Голоса в голове, увези меня к себе. Бутылка вина в левой руке, правой держусь за твою. Что я сделал для тебя? Я же последний мудак. Где-то свернул не туда, и вот я опять на рогах. Извини, опять запои, вези меня к себе домой, Укрой меня своей душой, мне кажется, я сам не свой. Меня окружают не те, с кем бы я был самим собой. Твоё тепло в моей руке, всё остальное — неважно.
Прошло уже больше недели с того момента, как Джеюн ступил на территорию школы. Школы, в которую он хотел и не хотел одновременно. Последние несколько дней оказались довольно приятными и спокойными, в отличие от первых трёх, в которые сначала Шиму вмазали, потом он вмазал соседу, которого видел впервые и не знал о нём ничего. Говоря о соседе... Джеюн старается даже не думать о нём. Ли Хисын после их разговора ночью после той вечеринки стал не то чтобы странным, а каким-то не таким. Отличался от своей прежней версии и даже от той версии, которую он изобрёл для Джеюна: колючей, холодной, пассивно или активно агрессивной. Господин Ли, который теперь просил обращаться к нему по имени, просто переобулся с массивных берцев с шипами в пушистые домашние тапочки с бантиками. Из крайности в крайность. Так можно назвать смену настроения Хисына с первого дня до последнего. Он стал слишком общительным, желающим узнать как можно больше о младшем. Шим рассказывал, но не всё — всякими мелкими историями, которые есть у каждого человека, он делился. Самое тайное, что он никогда и никому не расскажет, он спрятал далеко вглубь души, головы, сознания и сердца. Ему вспомнить об этом вскользь колко, он даже представить не может, кем он станет, когда начнёт рассказывать про своё детство. Вероятнее всего, растёкшейся по полу лужей из слёз и тоски. Ли о себе же рассказывал всё, что интересовало Джеюна. Как сказал сам Хисын, "ему скрывать нечего". У Шима чесался язык спрашивать про очевидные проблемы старшего, но он сдерживался. Как-никак, они знакомы всего неделю, а про такие вещи трудно говорить даже с близкими людьми. Вряд ли Хисын возьмёт и, признаясь младшему и самому себе, скажет, что ему нужна помощь. Нет, такого не будет, потому что если бы Хисын хотел, то давно бы обратился к специалистам. Джеюн ему не кто-то из близких, да даже не друг толком. У него нет никаких прав поднимать такую тему. — Эй, Джеюн, у тебя же сегодня три пары? Не хочешь после прокатиться со мной до ближайшего города? — Хисын заглянул в комнату младшего, в то время как Шим собирался. С недавних пор дверь в его комнату была открыта почти что всегда. — Скажи честно, ты хочешь со мной поехать только потому что больше не с кем? — аккуратно положив рубашку на пол, подстелив под неё одеяло, Джеюн подглаживал рукава. — Я хочу поехать с тобой, потому что хочу поехать с тобой. — слова такого рода прилетают в лоб младшего стабильно несколько раз в день. И он не знает, как на такое реагировать. — Подумай. Если что, буду ждать сообщение. После того случая, Джеюн больше не поднимал тему странных выступлений и действий Хисына. Тот факт, что они оба знали слишком личное друг друга, при этом жили в одном пространстве и общались так, будто ничего не было, смущал Шима. Старшему от этого не было ни горячо, ни холодно, — как будто бы вся та ситуация только положительнее повлияла на него и на его отношение к Джеюну. А сам Джеюн... стеснялся? У него словно был какой-то кризис. Он буквально жил в одном пространстве и общался с человеком так, будто бы тот несколько дней назад не сказал ему, что он был бы не против переспать с ним. Джеюн жил с парнем, и этому парню Джеюн приглянулся. "Ну мы же друзья", — говорил Хисын, а потом невзначай проходил мимо, касаясь талии, или разглядывал младшего, а потом с улыбкой отворачивался, говоря "Просто смотрю на своего друга". Всё это не делало жизнь Шима лучше, а только лишь ухудшало её в геометрической прогрессии. Первые дни Джеюн "защищался" от таких непонятных заигрываний агрессией. — Хватит себя так вести. — сказал Шим, когда Ли в очередной раз сказал что-то с оттенком заигрывания, пока помогал младшему готовить обед, — Я же вроде ясно дал понять, что меня не интересуют парни. Ты к ним вроде как относишься. Твои вот эти шутки меня только бесят. — Если бесят, значит где-то в глубине души тебя это задевает. Значит, я не зря пытаюсь. — снова шёпот на ухо и горячее дыхание. Знает ведь, чёрт, что он делает. — Ли Хисын, я тебе сейчас твой язык отрежу! Решив, что такая позиция ни к чему не приведёт, а только будет раззадоривать и вдохновлять вытворять похожее чаще ради реакции, Джеюн стал делать акцент не на том, что он гетеро, а на то, что они с Хисыном друзья и не более. Этот вариант немного помог, но старший всё равно продолжал говорить запретное, вызывающее едва светящийся огонь в груди. Касаемо ментального здоровья — даже здесь Хисыну было лучше, как считал Шим. Хисын стал меньше тусоваться со своей шайкой, ходил только на пары и после них сразу шёл домой. Он дожидался Джеюна и помогал ему со всеми, даже с самыми мелкими делами. Старший говорил, что ему просто нравится этим заниматься, но Шим понимал, что его сосед таким образом просто отвлекает себя от самого себя. Переключает внимание на что-то другое, на кого-то другого. И Джеюн старался помогать с этим, потому что увидеть приступ паники Хисына было страшно до мурашек. Сложив тетради и ручки в рюкзак, Шим закинул его на плечо и вышел в прихожую. За неделю уже вошло в привычку встречаться у двери и вместе идти до учебного корпуса, чтобы потом разойтись по своим делам. В перерывах, пересекаясь в коридорах или дворах школы, парни делали вид, что они не особо то и знакомы, хоть вся школа знала, что они очень даже знакомы, а Хисын только больше поводов для слухов давал. Джеюн вообще старался не смотреть в сторону старшего, но у него всё тело чесалось и гудело под настырным взглядом Хисына. Обычно это длилось до тех пор, пока Шим не посмотрит в ответ. Ли после этого всегда улыбался и отвлекался на что-то, поддерживал образ плейбоя, параллельно заигрывая с первокурсницами. — Казанова недоделанный... — шептал Шим себе под нос. За эту неделю Джеюн стал ближе общаться и с Минджон. Они обменялись номерами и много переписывались. Ли на это даже пытался бурчать, говоря "Не надейся на что-либо, ты для неё как младший брат", но Джеюну было наплевать. Он влюбился в Минджон. Так по-детски и мечтательно, что от безысходности хотелось плакать и рвать волосы. Шим знал, что его чувства будут не взаимны, что ему скорее всего разобьют сердце, если он решит признаться, но он был рад просто ощущать эту тёплую негу под рёбрами, колотящееся сердце, отдающее в виски, бабочек в животе, которых было немыслимо много. Это заставляло его понимать, что он всё ещё живой, а для него это единственная сохранившаяся ценность в этом бессмысленном мире.***
Перед глазами летали мелкие мошки, звуки на фоне отражались от стены и плавали по аудитории, пролетая мимо то одного уха, то второго, заставляя морщиться от неприятных ощущений. Скрежет мела по доске, скрип стула, стук ручки об стол, — всё это отвлекало, ковыряло кожу голову и проникало внутрь, выгрызая остатки самообладания. К горлу начала подкатывать ком, и Хисын понял, что дальше тянуть некуда. — Разрешите выйти? — подняв руку, парень сделал такое лицо, будто бы с ним абсолютно всё в порядке. Что его прямо сейчас не вывернет на стол и он не считает секунды до падения в обморок. Как только дверь за парнем закрылась, он по памяти, потому что перед глазами была пелена, шёл в сторону туалета, до которого было всего лишь несколько метров. В коленях собиралась дрожь, мурашки побежали по спине, а пальцы рук и ноги онемели. Пару шагов, щелчок замка — Хисын упал на белоснежную плитку, хватаясь руками за такой же унитаз. Всего лишь спустя два часа после завтрака, когда он уже должен был раствориться где-то в желудке, его мерзкая каша из продуктов обожгла глотку и вышла наружу. Проводить время в туалете на первой паре уже стало мини-традицией Ли. Последние три дня с самого утра у него трясётся всё тело. Этот тремор абсолютно не давал ему расслабиться — Хисын знал, что если Джеюн заметит, то будет затирать про необходимость посещения врача, а старший будет отмахиваться. Это тоже могло стать мини-традицией. Радовало лишь одно: из-за практически постоянного нахождения рядом с Шимом, у Хисына снизилась, но не стала равна нулю тревожность, а на её место пришло что-то похожее на обмороки. Парень точно знал, что он был на грани свалиться уже как минимум три раза, но он вовремя осознавал симптомы головокружения и сразу же оказывал себе первую помощь. Почему-то его организм считал, что лучшим способ пригнать побольше крови в мозг — это разукрасить унитаз. Хисыну казалось, что ему стало немного проще жить. Он спокойно засыпал, глядя на свет, проползающий под дверь его комнаты из соседней, где Джеюн, скорее всего, либо слушал музыку в наушниках, либо доделывал мелочи в домашнем задании. Этой тонкой линии тёплого света хватало, чтобы согреть ледяные метры темноты Ли. Только когда младший ложился спать, где-то под раннее утро, а Хисыну пора было просыпаться, старшего всё-таки накрывала дрожь. То ли от воображаемого холода, то ли от возвращения в свою реальность, где каждый день как в петле. Либо временной, либо верёвочной. Хисын делал вид, что ему полегчало, потому что он просто знал, без каких-либо предположений, что будь он самим собой рядом с Джеюном, то младший просто не выдержит его и уйдёт. А Ли хотел стать ближе с человеком, который как какой-то гидроксизин или амитриптилин без рецепта влияли на всего Хисына целиком и полностью. Ли Хисын будет никому не нужен, если будет настоящим. Умывшись, прополоскав рот, Хисын вышел из туалета и вместо аудитории пошёл в сторону кабинета директрисы. Парень знал, что госпожа Ли, его мама, ничего не скажет на появления сына на пороге её кабинета и на желание парня вздремнуть на её диване. Хисыну было просто необходимо набраться сил. Все свои эмоции и чувства на ближайшие несколько часов он бесплатно отдал другу-унитазу. Сегодня всё ощущалось совсем по-другому, словно всю неделю Ли карабкался куда-то вверх и сегодня он сорвётся с выступа и полетит обратно на дно, больно разбиваясь. Но так не должно быть, ведь сегодня он будет с Джеюном, так ведь? Верно же? Телефон громко пропиликал, лёжа на стеклянном столике. Хисын. Мне нужно в 20:00 быть в художественном клубе, чтобы помочь ребятам с плакатами, мы успеем вернуться?Конечно, придётся немного превысить скорость ;) Тогда жду тебя в 12:30 на парковке?
Ага, мне стоит переодеться?Можешь взять одежду с собой и сделать это в машине :)
Я сейчас передумаю и никуда не поеду :)Молчу.
Вздохнув, парень положил телефон обратно на столик и отвернулся к стене. "Мам, разбуди в 11:30", — сказал Ли и тут же отрубился. У него остался один процент, который он вновь потратил на Шим Джеюна.***
Покончив со всеми делами, Джеюн натянул кепку и вышел из дома, закрыв дверь на ключ. Он делал это впервые, так как до этого он уходил и приходил, когда Хисын был у себя. Было странно уже ходить по дому, когда соседа там нет. Пустовато и скучновато. Одиноко? Шагая к воротам, Шим даже задумался о том, как грустно ему будет через 9 месяцев, когда старший выпустится и отчалит в светлое будущее. Скорее всего, к Джеюну подселят кого-нибудь, и наверняка этот кто-нибудь будет отличным соседом. Но Шим за короткий срок привык жить бок-о-бок с немного долбанутым на голову Ли Хисыном. На парковке у школы было несколько машин. У одной из них наряженный в повседневную, простую и нетипичную для него одежду стоял господин Ли. На его голове красовалась короткая шапка, на половину прячущая серебристые волосы. Авто Хисына выделялось среди остальных — чёрный Mercedes-Benz как минимум E, а может и S класса сиял как звезда в ночном небе. Было страшно даже представить цену этого средства передвижения. Владелец автомобиля явно был доволен такой реакцией. — Ну что, едем? — На такой дорогой тачке я ещё не ездил. Да что там, я даже не видел таких в реальности... — Джеюн обошёл авто со всех сторон и осмотрел глазами, полными восхищения, а затем остановился у двери переднего пассажирского сидения. — Если получишь права, то я, может быть, разрешу сесть за руль. — решив побыть джентельменом, Ли дёрнул ручку, пропуская младшего внутрь. — Они у меня уже как два года есть. — ответил Шим с ухмылкой, сел и закрыл за собой дверь. Дорога до ближайшего города занимала час. Как только парни покинули территорию школы и выехали на дорогу, Джеюн тут же почувствовал неловкость, а интуиция подсказывала, что парень за рулём уже думает над своими флиртовскими штучками. Если раньше, будучи в своей комнате или каким-то боком хисыновой, младший мог скрыться от подкатов и намёков Ли на кухню, в туалет или вообще выйти погулять, то из авто он никуда не сможет деться. Двери заблокировали. Старший, будто бы читая мысли, на корню пресёк все попытки на побег. — Я читал твою анкету. Стащил у мамы в первый же день, когда узнал имя нового соседа. — Ли нажал на пару кнопок и включил музыку. — Вот как. И что же ты там вычитал? — Что ты сирота. Как давно? — Этот разговор когда-нибудь всё равно бы случился, так ведь... — младший замолчал, отвернувшись к окну. — Тебе необязательно делать это через силу. — Да нет, всё хорошо... Я просто ни с кем ещё об этом не говорил. Ладно, главное начать, так ведь? — Шим вздохнул и начал рассказ. Почему в детстве дети всегда видят мир слишком красочным? Настолько ярким, будто в настройках насыщенность выкрутили на всю. Все люди вокруг добрые и счастливые, не знающие горя, любящие свою семью. Джеюн, или же Джейк, как называл его отец, был таким же ребёнком, как и все, пока в один день с него силой не сорвали и не кинули в холодный бетон розовые очки. Мальчику всегда казалось, что его семья идеальна: папа работает на любимой работе, занимая хорошую должность, мама воспитывает маленького Джеюна и занимается хозяйством; родители целуют друг друга в щёку, когда отец уходит на работу; мама готовит любимые пончики сына, в то время как он играет с папой во дворе в футбол. Каждый день был одинаковым, наполненным любовью и заботой. Был. — Мне было 12, когда родители отправили меня в детский лагерь на три недели. Я был очень рад туда поехать... — Шим смотрел на свои дрожащие руки. — На первые выходные родители приехали навестить меня, привезли сладости, нужные вещи. На следующие приехал только папа, сказав, что мама приболела, но она очень скучает по мне. А на следующих папа забрал меня домой. Мы подъехали к дому, а пап говорит "Не торопись", но я его не слушаю. И вот я бегу со всех ног в гостиную, чтобы обнять маму, но та, кого я увидел перед собой... Это была не моя мама. У моей мамы не торчали рёбра и ключицы, не было тёмных синяков под глазами, язв на лице, красного носа и глаз... Я не мог поверить, что мама... Употребляет наркотики. И она делала это уже несколько месяцев, но когда я уехал, она перестала себя сдерживать. Мой мозг отказывался принимать эту информацию. Они с папой очень часто стали ссориться. Он просил её вести себя прилично при мне, но она брала нож и кидалась на него... Джеюн решил опустить момент про то, как мама крикнула то, что разбило его окончательно: "Я не хотела, чтобы ты появлялся на свет". Они с отцом в очередной раз скандалили. Джеюн очень много и долго плакал, а потом в школе пошли слухи о том, что его мама наркоманка со стажем. — Спустя где-то полгода, когда я вернулся домой со школы, я увидел маму, лежащую на полу. У неё в вене был шприц, рука перевязана, глаза открыты, а изо рта стекала пена. Я выбежал из дома и помчался к соседям, чтобы позвонить папе. Он быстро приехал, забрал меня и отвёз к своему другу с работы. Больше я маму не видел. Повисла тишина. Джеюн отвернулся к окну, где, кажется, пошёл дождь. Почему-то окна были мутными. — Достаточно. Не стоит больше душу рвать. — Хисын взял младшего за руку, и тот сразу же повернулся. По щекам Шима текли слёзы. — Я же сказал, что если не хочешь, то не надо говорить. — Я наконец-то для себя принял, что мама умерла. До этого я всячески избегал это. — младший посмотрел на свою ладонь в крепкой и одновременно нежной хватке Ли. — Отдыхай. Можешь поспать, я разбужу, когда мы доедем. И младший уснул. Он не плакал очень давно, и эти две слезинки будто бы все жизненные силы из него выкачали. Рассказать про отца сегодня Шим был явно не в состоянии.***
Как только Хисын убедился, что сосед спит, он аккуратно наклонился и опустил кресло назад. Лицо Джеюна снова оказалось близко. От парня пахло чем-то лёгким и свежим, как морской бриз или лес после дождя. Длинные ресницы младшего склеились от слёз, красноватые следы от них на щеках уже начали светлеть, а ранки на пухлых губах, которые образовались от нервного покусывания, наоборот темнели. Шим растёкся по сидению, расслабился так, как не расслаблялся давно. Хисын старался ехать аккуратно, чтобы не разбудить парня рядом. Ему нужно было всего лишь купить пачку сигарет и кое-какие продукты, но он так не хотел останавливать машину и оставлять младшего наедине со своими мыслями, которые наверняка сейчас копошились в его голове. "Быстро куплю и вернусь", — подумал Ли и выскочил в магазин. Когда он вернулся, Шим всё также спал. Повернувшись на бок, парень подложил ладони под щёку. Картина была умилительной. Аккуратно достав с заднего сидения свою куртку, Хисын накрыл Джеюна ей. Дорога обратно должна была быть быстрой, ведь младшему ещё надо успеть в художественный клуб. Очень тихо, чтобы не дай Бог разбудить спящего, Ли включил музыку. Она успокаивала колотящееся сердце и шёпот в голове. За окном лил дождь. Хисын ненавидел дожди. Они напоминали ему о слабости, будто бы эти капли — это его слёзы, падающие на пол во время ссор родителей, или после очередного приступа, или же после его принятия своей никчёмности. Он не мог определиться. Музыка всегда держала его на плаву, как спасательный круг посреди бесконечного океана пустоты и ненависти. Затормозив на мокрой парковке, Ли повернулся к Джеюну. Тот продолжал спать как самый милый младенец. — Джейк-и, пора просыпаться. А то опоздаешь... — О Боже? Мы уже вернулись что ли? — младший подскочил как по будильнику. — Подожди, возьми зонт, там ливень. — Спасибо, я побежал, увидимся через час! — и Шим убежал. Хисын вернулся в пустой дом и тут же волна непонятного чувства накрыла его с головой. Будто вся куча эмоций, которые он получил за эту неделю и держал в себе, хочет раздавить его своим весом. Парень зашёл к себе в комнату и тут же схватился за голову. Резкая головная боль стреляла где-то в макушке, отправляя импульсы во все части тела. Было невыносимо больно везде. Ноги тут же стали ватными. Ли успел подбежать к дивану, чтобы лечь на него, а не упасть на пол. Ли закрыл глаза и постарался начать максимально медленно дышать. Приступ панической атаки и обморока решили добить парня, только не могли решить, кто сделает это лучше, больнее и быстрее. Хисыну становилось хуже. Он буквально задыхался. Держась за шею, он пытался сосредоточиться на чём-нибудь, но всё было тщетно — комната плавала как маленький кораблик, попавший в шторм, не позволяя и парню устоять на ногах. Встав с дивана, Ли тут же упал на колени. Теперь ему казалось, что он сходит с ума. Нужно было как-то дать телу понять, что оно ещё живое. Затуманенный мозг приказал подойти к стене. Встав напротив стены, Хисын сначала аккуратно ударился головой. Легче не стало, но боль, расходящаяся ото лба по всему черепу, даже чем-то понравилась. Хисын ещё раз врезался головой, а потом ещё и ещё, пока быстрое дыхание не заглушил писк в ушах. Джеюн вернулся даже раньше, чем через час. — Я вернулся. — сказал младший в тёмный дом. — Хисын, ты спишь что ли? — Джеюн включил свет в коридоре и тихо зашёл в комнату старшего. Ли лежал на полу у стены лицом к ней. — Нет... Хисын! Шим подбежал к другу и тут же развернул его к себе, положив на спину. Со лба вниз к носу стекала кровь, уже немного подсохшая, а на обоях расползались красные капли. Сердце Джеюна пропустило один удар, когда он понял, что он почти не чувствует дыхание старшего.