«Не волк я по крови своей...»

       «Привет…»       Сергей выпустил ручку из пальцев и вздохнул. Прикрыл лицо ладонью, сморщился, стараясь выгнать из головы навязчивые образы: мужчина улыбается, удерживая в руках сияющую от радости невесту, их фигуры наворачивают вальсирующие круги под звуки Моцарта…       Сердце колотилось часто и болезненно, будто внутри разгонялся яд. Будто эти удары – последние. Будто Серёжа сейчас побледнеет и упадёт замертво, скрюченный, еле дышащий. Наверно, последнее, что он произнёс бы, оставляя лёгкие пустовать: «Рома». Но адресат не услышал бы и его крика, не то, что шёпота.       Парень снова вернулся к ручке и достал из небольшой стопки листов новый, девственно чистый от его глупых, наивных и раздражающе неуверенных слов.       Здравствуй, дорогой друг? Или лучше: здравия желаю, товарищ лейтенант? Но он же не при исполнении… Как обратиться к человеку, с которым вас связывает так много – эмоций, прикосновений, тайных жестов? И с которым вы разделены нерушимой стеной.       Это препятствие не преодолеть простым желанием. Не поможет вся любовь, такая трепещущая и рвущаяся наружу. Для неё эта стенка – что лист картона. А пытаешься её проломить, скинуть куда-нибудь, вдруг оказывается, что по-другому невозможно жить. Материал прочнее алмаза, или что уж там считается самым прочным веществом в мире. Нет ни одного места, чтобы беззаботно держаться за руки, обмениваться пылающими взглядами и льнуть в поцелуе, не боясь доносчиков, не представляя, какой скандал будет в части, если узнают. На секунду забудешь – вдруг шорох, вселяющий страх перед петлёй, в которой окажется твоя голова.       Сергей снова вздохнул, тяжело, со стоном, напоминающим лёгкий плач. К чёрту это всё. Письмо. Рому. Их часть. Всё, что случилось между ними. Может, он уже забыл, как прижимал юного солдата к окну в тёмной комнате, целуя с таким напором, словно это их последний поцелуй перед катастрофой. Забыл, как, лёжа животом на колючей траве, усыпанной сухими иголками, спустил взгляд ниже глаз собеседника, на губы, и подался вперёд. Подался одним коротким рывком, застыл, когда Серёжа удивлённо отстранился, затуманено посмотрел тому в глаза. И, видимо, не нашёл там ни капли протеста. Только нерешительность и страх.       От всплывающих воспоминаний хотелось рвать на себе волосы. Вскрыть череп, долезть до мозга, той его части, где располагалась память. И пинцетом, аккуратненько, вырезать ровно тот кусочек, в котором покоилось всё, связанное с неким Романом Матвеевым. Серёжа предполагал, что под него в его голове завелось отдельное место. Вырезать Лизу было бы гораздо сложнее: она мелькала среди целого роя дней, проведённых на службе, как россыпь блёсток в прозрачной воде. А моменты с Ромой были как ассорти из конфет в красивой коробке – один к одному.       Что он вообще хотел ему сказать? Серебренников забыл, ощущая, как тоска, злость и обида вновь наполняют душу. Любовь то превращалась в ненависть, то возвращалась к истинной личине. В любом случае, встреча с «первой любовью» выбивала актёра из колеи. Любая попытка наладить дружеский контакт или вернуться к тому, что между ними было… Разрывала сердце.       Лиза настаивала, что им нужно помириться. Звала Серёжу в гости, светящаяся от счастья, но с искрами сожаления, затаившимися на дне глаз. Наверно, чувства, которые плескались в ней к другу-кадету, окончательно не исчезли. Поздно было их озвучивать, тем более стоя под венцом. Да, Рома умел вскружить голову своими безупречными манерами и красивыми ухаживаниями, мягкой обезоруживающей улыбкой… Что только Лиза нашла в Серебренникове, на фоне статного и взрослого лейтенанта казавшемся ребёнком, увлечённым своей игрушкой-фотоаппаратом. А ведь он ни разу не притрагивался к технике после переезда…       Стоило взять в руки плёнку, как воспоминания затягивали в омут, топили. Мерещилось прикосновение тёплых шероховатых рук, нежное и наставляющее. Бежали мурашки от мнимого ощущения: чьё-то плечо ненавязчиво прижимается к спине. Бархатный голос что-то объясняет в стороне, и жаркое дыхание долетает до щеки, оставляет незримый след на шее… Выныриваешь из этих миражей, а сердце испуганно колотится, закладывая уши.       «Нет, – думал Сергей, вставая из-за письменного стола с визгом деревянных ножек по полу. – Лучше держаться от него подальше».       Не бредить душу. Не пытаться потакать просьбам Лизы. Придумать сотни отговорок, только не видеть его никогда. Ни их семейного счастья, ни их налаженного быта, ни Лизу с радостным малышом на руках, тянущим руки к папе.       Актёр подлетел к полкам с учебной литературой, схватился за стопку листов – постановки, которые нужно разучить и отыграть. По ролям с другими или исполняя роли всех персонажей сразу. У него будет много работы. Он перевоплотится, натянет на себя шкуру классических героев с их проблемами и переживаниями, отречётся от того, что свернулось в душе колючим коконом. Сергей Серебренников исчезнет. Появится Дионис, топящий радости и печали в вине со своей суженой Ариадной. Даже страдания Ромео по Джульетте, любить которую ему запрещено самой судьбой, не будут иметь ничего общего с теми страданиями, что Серебренников испытывал ежедневно. Хотя бутылочка яда могла бы решить и эту проблему.