Breaking The Ice / Ломая лед

"Тук, тук". Ее стук ничего не значил — Ракель распахнула настежь дверь, ведущую на кухню, и, не дожидаясь разрешения или какой-либо другой реакции, вошла внутрь. Она все равно бы ворвалась, независимо от его ответа. Войдя в комнату, как будто она была там хозяйкой, она мельком покосилась на него. И ее глаза не пропустили того, как Рамон оторвался от сковороды, в которой что-то помешивал, и бросил на нее недовольный взгляд.  "Что ты здесь делаешь?" "Пополняю запасы жидкости", - небрежно ответила она, как будто это была самая очевидная вещь в мире, и направилась к самому высокому шкафу справа от нее - хранилищу алкоголя. Однако, чтобы добраться до него, ей пришлось подставить табуретку, но этого было не достаточно и она встала на цыпочки. Все же, это казалось не таким унизительным, как просить помощи у "сеньора ворчуна" всей станции, хотя слышать, как он хихикает на заднем плане, было вторым в этом списке. Но худшим было понимание, что осталась всего одна бутылка вина. "Эбба взяла немного, Эрик тоже", - ответил Рамон на вопрос, который она даже не задавала ему. И когда она, нахмурившись, обернулась, он потянулся за ножом, ведь ему даже не нужно было отрываться от разделочной доски, чтобы понять, о чем она подумала. Однако, когда молчание затянулось дольше, чем когда-либо, он, наконец, поднял на нее глаза и увидел, что она скрестила руки на груди, скептически глядя на него, будто ожидая уточнения его слов. "И у меня есть немного в моей комнате". Довольная тем, что получила ожидаемый ответ, Ракель улыбнулась.  "Так вот чем ты занимаешься, когда остаешься один?" "Кто ты такая, чтобы судить меня, в то время как сама врываешься на кухню в четыре часа дня в поисках алкоголя?" Она ахнула, притворяясь оскорбленной его словами.  "Я постучала". На что Рамон лишь усмехнулся и покачал головой, продолжая резать помидоры. Расценив это как сигнал продолжать, Ракель со вздохом взяла бутылку Риохи и спрыгнула с табурета. Тем не менее, как только она дошла до двери, она внезапно остановилась и обдумала свои варианты - либо запереться в своей комнате на Бог знает сколько времени и погрузиться в свои самоуничижительные мысли, либо остаться на кухне и посмотреть, как он отреагирует. Она выбрала последнее, полагая, что так будет интереснее. Открыв вино, Ракель сделала большой глоток, поставила табурет напротив прилавка, за которым он работал, и села на него; от нечего делать она наблюдала, как он режет овощи, словно загипнотизированная. Так было, по крайней мере, до тех пор, пока он внезапно не остановился, не закончив, он перевел взгляд с доски на нее, не поднимая головы, отчего выглядел еще более разъяренным, чем обычно. "Пялиться невежливо". "Я не пялюсь", - возразила она, пожав плечами, чтобы подразнить его. "Что ты тогда делаешь?" - В его голосе был определенный яд, который подсознательно заставил ее изменить свой подход. "Напиваюсь. Это то, что я делаю, когда мне одиноко. Это помогает забыться, но, я полагаю, ты и так это знаешь." - Чтобы подтвердить свои слова, она снова поднесла бутылку к губам и сделала еще один щедрый глоток. "Разве ты не предпочла бы чувствовать себя одинокой в своей комнате, в  одиночестве?" - спросил он неискренним, но сладким тоном, надеясь, что она примет его предложение, но Ракель щелкнула языком и подняла указательный палец. "В том-то и дело, что я не хочу быть одна", - подчеркнула она, что на самом деле было иронично для ведущего исследователя, которого знали и хвалили во всем мире за ее достижения. Однако, что еще больше заинтересовало журналы, так это ее грязный развод и обвинение в домашнем насилии, что в конечном итоге привело к тому, что она потеряла единственного человека в своей жизни, которого любила безоговорочно - свою дочь. И вот, отчаянно желая сбежать от того, чтобы не видеть свое лицо, расклеенное на каждом углу Мадрида с заголовками, которые она предпочла бы забыть, она решила провести шесть месяцев в полной изоляции от всех неприятностей, что ей пришлось пережить. Но чего она не ожидала, так это того, что все препятствия будут преследовать ее и до полярных льдов Антарктиды. "Очень смешно, а теперь объясни, что ты на самом деле здесь делаешь". После этих слов, вопреки ее ожиданиям, он вышел из-за прилавка и вырвал полупустую бутылку у нее из рук.  "Убийца на свободе. Будет разумнее, если мы будем держаться вместе". На что Рамон лишь бросил на нее вопросительный взгляд и рассмеялся.  "Держаться вместе? Что, если я убийца?" - спросил он, приподняв бровь и поднимая свежезаточенный нож, который все еще был в руке. - "Ты заперта со мной здесь, в комнате, полной ножей и других опасных предметов". Ракель склонила голову.  "Ты убийца?" "Я не такой", - заявил он. - "Ты?" - и Рамон продолжил расспросы, глядя на нее с особым прищуром, как будто если он будет достаточно долго смотреть в ее карамельно-коричневые глаза, он откроет забаррикадированные ворота в ее душу и разум. "Нет". Ее ответ был коротким и простым, без намеков на колебания, но этого все равно было недостаточно, чтобы убедить его. "Я не уверен, что должен тебе верить". "Почему это?" "У вас много проблем, сеньора", - небрежно начал Рамон, убирая нож и вытирая руки кухонным полотенцем. - "Начиная с вашего предположительно жестокого бывшего мужа, потери опеки над дочерью, дикого прошлого, проблем с отцом, больной матери... Я не удивлюсь, если по щелчку выключателя ты решишь убивать людей ради... я не знаю, мести?" Ой. Ракель должна была ожидать, что он разыграет эту карту. Несколько месяцев назад папарацци раскрыли все ее темные секреты, выложив все известному таблоиду. И все, кто в то время не жил с пеленой на глаза, узнали каждую деталь о ее личной борьбе. Это был не первый раз, когда кто-то хотел ткнуть ей в лицо этим, но каждый раз было так же больно. Несмотря на это, она улыбнулась и сделала глубокий вдох, чтобы успокоить нервы. "Это удар ниже пояса, сеньор", - в конце концов ответила она, отвечая взаимностью на его саркастическое использование формального обращения. - "Особенно от тебя". "От меня?" "Да", - подтвердила она, улыбка не исчезла, зная, что у нее есть туз в рукаве. - "Повар с легким доступом ко всем видам оружия - ты легко мог бы вырезать эту букву V на груди Найлза. Не говоря уже о том, что ваша бывшая жена изменила вам через месяц после того, как ваши сыновья погибли в автомобильной аварии. И еще очень сложные отношения с вашими родителями. Ты мог бы готовить в любом нормальном ресторане, но ты решил провести шесть месяцев вдали от цивилизации, готовя для девяти других таких же уродов, как ты". Судя по удивлению в его глазах, Рамон не знал, что у нее был доступ ко всем личным файлам в главном офисе, что, по сути, не было удивительно, учитывая ее профессию и репутацию. Но чего он на самом деле не ожидал, так это того, что она их прочитает. "Я не единственная, у кого тут проблемы", - заключила она, и его ошеломление превратилось в жгучий гнев. "Ты пришла сюда, чтобы ткнуть мне это в лицо?" "Может быть. Ты был для меня мудаком с самого начала", - заявила она и заметила, как его челюсть напряглась. - "О, ты думаешь, я не заметила, как ты смотришь на меня, каждые раз, когда протягиваешь еду? Или как ты избегаешь меня в коридоре? Наши комнаты находятся рядом друг с другом, и ты едва ли сказал мне слово за последние три месяца". Рамон зажмурился и глубоко вдохнул. "В чем твоя проблема?" - спросила она снова, спокойное лицо скрывало в себе ее гнев. "Ты", - выплюнул он сквозь стиснутые зубы, костяшки его пальцев побелели от того, как сильно он вцепился пальцами в край прилавка. - "Ради всего святого, Ракель, какого черта мы ведем этот разговор?" Несмотря на резкость в его голосе, она ни на йоту не изменила свою позицию: "Потому что ты не можешь вести со мной другой разговор". "К черту", - выругался он себе под нос. - "Хочешь знать настоящую причину, по которой я избегал тебя?" Когда Ракель кивнула, он удержал себя, положив руки по бокам тела и слегка наклонившись вперед, опустив взгляд. - "Ты помнишь тот день, когда ты приехала сюда, мы тогда устроили вечеринку в честь новоприбывших?" Он не стал дожидаться ответа, прежде чем продолжить. "В ту ночь ты сильно напилась, ты пила вино. Вернее, кьянти. Возможно, ты этого не помнишь, потому что к тому времени , когда ты была достаточно пьяна, мы танцевали вместе. Ты взяла меня за руку, даже не спросив, хочу ли я этого, и повел на танцпол. Мы танцевали, мы смеялись, мы целовались". С каждым следующим словом, которое вырывалось из его рта, его тон смягчался с оттенком боли, вызванной тоскливыми воспоминаниями. Все, что Ракель могла делать в это время, это смотреть на него с недоумением и вновь обретенным состраданием.  Однако затем Рамон сделал паузу, как будто не решаясь произнести следующие слова, которые вертелись у него на кончике языка, и, когда он снова поднял голову, чтобы посмотреть ей прямо в глаза, она поняла, что он все же решил рискнуть.  "Ты стала первой женщиной после того, как моя бывшая жена бросила меня пять лет назад, которая заставила меня что-то почувствовать". Как только признание слетело с его губ, ему захотелось судорожно собрать его из воздуха и засунуть обратно внутрь, чтобы подавиться им. С болью он осознал тот факт, что слова нельзя вернуть, и тогда Ракель выпрямилась на табурете, ее глаза расширились, а дыхание сбилось. Пути назад не было. "Ты прав, я этого не помню", - ответила Ракель, наконец. Ее прежняя уверенность в голосе исчезла, на ее место пришло чувство вины за то, что она не знала о его чувствах, за то, что плохо думала о нем, за то, что не помнила ночь, которая имела для него такое значение. Она была той, кто смеялся с Хизер над тем, что Рамон, скорее всего, был бесчувственным роботом, запрограммированным лишь на то, чтобы добавлять слишком много перца в ее суп. Сразу после этого между ними воцарилось мучительное молчание, которое нарушалось только раздражающим тиканьем часов на стене. Секунда за секундой, минута за минутой проходили, и никто не осмеливался сделать следующий шаг. Они просто продолжали пинать мяч на чужую площадку, время от времени бросая друг на друга взгляды, затем отводя глаза, когда другой смотрел. В конце концов, что еще оставалось сказать? Но из-за своего характера, Ракель, в конце концов, не выдержала оглушительной тишины и просто встала, прихватив по дороге бутылку Риохи. Ей удалось удивить его еще раз, когда вместо того, чтобы уйти, она подошла к нему, прислонилась к стойке рядом с ним и протянула руку с бутылкой, показывая, чтобы он взял вино. "Возьми это, это нужно нам обоим". Несколько скептически Рамон принял бутылку и открыл ее, позволив крышке бесцеремонно упасть на пол - никто не потрудился поднять ее. А затем, под пристальным взглядом девушки, он сделал большой глоток, бургундский ликер легко проскользнул в горло, оставив приятное послевкусие перезрелого винограда, которое напомнило ему о детстве под андалузским солнцем. Однако он и близко не был в том месте, воспоминания были такими старыми, что Рамон подумал, не были ли они просто сном. Он быстро вернулся к реальности, когда Ракель скрестила руки на груди и ухмыльнулась, с любопытством глядя на сковородки перед ним. "Что ты готовишь?" "Ужин". Ракель поморщилась: "Можно конкретнее?" "Паэлья." С саркастическим "Ах!" она поискала в уме другую тему, о которой они могли бы поговорить вместо еды, потому что похоже, она не была его любимой. - "Знаешь, я всегда удивлялась, как повара так быстро режут и не отрезают себе пальцы". "Это не так уж и сложно", - заверил Рамон, наконец-то возобновив свои действия на кухне, и когда он отвлекся, поднимая крышку сковороды, чтобы добавить томатный соус, Ракель переключила свое внимание на набор ножей рядом с ней и обхватила рукоять одного из них. Она почти достала его, вот только повар внезапно обернулся и крепко схватил ее за запястье. "Не трогай мои ножи", - рявкнул он на нее, и, несмотря на то, что его голос оставался таким же громким, его тембр изменился по сравнению с предыдущим разом, когда он злился. Она вздрогнула, впервые почувствовав угрозу с его стороны: "Мне жаль". Тем не менее, он быстро отпустил ее руку, казалось, с неким раскаянием в глазах, явно сожалея о том, что подошел к ней таким грубым образом, а затем предложил: "Я тебе покажу". Взяв свежий помидор из корзины, он положил его на ту же доску, которую использовал раньше, и взял нож, сжимая рукоятку указательным и большим пальцами на лезвии. Другой рукой он обхватил овощ, чтобы удержать его на месте. Но затем Ракель потеряла способность следить за его движениями, когда он начал рубить с впечатляющей скоростью. Все, что она смогла сделать, это удивленно поднять брови и наблюдать, как помидор разрезают на тысячи крошечных кусочков. Закончив, Рамон кончиком пальца скинул остатки помидора, прилипшие к лезвию, и тогда Ракель в голову пришла опасная идея - она снова незаметно потянулась за ножом, большим, чем тот, который был в руке мужчины, и на этот раз вытащила его из блока. Она терпеливо ждала, пока его взгляд остановится на ней, и в тот самый момент, когда они это сделали, девушка приложила плоскую сторону лезвия к своей шее, позволяя холодному металлу нагреваться от тепла ее тела. Рамон ничего не сказал. Не схватил ее за запястье и не заставил остановиться каким-либо другим способом. Однако он следил за лезвием с расширенными зрачками и возбужденным взглядом, пока она чувственно скользила им по своей коже, используя кончик лезвия, чтобы обнажить низкий v-образный вырез ее свитера - точку пульса, ключицу, ложбинку между грудей. Это пробудило в нем первобытную потребность, которую он не испытывал уже очень давно, и она только усилилась, когда Ракель сделала один, затем еще шаг в его направлении, пока не оказалась на расстоянии вытянутой руки. "Ты ходишь по тонкому гребаному льду", - предупредил он ее, но без следа гнева или раздражения. "И я хочу его сломать". Он внимательно изучил ее глаза в поисках любого намека на сомнение или неуверенность, и только когда не нашел ничего, кроме взаимности своих желаний, он позволил себе выключить конфорки и, опустив голову, прорычать ей на ухо: "Если мы начнем сейчас, пути назад не будет". "Я не против", - она дьявольски и ободряюще улыбнулась. Теперь он был достаточно близко, чтобы она могла почувствовать мускусный и слегка терпкий аромат его одеколона и специй, которые он использовал. Это сводило ее гормоны с ума. Заметив, что она отвлеклась, он выхватил нож из ее руки, что заставило ее вернуться к реальности. Следующее, что она почувствовала, это то, что он приставил кончик лезвия к самому низу ее глубокого выреза на свитере, отчего ее сердце забилось так громко, что она испугалась, как бы оно не вырвалось из груди и не встретилось с острым металлом. "Скажи мне, когда я зайду слишком далеко". "Рамон..." Волосы на его затылке встали дыбом, как солдаты на посту, при звуке его имени, сорвавшегося с ее сочных губ, и одним быстрым движением вниз он разрезал бежевую ткань, открыв весь ее торс и грудь для его голодных глаз - она не носила бюстгальтер, и это открытие заставило всю кровь в его мозгу переместиться дальше на юг. "Тебе придется купить мне новый, ты это знаешь?" - она усмехнулась, но вскоре замолчала, когда он сорвал свитер, или то, что от него осталось, с ее тела. "Не говори, если в этом нет особой необходимости", - строго приказал он. - "Не спрашивай, действуй. Действие очертит и определит вас". "Это..." "Томас Джефферсон, да", - ответил Рамон на ее вопрос, прежде чем она смогла закончить, не в первый раз за день, а затем наклонил голову, чтобы поцеловать ее губы.