Плевать, кто ты

Антон привык, что Арсений приходит только утром. Привык к удушающему запаху крови. Привык к тому, что иногда приходится чуть ли не зашивать своему парню конечности. И после полугода совместной жизни и отношений парня это больше не пугает ни капли. Но вот, шорох в прихожей, что каждый раз раздаётся в пять утра, за час до того ужасного времени, когда Антону уже надо вставать, до сих пор является единственной вещью, к которой студент никак не может привыкнуть. А сегодня выдался тот самый редкий день, когда ни Антону, ни Арсению не надо куда-то идти. И это, безусловно, прекрасно. Ведь давно у них не было тех прекрасных вечеров и часов, которые были бы потрачены просмотрами фильмов или прогулками по территории дома. Жаль, что дальше площади, огороженной глухим забором с электрической проволокой, они не могли выйти. Но Антон согласился и на это, ведь знает, что за дверью для Арсения начинается самая настоящая опасность. И выходить туда без оружия — крайне глупо. Но даже этого ему было достаточно. Не важно ведь, где гулять, главное, что вместе. — Ты сегодня только мой? — тихо спрашивает Антон, поглаживая большим пальцем внешнюю сторону чужой ладони. И сильнее льнёт к мужчине, наконец вдыхая приятный запах его одеколона, а не чужой крови. — Конечно, милый, — Попов кивает сам себе, поднимая взгляд в тёмное осеннее небо, на котором сейчас рассыпались миллиарды звёзд. И эти самые огоньки сейчас отражаются в его голубых глазах, делая их уменьшенной копией Вселенной, которую сжали настолько, что она смогла уместиться в паре бездонных глаз. — Ты такой красивый… — шёпотом говорит ему Шастун, разглядывая каждое отражение белого огонька на голубой радужке. И безбожно тонет, расплываясь вязкой жидкостью на втором дне этого бескрайнего моря. — Даже не представляешь, насколько. — Представляю, — старший смотрит на своего любимого парня, оставляя на его губах короткий поцелуй. — Такая же красота сейчас идёт рядом со мной и делает мне комплименты. — Ну не преувеличивай, — смущается Шастун, немного краснея, словно он какая-то школьница, которой впервые в жизни делают комплименты. Да вот только он уже два года как вышел из этого чудесного времени, когда всё в его жизни было спокойно. — Я и не преувеличиваю, малыш, — мягко говорит Попов, протягивая свободную руку к лицу младшего, чтобы заправить назад выбравшуюся из укладки кудряшку. — Ты очень милый и красивый. У тебя очаровательная улыбка, в которой тонет мое чёрствое, ледяное сердце, а когда ты называешь моё имя — оно горит огнём. — Да ну тебя… — к щекам парня снова приливает очередная волна смущения несмотря на то, что Арсений видел его уже в разных агрегатных состояниях и позах. — Я повидал много людей в своей жизни. Но ты — первый, кого я никогда не смогу убить, даже если надо будет, — Попов приблизился к горящему алым лицу, проводя пальцем по нереально горячей щеке студента. — И я никогда не сделаю тебе больно, несмотря на то, что делаю каждый день с людьми такое, от чего нормального человека уже бы наизнанку вывернуло, — он оставляет нежный поцелуй на родинке, что расположилась на кончике аккуратного носа. — А ты… ты особенный. — Ну всё. Сейчас я тут растекусь лужицей, и придётся тебе соскребать меня с листьев, — усмехается Шастун, вновь утопая в бездонных глазах напротив. — Вот и буду, — парирует Арсений, нежно прикасаясь к мягким губам, чтобы втянуть парня в не менее мягкий поцелуй. Мужчина не давит на парнишку, не кусает его язык, лишь аккуратно поглаживает его спину и скулу, стараясь не опошлить этого жеста, которым люди проявляют свою любовь к второй половинке. Он старается превратить что-то обыденное для пары действие в нечто более сакральное, наполненное смыслом. Целовать Антона для Арсения — что-то невероятное, сносящее крышу в один миг. А о близости с парнем и говорить нечего, раз от одного прикосновения к обнаженному телу у него начинает кружиться голова, а в груди появляется забытое убийцей сердце, что ускоренно ударяется о ребра, набирая обороты. — Я так по тебе соскучился, мальчик мой, — шепчет Арсений, чувствуя, как жар разливается по всему телу крепким алкоголем. А Антон видит, как в только что чистых глазах появляется похотливый туман, а сквозь него пробивается нездоровый блеск, затмевающий даже звезды. — Я тоже, Арсений, — улыбается Шастун, но сам осознает, что ноги начинают подкашиваться, а в теле появляется небольшая слабость, пьянящая его рассудок. — Очень-очень сильно. И даже проекты и студсовет никак не помогают. — Маленький ты мой засранец. Опять работой себя завалил, чтобы ни о чем не думать? — усмехнулся мужчина, стирая большим пальцем остатки своей слюны с розовых губ. И за это короткое время, убийца успевает залипнуть на вид приоткрытого рта своей половины, а потом ещё сам неосознанно закусывает нижнюю губу, заставляя Шастуна мысленно собой гордиться. — Ну а как иначе? А иначе никак, — оправдывается студент, пожимая плечами. — Ты две недели дома практически не бывал. Я переживал, вообще-то. — Ага. А потом специально просыпался в пять утра, чтобы посмотреть, пришёл ли я? — мужчина выгибает одну бровь дугой, как бы заранее говоря, что он не поверит в пустые оправдания парня. Но Антон и не собирался как-то отнекиваться и говорить, что так все и было. — Я делал домашку и готовил проекты для всякой хуйни, — фыркает он. Но получает легкий шлепок от Арсения, который ещё вначале отношений сказал, что мат из уст Шастуна является чем-то паранормальным. Даже для человека с такой… своеобразной работой. — И не спал? Ну вот не стыдно тебе, а? — Попов мотает головой, этим жестом как бы говоря, что Антон сделал нехорошую вещь. Но сделанного уже не вернуть, зато можно сотворить что-то такое, что способно загладить эти четырнадцать часов сна за две недели. — Пойдём в дом? — Конечно, пойдём, — Шастун быстро согласился и снова взял старшего за руку, направляясь к заветному крыльцу, на котором они часто курили, пока Арсений не начал буквально тонуть в работе чуть ли не с головой. До входной двери они идут в полной тишине, наслаждаясь шумом ветра, соприкасающегося с желтеющими листьями и полуголыми ветками деревьев. А ещё шуршащим ковром из этих самых листьев, расположившемся прямо под двумя парами ног. Через несколько минут парни оказываются в родной, просторной и такой уютной спальне. Несмотря на то, что комната была выполнена в стиле строгого минимализма, ещё и в черно-белых тонах. Тишина длится ровно до тех пор, пока влажные губы старшего не касаются нежной кожи шеи Антона, а парень не начинает немного сдавленно постанывать, млея от этих умелых ласк. Воздух в комнате быстро заканчивается, увеличивая температуру внутри помещения. — Не сдерживайся, малыш, — томным голосом тянет мужчина, исследуя холодными руками горячее тело под собой, забираяясь под кофту, которую так и норовит снять. — Я хочу слышать твой божественный голос. Особенно, после долгой, м-м, разлуки. Антон, словно по щелчку пальцев, решает расслабиться и сполна насладиться процессом, поэтому чуть приоткрывает рот, выпуская наружу звуки, рвущиеся прямо из груди. И этим самым доставляет Арсению невероятное удовольствие. Наверное, Шастун единственный человек, способный довести вторую половинку до оргазма, даже не прикоснувшись к ней. Но одежда летит куда-то в сторону, и студент остаётся абсолютно беззащитным в руках своего любимого убийцы, который сейчас активно оставляет метки на впалом животе. – Я такой плохой человек, малыш, – вновь признается Попов, спускаясь всё ниже и ниже, пока Антон захлебывается в собственных стонах и выгибает спину чуть ли не до хруста позвоночника. – Я убил не один десяток человек одними только выстрелами. И ещё больше умерли от пыток, а ты всё ещё продолжаешь любить меня. – Арс-сений, ты думаешь, что мне не... похуй? – Шастун сминает пальцами одеяло под собой, поскуливая на нереально высоких тонах, когда ловкий, влажный язык касается внутренней стороны стройного бедра. – Я тебя всё равно буду любить, пока мы оба не умрём. Или нас не убьют... – Позитивно, – отметил Попов, пытаясь руками нащупать в ящике баночку смазки. Ведь растянуть парня всё же надо – кредо мужчины "никогда не причинять Антону боли" было в силе в любое время дня и ночи. – Сейчас тебе точно надо расслабиться. Щелчок белой, пластмассовой крышки, и в воздухе повисает приятный запах вишни, который с каждой секундой становится всё ярче. Особенно в тот момент, когда Арсений выливает достаточное количество лубриканта на пальцы, а потом аккуратно их вводит в младшего. Мужчина делает всё аккуратно, словно в первый их раз, вводит пальцы постепенно, давая Антону привыкнуть к давно распознанным ощущениям. Благо, пальцы скользят достаточно спокойно, ускоряя весь процесс. И уже через несколько секунд Арсений вынимает из младшего все три пальца, стягивает с себя лишнюю одежду, прекрасно помня, что Шастун не любит секс в одежде. А после раскатывает по члену презерватив, вновь выдавливая немного смазки. И сильные руки ложатся на выпирающие тазовые косточки, приподнимая тело младшего над поверхностью кровати. Антон закидывает свои ноги за спину мужчины, а руками хватается за его широкие плечи, прижимаясь ближе. И через пару мгновений заходится в приторно-сладком стоне, чувствуя внутри приятную наполненность. Тем самым заставляет Арсения вновь потерять крышу и приступить к долгожданным действиям. Попов начинает плавно двигаться внутри парня, постепенно наращивая темп, чтобы доставить Антону ещё больше удовольствия, а рукой обхватывает его член, постоянно меняя скорость. – Не сдерживайся, – шепчет мужчина, переходя на практически бешеный темп. И чувствует, как короткие ноготки впиваются в его плечи, а младший временами переходит на крики. И через несколько толчков кончает с криком "А-а-арс". От узости, окружившей член старшего, Попов сам подходит к долгожданной разрядке и изливается в презерватив, толкнувшись в парня, как можно глубже. – Люблю тебя, малыш, – тянет убийца в самое ухо своего парня. – И я тебя, уголовник со стажем.