Звонок / The Call

      Я смотрел на его розовое, пухлое лицо в течение, казалось, нескольких часов после того, как он снова заснул у меня на руках. Смотрел на него сверху вниз, пытаясь запомнить каждую из его идеальных, миниатюрных черт. Его невероятно длинные, но почти невидимые ресницы. Плавная линия носа. Его пухлые губки бантиком, ритмично движущиеся во сне. Когда врач впервые передал его мне и я взглянул в зеркальное отражение собственных глаз, у меня буквально перехватило дыхание.       В тот момент я полюбил его сразу и безмерно.       Я наконец-то понял любовь моего отца и те бесконечные глубины, из которых проистекала его привязанность ко мне. Я чувствовал это сильнее, чем когда-либо прежде, поскольку его любовь ко мне перетекала теперь в моего собственного сына. Никогда прежде я не любил кого-то так полно, так всецело. Он был воплощением совершенства. Мой личный комочек радости.              От Блэков ему достались такие же светло-серые глаза, какие были и у меня, и у моей матери, и у ее отца. Но если не считать эти две почти бесцветные лужи, он, со своими пушистыми мягкими волосами — скорее серебряными, чем золотыми, — был вылитым Малфоем.       Можете считать это моим нарциссизмом и самомнением, что я моментально и безоговорочно полюбил ребенка, который как две капли воды похож на меня, но это абсолютная истина, которую я не могу отрицать. Я бы всю оставшуюся жизнь воспевал этот момент.       Я часто слышал о том, что матери знают и любят своих детей, когда те ещё в утробе. Маленький человек, растущий внутри, становится такой же частью их самих, как их собственные кровь и кости. Хотя я не могу сказать, что у меня была такая привилегия, но, как только я взглянул на своего сына, я сразу полюбил его. Пока я был рядом, никто не смог бы навредить ему.              И я намеревался быть рядом.       Подумать только — всё решил лишь один телефонный звонок. Одна маленькая ошибка, одна устаревшая формальность, без которой я, возможно, никогда бы не узнал о существовании своего сына.       Моего Лео.       Мой небесный лев.       Я возблагодарил небеса за то, что был в своей квартире в маггловском Лондоне и смог принять звонок. Я никогда не брал с собой в поместье сотовый телефон: древняя магия неизбежно разрушала электронные устройства, делая их бесполезными. По сути, то же самое происходило почти везде в магическом мире. На самом деле, последний год я вообще почти не пользовался маггловской техникой, поскольку тот единственный человек в моем окружении, который ею пользовался, больше никогда мне не звонил.              Было уже два часа ночи, но я беспокойно ворочался, не в силах заснуть, так что сразу услышал звонок, раздавшийся на кухне — там, где заряжался подключенный к розетке мобильный. Подумать только, я ведь почти не обратил на это внимания — хотел просто проигнорировать его. Но моя гордость уступила желанию услышать ее голос.              — Драко Малфой, — ответил я на незнакомый номер.       — Мистер Малфой? Это медсестра Салливан из Мемориальной больницы Марты Кори в Бостоне. Мы уже несколько часов пытаемся найти способ связаться с вами. — У меня свело живот. Кого я знал в Штатах? Первой моей мыслью было, что произошла ошибка, но женщина прямо назвала мое имя. — Мисс Грейнджер попала в аварию сегодня вечером. Это… катастрофа. С ребенком все в порядке, но мисс Грейнджер получила серьезные травмы. — Весь воздух покинул мои лёгкие. — Сейчас ее состояние стабильное, она находится в магической коме. Вы указаны как ее контактное лицо в чрезвычайных ситуациях. Сможете ли вы приехать в больницу, чтобы лично обсудить уход за ней с командой врачей?       На мгновение сердце будто замерло. Гермиона исчезла из моей жизни больше года назад. В голове проносились мысли о женщине, разбившей мне сердце, когда я наконец услышал, что именно говорила медсестра.        — Простите, вы сказали «ребенок»?              — Да, сэр. — Я услышал, как она перебирает бумаги на другом конце линии. — Лео Грейнджер. Привезен с мисс Грейнджер, на нем нет ни шишек, ни царапин. Благодаря матери с ним все в порядке.              Гермиона — мама… Я едва мог дышать, не то что говорить. Лео. В честь созвездия.       — И… — Я сглотнул. — Сколько лет Лео?       Еще одна перетасовка бумаг.       — Дата рождения Лео указана как 2 августа 2002 года, так что ему почти шесть месяцев. — Быстро подсчитав, я понял, что Гермиона была беременна, когда ушла от меня. Знала ли она об этом? Она должна была знать, но почему не сказала мне? — Пока он в детской, но, если состояние мисс Грейнджер не стабилизируется к завтрашнему дню, боюсь, нам придется обратиться в социальную службу. Его придется взять на воспитание, пока...       — Я иду. Не смейте, — прорычал я в трубку. — Я буду там через час. Максимум через два. Марта Кори в Бостоне?       — Да, сэр...       — Я уже в пути.       Трудно было поверить, что разговор, изменивший ход моей жизни и всю причину моего существования, произошел всего несколько часов назад.       Когда я сидел в холодной, темной больничной палате, держа на руках своего спящего сына, мне так хотелось проклясть эту маленькую ведьму, лежащую без сознания на больничной койке передо мной. Как она могла скрывать это от меня? Этот прекрасный подарок. Моего сына.       Неужели она не знала предела в своей жестокости? Я думал, что ничего не сравнится с тем кошмаром, в котором я оказался, когда она оставила меня, разбив сердце на такие мелкие осколки, что у них не было ни шанса собраться воедино вновь. Все это время у меня был сын. А она лишила меня его.       Гнев вскипел в моих жилах. Она не имела права скрывать его от меня. У меня был мой дорогой, идеальный сын. Он рос без отца, и я даже не знал об этом. А если бы случилось что-то ужасное... Что, если бы случилось что-то ужасное и она изменила контактное лицо для экстренной связи на кого-то другого? Лео мог бы исчезнуть для меня навсегда — и я бы никогда не узнал о его существовании. А он был здесь, полностью сформировавшийся человек, о котором я ничего не знал. Ему едва исполнилось полгода, а я уже так много упустил. Я упустил все.       Он крепко спал на моей груди, и его горячее, сладкое дыхание, которое пахло молоком, касалось моей шеи. Я чувствовал, как его щеки приподнимаются в улыбке, и гадал, что же может сниться моему малышу.              Мой взгляд снова задержался на Гермионе, такой крошечной и одинокой на этой большой больничной койке. Ее фирменная грива волос каскадом рассыпалась по подушке, и она казалась невероятно милой из-за веснушек на щеках, которыми ее одарило солнце. В кои-то веки ее лицо было спокойным и не возникало ощущения, будто на ее плечах лежит тяжесть всего мира.              Она выглядела такой умиротворенной. И все, чего я хотел, — чтобы она проснулась и я мог обнять ее. Поблагодарить. Накричать на нее. Наорать. Выплеснуть свой гнев, а затем сразу же умолять ее вернуться ко мне. Она была нужна мне. Она была нужна Лео.              Вместо этого я гладил пальцами белокурые локоны, лежащие на моей груди, и благодарил звезды и их создателя за то, что они подарили мне Лео. Я продолжал бодрствовать у постели его матери, молясь старым и новым богам, чтобы они вернули нам Гермиону.