Станция Безымянная

Тихо и размеренно постукивают колёса поезда. За несколько дней пути этот звук уже успел стать таким привычным. Серые утренние сумерки прокрадываются в купе через незанавешенное окно, играясь в гранях пустых стаканов на столе, выбеливая пахнущие стиральным порошком простыни и нежно оглаживая спящих пассажиров. Холодно. Арсений просыпается и тут же скукоживается, оборачиваясь, как гусеница, в кокон из одеяла. Чёрт, как же тут холодно! Всё тело непроизвольно подрагивает. Попов прячет ладони между бёдер и, уткнувшись носом в одеяло, шумно дышит, пытаясь хоть как-то отогреться. У него получается немного задремать, когда поезд вдруг сбрасывает скорость и останавливается. Снаружи глухо и невнятно вещает голос диктора по громкой связи. Арсений приоткрывает один глаз и, словно рысь в засаде, наблюдает за происходящим в купе из-за складок одеяла. Вот громко всхрапывает и шуршит, видимо, переворачиваясь на другой бок, Серёжа — его Арс не видит, так как Матвиенко занимает полку над ним. В «воронежском лагере» всё тихо. Шастун на верхней полке лежит неподвижно, свесив правую руку и запрокинув назад кучерявую голову, и вообще, кажется, признаков жизни не подаёт. Димка на нижней едва заметно меняет положение и поправляет надетый на голову капюшон чёрной толстовки. Потом одёргивает рукава. Потом пытается удобнее умостить подушку. Но один хрен — ясно, что он уже проснулся и не уснёт снова. Попов с умилённой улыбкой наблюдает за разбурканным Димой, нехотя выбирающимся из одеяльного плена и, свесив на пол ноги в плотных шерстяных носках, потирающим спросонья лицо. Встряхнув головой и прогнав остатки сна, Позов находит под полкой свои кеды и натягивает их, заправляя развязанные шнурки внутрь. — Куда ты? — Арсений шепчет — чтобы не разбудить остальных. Дима переводит на него немного озадаченный взгляд, будто он вообще не ожидал появления этого голубоглазого призрака в купе, и так же шёпотом отвечает: — Курить… — Я с тобой, — Попов резко поднимается и тут же вздрагивает всем телом: ощущения равносильные прыжку в ледяную воду. Заметив вопросительно приподнятые брови, он обезоруживающе улыбается: — Мне скучно. Позов пожимает плечами, дожидается, пока он оденется, и вместе с ним выходит. Платформа маленького вокзала в таком же маленьком городе пуста и безжизненна. Во всю гуляет морозный ветер. Из-за горизонта, там вдали, куда упираются рога железной дороги, встаёт холодное жёлтое солнце. Дима ругается на тухнущую зажигалку, в конце концов подкуривает и, выдыхая белёсым дымом, обращает задумчивое лицо к восходу. Аресений, приобнимая его сзади, кладёт подбородок ему на плечо, любуясь той же картиной: станция, поле, рельсы, уходящие в бледно-рыжее небо — всё неподвижное, оледенелое. Попов прикидывает в уме: «Ещё достаточно рано. Наверное, часов пять или шесть?.. — а затем сам же себя прерывает: — А, впрочем, не важно!» Ему не хотелось знать ни времени, ни названия этой маленькой замученной станции, не хотелось ни шутить, ни говорить серьёзно — хотелось просто так стоять: молча, в обнимку. Потом уже голос диктора объявит об отбытии поезда. Дима, скорее всего, тихо заворчит, спешно пытаясь потушить бычок, ухватит Арса за рукав и потащит обратно в их купе, где уже не спят Антон и Серёжа — те начнут сыпать вопросами, пытаясь вычислить, сколько они проехали и сколько осталось, успевают ли они на концерт или вдруг что-то пошло не так и они задерживаются. Начнётся обычная дневная суматоха, но потом. Это будет потом. Сейчас, пока вокруг никого и ничего — только сплошная тишина, а весь мир кто-то наверху поставил на паузу, он просто прижимается к Диме, прощая ему ненавистный запах сигарет, и благодарно смотрит на небо, чувствуя, как на душе становится теплей.