When I'm wiser and grown taller
I will see your ways
And when I've come to the places I'm going
I will know your ways
Ди семь, когда он впервые попадает в парк аттракционов. Их туда отводит отец, отпросившись с какой-то супер-важной-работы; на ней он пропадает, примерно, неделями. Вот такие семейные дни вызывают у мальчика неописуемый восторг, который щекочет ему ребра, выражаясь в яркой улыбке и маленьких звездочках в глазах. Он сжимает руку своего брата-близнеца, утаскивая того на самую высокую и опасную (по мнению очень беспокойной мамы) горку в парке. Ветер щекочет ему нос, превращая и без того непослушные волосы в гнездо; мама ворчит, но ласково распутывает колтуны на его голове и выглядит от чего-то грустной. Папа тогда только улыбается и говорит, что мама очень за них волновалась и Ди становится стыдно. Но противное чувство быстро проходит, когда мальчик обещает любимой родительнице, что они не будут ходить на такие большие аттракционы без мамы или папы. Потом Ди замечает ларек с мороженым. Венни выклянчивает яблочный фруктовый лед, пока Ди брезгливо морщит нос-кнопку, выбирая клубничный. Яблоки он терпеть не может с самого рождения, отдавая предпочтение любимой ягоде. Он знатно бесил этим близнеца, который всегда стремился быть одинаковыми (уж очень Венни нравилось, когда их с Ди путали, принимая одного за другого). Они проводят в парке целый день, а потом отец снова уезжает на полгода в какую-то важнецкую командировку, а мама почему-то опять выглядит очень грустной и даже ведет себя с ними более строже, чем обычно. Ди не обидно — он все понимает. Мальчик тоже сильно скучает по папе, но держится молодцом и не плачет по ночам, в отличие от брата. Ди по ночам перебирается к нему на нижний ярус кровати, и долго-долго обнимает, успокаивая. Венни почему-то уверен, что папа их бросил и, если быть честным, Ди за такие мысли братца хочет поколотить. Несильно, но так, чтобы запомнил и не говорил больше ужасные глупости. Мама очень бледная. На ее молочной коже это смотрится болезненно, и Ди тревожно; он молчит. Она едет встречать отца в аэропорт, но приезжает одна и очень-очень грустная, а под глазами растеклись следы от туши, делая ее до смешного похожей на панду. Мама очень много времени провела у зеркала, готовясь к возвращению папы. Ди почему-то очень обидно и он поджимает губы, не вслушиваясь в сбивчивые и глупые объяснения мамы о том, что все в порядке. Просто папе нужно заехать куда-то, и он обязательно вернется утром и… Только вот папа возвращается лишь через неделю, и выглядит очень злым и отстраненным. Он смотрит на Ди тяжелым безразличным взглядом, от которого ему не по себе и хочется плакать.I can feel the hurt now; I can turn this pain to blame
I'm trying to see it clear but I don't know why it's here at all
You can keep yourself down as long as you want now, but do ya?
You can push it on another but, damn, that man's your brother now
Родители разводятся аккурат после их пятнадцатого дня рождения — словно в насмешку, подождав всего неделю. Отец забирает брата к себе, оставляя Ди с матерью. Та за годы бытовых ссор с отцом будто бы осунулась, растеряв всю свою силу и больше походила на свое бледное подобие, чем на маму. Ди ее не осуждает, только прячет детскую обиду за слоями из свитеров и дешевых сигарет, которые ему в школе дает попробовать Кейа. Он сутками переписывается с братом Их разделяют километры — отец переехал с Венни в Инадзуму, к другой женщине. По словам брата та относится к подростку как к родному и вполне мила с ним, отчего Ди только поджимает губы и молчит. Мать недавно, в пылу ссоры, назвала его «выродком». Ди никогда не признается, что завидует брату и невероятно сильно хочет оказаться рядом с ним, но все мысли вылетают из головы, когда Венни присылает фотографию — тот отрастил волосы, покрасив их в ярко-голубой. Венни почти не изменился, все также задорно смотря на него с экрана телефона. Ди ерошит свои непослушные вихри с двумя короткими косичками по бокам и тихонько улыбается. Завтра он придет в школу и будет весь день болтать о брате-близнеце, вызывая у Кейи смешки. У вечно мрачного Дилюка случается такое выражение лица, что Ди сочувствующе интересуется, не запор ли у того случаем, получая в ответ по лицу тетрадкой и обещание "надрать ему задницу в следующий раз" . Когда этот следующий раз будет, не знает даже Кейа, но все благополучно молчат, не решаясь злить и так очень вспыльчивого Дилюка еще больше. Ди семнадцать, когда он поздно возвращается домой с уроков гитары, а мать опять встречает его режущим взглядом и без предисловий бросает сухое: «завтра приедут». Она быстро собирается в Кошкин хвост на ночную смену, оставляя Ди в замешательстве. Тот приходит в себя только через минут пять, а потом пишет брату примерно сотню сообщений, прежде чем увидеть заветное: «да, мы вылетаем через три часа». Ди кричит в подушку (он не хочет разбудить вредных соседей и снова получить от матери из-за того, что бабуля сверху жалуется на шум по ночам). Ди не спит всю ночь, ерзая в кровати и смотрит на «был в сети в 20:57» под ником брата в социальной сети и не может не волноваться. Он в который раз считает в голове время: посадка у них с отцом в девять, самолет будет лететь часов двенадцать. Но, к сожалению, у Ди не получится их встретить — школу не дает прогулять мама. Сама она собирается отсыпаться после ночной смены и ехать встречать их не будет. Вот так и получается, что все уроки он сидит как на иголках, не запоминает ни грамма информации (прослушав даже любимую литературу) и почти летит домой, чувствуя, как ветер шумит в ушах, а куртка совершенно не защищает от осеннего холода. Ди старается игнорировать тот факт, что брат уже давно должен был написать ему, забегая в квартиру в четыре часа дня — аккурат после того, как закончились уроки — и застает только звенящую тишину. Он хмурится непонимающе, проходит в гостиную прямо в уличных кроссовках, а потом испуганно сжимается, когда видит мать на диване. Ди ожидает, что та опять начнет кричать на него за грязь… Мама молчит и выглядит какой-то очень-очень потерянной, даже не сразу замечая присутствие сына в помещении. — Мам…? — он тихонько зовет ее и вздрагивает, когда та переводит взгляд на него. Он не узнает в ней ничего от собственной матери; эта женщина не выглядела настолько разбитой даже когда они с отцом развелись и разъехались. Ди настороженно оглядывает помещение, решая не лезть к ней лишний раз. — А где папа и Венни… — Разбились. Ответ сухой и тихий, такой же как она сама, а Ди остается только замереть посреди комнаты, наблюдая за тем, как мать внезапно начинает плакать — громко и не переставая, отдавая своему горю всю себя. Он не помнит как пытался успокоить мать, неловко гладя ее по спине, не помнит слов, которые вырывались из нее между всхлипами и воем. Все что он знает — это то, что его брат и отец погибли пока летели до Мондштадта, и этого ему достаточно, чтобы внутри его разрывало на кусочки. Все, на что его хватает — это механически напоить мать валерьянкой и уложить спать, подсунув две таблетки снотворного. Он уходит из дома до самого утра, появляясь у Рангвиндров в час ночи. Кейа молча впускает его внутрь (Ди, промокший до нитки под дождем, наверняка выглядит очень жалко, но это не то, что его сейчас беспокоит), не задавая ни единого вопроса. Дилюк только хмурится, но оставляет их на кухне одних, пробурчав что-то про «гостевую» комнату, и не мешается. Ди ему очень благодарен. Кейа взволнован необычайно молчаливым другом, но на тихое объяснение лишь сочувственно кивает, а потом исчезает из комнаты ненадолго, чтобы вернуться с бутылкой вина. Возвращается домой Ди только вечером следующего дня; от него несет алкоголем и сигаретами, но мать не говорит ни слова. Провожает его очень странным взглядом и молчаливо позволяет прогулять школу завтра… и послезавтра, и после-после завтра.And all my heart I'll follow, try until we all glow
We'll shine like diamonds in the rough
And all my heart I'll follow; take me back, I'll show you
We'll shine like diamonds in the rough
В какой-то момент Ди просто уезжает в Ли Юэ — соседний город, рядом с внезапно ставшим тяжелым и душным Мондштадтом. Тихо забирает документы из школы, никому не сказав и оставив в квартире потухшую от горя мать со всеми своими вещами. Ди берет с собой только гитару, пачку сигарет, которые ему отдал Кейа. Он с трудом игнорирует сообщения наивного Беннета и прилипалы Кли, которые ни сном ни духом о его внезапном побеге. Он не чувствует почти ничего, когда представляется в новой школе именем Венти и с яркой улыбкой жмет руку чересчур энергичной Ху Тао. Та подскакивает на месте, болтая что-то о том, как давно к ним никого не переводили и задает сотни вопросов о его волосах. Венти пожимает плечами, отвечая лаконичное «сам покрасил» и подсаживается на единственно свободное место рядом с молчаливым и вечно хмурым Сяо, понемногу вливаясь в размеренную жизнь Ли Юэ. Венти чувствует себя чуть лучше, когда грудь перестает сдавливать по ночам. Он больше не задыхается, сидя на холодном кафеле ванной, в его небольшой съемной квартире. Сначала Венти зарабатывает деньги бренча песни собственного сочинения в метро и на улицах, а потом устраивается баристой в небольшом кафе через улицу рядом с школой и этого ему вполне хватает. Венти подкрашивает кончики в голубой каждый месяц, не щадя волосы самой дешевой краской и плетет косички, с которыми так любит играться Ху Тао на уроках истории, когда ей становится скучно. Он заклеивает мозоли от гитарных струн пластырями с котятами и драконами и выглядит вполне довольным. Сяо только поджимает губы на все его ребячества, а потом внезапно (но выглядит при этом чуть менее хмурым, чем обычно) приглашает его в школьную музыкальную группу. Венти с восторгом оглядывает помещение 45го кабинета на третьем этаже и с удивлением обнаруживает Сяо за ударными. Его знакомят с басисткой из параллельного класса Синь Янь и клавишником Чунь Юнем. Им не хватает только вокалиста и Венти кажется что это знак. Венти правда здесь нравится. Есть что-то в том, чтобы курить на перемене вместе с Ху Тао и Сяо в шутливых перепалках с их историком Чжун Ли и даже в бесконечных подработках. Это становится чем-то личным, сокровенным и он позволяет себе отпустить какие-то вещи, когда выкуривает последнюю сигарету в курилке, за школой. Ху Тао лишь фыркает и дергает его за косичку, внимательно следя за голубыми глазами. Сколько бы Венти не хохотал над тупыми шутками заводилы-Аякса, сколько бы не рисовал члены в тетради Чунь Юня (не без подачи Син Цю, конечно же) или провоцировал вечно тихого Сяо на бессмысленную болтовню, он — всегда, — всегда оставался в стороне от всего происходящего в классе и за его пределами. Да и сам Венти это прекрасно понимал; он общался со многими, находясь в центре внимания, но как только оставался один на один с собой — замолкал, будто бы закрываясь от остального мира. Это было особенно заметно вот в такие моменты, когда они втроем стояли на морозе и тушили окурки о кирпичную кладку. Обычно болтали больше всех Тао и Венти, обсуждая буквально все: от возможного романа между учительницей физкультуры Бей Доу и химичкой Нин Гуан (которую балбес Тарталья все время называл «тетя Нина», получая в ответ прищур и жирно выведенную D за контрольную, вместо заслуженной C), до того кто к ним переводится на следующей неделе. Сегодня Венти необычайно молчалив, от чего Сяо сильнее хмурит брови и пристально разглядывает курносый профиль. — Ребят, — Ху Тао отрывается от ловли снежинок ртом, и переводит взгляд на друзей. — у меня есть гениальная идея! Вы закачаетесь. — Чего тебе, жужжалка? — лениво щурится Венти и топчет окурок об асфальт. Сяо лишь переводит взгляд на девчонку, всем своим видом показывая, что внимает. — А давайте сегодня ко мне на ночевку! Венти морщит нос, натягивая на пальцы рукава толстовки — холодало, и с каждым днем и выбегать вот так, через окно первого этажа и без курток, становилось проблематично — и задумчиво возводит глаза к небу. — Ну, не зна-а-аю… а что мне за это будет? — Подберем тебе самый клевый гроб в ритуальном бюро! Такой, чтоб с хеллоу китти или с динозаврами. — Идет! Они жмут друг другу с таким видом, будто бы оба совершили лучшую сделку в своей жизни и с хохотом уворачиваются от подзатыльников Моракса, который — неожиданно, — Алатус (история о том, как Венти узнал, что Сяо приемный сын их историка, вышла больше похожей на анекдот. По факту анекдот является монологом Венти о том, какие все предатели и что теперь ему не с кем пообсуждать заносчивого старикана). Они убегают куда-то вперед, а Сяо остается только с беспокойством наблюдать за тем, как эти двое подскальзываются на льду и падают, утягивая друг друга в шутливую драку. Он со вздохом тащится разнимать их, пытаясь на ходу придумать объяснение их задержки для старосты. Гань Юй и так позволяла им слишком многое в силу своей мягкости, но Сяо перед ней было просто по-человечески стыдно. Всё таки среди их троицы он — самый ответственный. К сожалению. Проходит еще несколько месяцев, впереди выпускной и экзамены. А еще совершеннолетие, и Венти даже не представляет, что ему делать. Он старается об этом не думать и готовится к экзамену по литературе и обществознанию… на самом деле Венти хотел бы пойти в педагогический, но он совершенно без понятия, какие экзамены нужны для этого, так что сдает те, которые подходят больше всего. По его мнению, конечно же. Венти одергивает рукав любимой футболки (с принтом «пивозавр» — ее подарила Синь Янь), кусает яблоко и тяжело вздыхает, стараясь сосредоточиться на конспекте по истории, которая у них через неделю будет последней контрольной. Пока они готовятся к работе у Венти в квартире, сбоку совершенно меланхолично развалился Сяо, листая что-то в телефоне; уж к истории он давно был готов и чувствовал полную гармонию с самим собой. Ху Тао со вздохом, полным разочарования, захлопнула учебник. Вот здесь Венти был с ней солидарен на все сто процентов, но лишь хитро улыбнулся, уставившись на девушку в ожидании конкретики. — А давайте сегодня напьемся? Сяо, подскочив с дивана, на котором лежал, возмущенно уставился на Ху Тао, не обращая внимания на ворчание сбоку, которому сбили учебник длиннющими ногами. Мгновение назад те покоились на коленях Венти и служили хорошей подставкой под конспект. — Я не хочу знать, откуда у тебя столько связей, ладно? Иногда Сяо был чересчур правильным — внимательно следил за тем, сколько Венти скурит сигарет за день, а еще обязательно поворчит над изворотливостью Ху Тао, которой достать алкоголь (будучи подросткой семнадцати лет, на минуточку!) не доставляло никакого труда. Правда, как только Венти напоминал ему о собственном здоровье Сяо сразу умолкал, предпочитая хмуро сверлить стену взглядом, чем спорить с упрямым и очень умным другом. Поэтому, за полгода стало привычным, что Сяо следит за этими двумя, а в ответ Венти следит за Сяо, контролируя уровень алкоголя и никотина в телах друг друга. — У меня смены сегодня нет, так что я за, — Венти игнорирует тяжелый взгляд сбоку и отбивает повеселевшей Ху Тао пять, а потом тягуче потягивается, направляясь на кухню, за закусками к пиву — Не вижу никаких проблем. «Ага, не вижу», — саркастично думает Венти, склоняясь над унитазом этим же вечером. Обычно они не пили так много, приглядывая друг за другом, но в какой-то момент что-то пошло не так и вот он уже обнимается с белым другом, стараясь унять дрожь в теле. Венти всего лишь позволил себе на пару стаканов дешевого виски с колой больше, чем обычно и успел расклеиться… м-да, стареет. — Ты как? — Сяо, не-удивительно-самый-трезвый, держит парню отросшие косички, потому что, ну, выбора у него особо нет. Чувство вины скребется где-то в голове: не уследил, не заметил. На самом деле зрелище то еще: в какой-то момент Венти просто замолк и задрожал (где-то между школьной историей о том, как они кидали с Кейей петарды в толчок и рассуждениями — почему у жирафов есть рога), уставившись в стену. Его внезапно охватил страх, прямо посреди вечера и без каких-либо предупреждений. У Венти бывало такое раньше, но только в одиночестве, поэтому помимо странной тревоги он остро ощущал еще и стыд. Как кстати его затошнило до того, как он успел бы расплакаться от накатившей паники. Сяо его мнения, конечно же, не разделял, обеспокоенно поджимал губы, а потом вдруг поднялся на ноги, игнорируя недоуменный взгляд Барбатоса. Сяо намочил первое попавшееся в ванной полотенце холодной водой и вернулся к Венти, который сидел на полу, меланхолично разглядывая узор на плитке и думая о чем-то своем. бесцеремонно вторгаясь в чужое личное пространство и прикладывая мокрую ткань к потному лбу Сяо фыркает: — Лучше? Венти прикрывает глаза и чуточку выдыхает. — Намного… — Алкаш, — еще раз фыркает Алатус, незаметно расслабляясь. — Протестую! Я дегустатор… Сяо лишь закатывает глаза, помогает Венти лечь рядом с Ху Тао — ее вырубило примерно пол часа назад — и остается до утра, чтобы проследить за тем, как эти двое пойдут в школу. Шутки шутками, но это все беспокоит сильнее, чем должно и он почти не спит этой ночью, следя за состоянием этого ходячего недоразумения.Oh, the journey's been long; I've learned and I've lost on the way Go and be who you are; shine like the sun on the stars
Венти странный. Настолько странный, насколько вообще может быть. Он всегда душа компании и готов поддержать в любой момент, но уходит от темы стоит кому-то поинтересоваться тем, как он себя чувствует. В его голове может найтись 1000 и 1 решение твоей проблемы, а в карманах бесконечных и ярких толстовок всегда найдется конфета Баунти для малышки Ци Ци, которая часто путает их кабинет со своим, но стоит кому-то протянуть руку помощи, он отшучивается и скажет, что справится сам. Временами он проявлял невероятную самостоятельность, но в другую секунду мог запутаться в скакалке на уроке физ-ры и под смешки Аякса картинно пытаться из нее выпутаться. Сяо по началу даже не хотел воспринимать его в серьез, но за недели совместного курения под окнами школы они так сильно притерлись друг к другу, что взгляд сам замечал эти маленькие детали. Этой наблюдательностью Сяо очень смешил Ху Тао, но поделать ничего не мог — благополучие близких всегда стояло у него превыше собственной безопасности.When I'm wiser and grown taller
I will see your ways
And when I've come to the places I'm going
I will know your ways
— Сяо? — окликает его Венти, когда они оба сидят в банкетном зале, где у них проходил выпускной. Экзамены пролетели как-то совсем быстро, сметая все на своем пути и оставляя за собой измученных и усталых учеников. — Чего тебе, чудище? — Ты когда нибудь терял кого-то? Сяо медленно моргает, переводя взгляд на уже подвыпившего Барбатоса. Вопрос озадачивает и Сяо хмурится, стараясь отогнать неприятные мысли о прошлом. — Да. Венти горько, но сочувствующе хмыкает, и отпивает из бокала. Учителя стояли где-то в стороне небольшой компанией и внимательно следили за тем, чтобы те, кому восемнадцати еще нет (из таких только Чунь Юнь, да Юнь Цзинь) не налегали на выпивку и вели себя прилично. Остановить подростков от пьянки в такой день было трудной задачей, поэтому педагогический состав решил, что лучше возглавить хаос, чем потом разгребать еще большие последствия. — А ты когда нибудь терял себя? Вопрос висит в воздухе сигаретным дымом: так и хочется закашляться до слез. Сяо тревожно провожает направившегося на выход Венти взглядом, но не знает что ему делать. Сяо встречается глазами с Ху Тао, которая качает головой и все, что ему остается, это отправить небольшое сообщение: «если что зови, ладно?». В ответ он получает только короткое «ок» и ничего больше. Венти вдыхает холодный уличный воздух и задумчиво рассматривает пьяную компанию школьников, медленно движущихся вниз по улице; там, насколько Венти помнил, находился один из тех баров, которые не проверяют документы вообще ни у кого, от чего пользовался бешеной популярностью у подростков. Венти тяжело опирается руками о поручни, разглядывая темную водную гладь под мостом, рядом с которым они отмечали выпускной. Экзамены прошли неплохо и Венти правда гордился своими 98 баллами по литературе, не обойдя в этом только Син Цю, у которого их было 100. Свое день рождение, правда, пришлось справлять насильно; Ху Тао узнала, что у него праздник только шестнадцатого числа и долго на него ругалась, под осуждающе-согласным взглядом Сяо, который хмурился каждый раз, когда вскрывался какой-то очередной секрет их друга. Им было неприятно. А еще обидно, поэтому Венти пришлось позволить девчонке делать с ним в этот день все что ей захочется. Было странно праздновать этот день вот так, без брата, и Венти весь вечер выглядел необычайно подавленным, но скрывал это достаточно умело, чтобы у ребят не было и повода, для допроса. С другой стороны… может им и стоило бы? Он чувствовал себя временами настолько одиноким, что хотелось царапать себя до безумия, сглатывая желудочную кислоту и плакать, плакать, плакать. Пока слезы не закончатся, а мысли не пропадут из пустой головы. Венти ведь правда старался — жил дальше… Вот только ради кого? Себя? А может отца или брата? Или матери. Вопросов много, а ответов — в сто раз меньше и что делать с этимAnd when I'm wiser and grown taller
I will see your ways
When I've come to the places I'm going
I will know your ways.