, — не надо этого делать. — Не бойся, с тобой все будет хорошо. Кажется, ты любишь убираться. Прибери за мной мусор. Она представляет, как на асфальте перед ее домом не останется ничего, кроме пыльной одежды. Мотает головой, пока на глазах уже собираются слезы. Могла ли она сделать что-то иначе, чтобы стало лучше? Чтобы он не был тут в конечном итоге? Кажется, в эти секунды она пропускает свой ход. — Не расстраивайся, — он взмахивает рукой, и синие кости делят пространство между ним и ее душой вместе со слабеющим от страха телом. Он уже садится на бетонные перила. — Помнишь? Синий — стоп знак. Не двигайся. Он не выглядит счастливым. Какие слова подобрать, чтобы остановить его? Как заинтересовать, как продолжить диалог? Поздно. Ее зрение, войдя в какое-то новое состояние, видит каждое отклонение, каждое движение. Мысли ускоряются, но ни одна не цепляется за язык. Санс падает назад. «Двойное самоубийство? Ха, круто, давай!» «Оставайся решительным!» «Кости то же самое, что нож?» Ева действует. Проходит сквозь синий цвет, хватая скелетную руку, разбивая коленки об бетон, готовая удержать абсолютно любой вес, который только мог бы начать тянуть ее вниз за собой. Она думала, жизнь стоит того, чтобы жить ее. Хотя бы попытаться, попробовать. — Ты знаешь, — грудь пронзила боль, это было похоже на то, как порез начинает ныть только спустя секунды. Ева плакала от боли, от страха, от усилия, — это место, этот этаж… он проклят. — Санс осознавал, в каком он положении. Теперь человек будет решать, будет ли он жить. — Ты не единственный тут… господи, — она вытянула его, и тянула до тех пор, пока не вынудила убрать синие кости, чтобы оттащить его от края. — Хватит уже пытаться убиться в моем доме! Я тебя сейчас ударю! Но удара не последовало. Скелет сидел на ее коленках, возвышаясь. Но рука уже начинала болеть от хватки, которую не планировали разжимать. — Знаешь, сколько у меня идей? Чтобы попытаться тебе помочь? Как минимум одна! А сколько ты сможешь придумать?! Если хотя бы попытаешься? — Я не хочу пытаться, — под таким напором весь его запал на хоть что-то испарился, и взгляд потяжелел. — Давай, еще один раз! Хотя бы раз! Если не получится, я сама тебя!.. — она не договорила, осекаясь, поскольку эту угрозу она выполнить бы не смогла ни при каких обстоятельствах. — Но… попытайся… хотя бы раз, — она уже схватила его за плечи, за слезами, наверное, и не видя его выражения лица. Слабо трясла, будто это могло бы что-то изменить. — Ты мне правда, правда, правда, черт возьми, правда очень нравишься. Пожалуйста, попытайся. Санс молчал, наверное, давая успокоиться прежде всего ей. И спустя несколько минут ее руки уже не сжимали его кости мертвой хваткой. Не вставая, он думает, откидываясь спиной к поверхности бетонных перил, почти ударяясь черепной коробкой о стену, что это прекрасный каламбур. Мертвая хватка. Проверяя ее уже в который раз, у него тоже была идея. Может быть, на этот раз даже хорошая. — Ты мне… Резкие глухие, раскатистые толчки. В дверь на пожарный балкон постучали, слава богу, не заходя: — Прекратите орать! Я сейчас полицию вызову! Пять утра, ебена мать, вы людям мешаете! У Евы сразу все слезы и сопли высохли. — Я дарую тебе пощаду, — реакция Санса была мгновенной. — Я дарую тебе пощаду, — казалось, она сейчас напугана была даже сильнее, чем когда он прыгать хотел. Сердце ускользнуло в ее грудную клетку, и она снова схватила скелета, в панике побежала к соседней двери — уже на лестницу. Путь до ее квартиры в лифте, до которого они дошли пару этажей пешком спустя, они проделали в тишине. И есть ему уже не так хотелось.