Как влюбить в себя Бога по ту сторону экрана?

Тугие красные узлы завязанные Дазаем долго снимались с бедер и икр. Сигма весь час дрожал от перевозбуждения и собственное раскованное поведение, стало противно. Его впервые так бросают к черту, с глупой отмазкой, что даже не запомнилась ему. Не хочется и спасибо говорить за проверенные отчёты и расписку новых, пока он корчился на полу. Без капли духа в себе едет босс казино домой, толком не сосредотачиваясь на дороге, двигаясь лишь в потоке. Всё раздражает и Николай, накрывший его поцелуем при входе — также. — Я приготовил ужин, вареная картошка и соус сделал, всё как ты любишь, — Крепко обнимает Гоголь, припадает губами к шее нежно целуя, вслушиваясь в иной запах. — Сигма, милый, что-то не так? — Все нормально, я просто не голоден. В душ и спать пойду, устал. — Может хотя бы поешь? Немножечко, — Расстроенный взгляд упирается в чужие хмурые глаза, едвали выдерживая холодный ответ. Ему это до боли напоминает прошлые отношения с Федором. — Нет, спасибо, — Толкается Сигма в плечи, отходя от двери и скидывая пальто, прежде чем удалиться в ванную. Гоголь же остаётся один. Он сидит на кухне в тусклом свете подсвечника, ковыряя картофель вилкой. Как же ненавистен любой холод в собственную сторону, но быть может… Сигма действительно сегодня не в ресурсе и за его отсутствие на работе, случилось что-то не то? А тот запах? Он старается не брать в голову, подходя к партнеру, что лежит уже в постели и с такими же злыми глазами смотрит в телефон. — Сигма, милый мой, — Посмеивается Гоголь, ложась рядом и тянется в объятия. — Я же вижу, что что-то не так, — Он берет телефон с рук, откладывая его и целуя в губы, но Сигма всеровно тянется до смартфона. — Нет, все хорошо, мне просто сейчас… — Видя, что Дазай ему не ответил, он придумывает нелепую отмашку, даже наигранно вздыхая, якобы расстроен. — Надо ехать на составление контракта, на счёт поставки алкоголя в наш бар. Меня сегодня ночью не будет. Николай удивлённо смотрит на того, слыша это. Но не выдает ни единого своего подозрения, даже не смотря на то, что видел переписку с Дазаем прямо сейчас, но никак не с человеком, с которым должен составляться контракт. Он отпускает Сигму, понимая лишь единственное: люди так не любят, когда тыкаешь в их измену. Прошлое с Достоевским… — Разве Я виноват, что он ушел к другому? Моя ли вина в том, что я не совершенный, что имею так много проблем, что он не обращал на меня внимание! Мы же так много вместе прошли… Он просто решил оставить меня, забыв, кто ему помогал во всем. Гоголь сидит на постели в полной темноте, что залезает и в душу. Не видно в ней ни одной настенной полочки, даже края постели. Обидно и одиноко… От того, что бросил Федор, которого он так любил. А ведь раньше Николай тоже был красив, волосы хоть и были соженными от вечного обесцвечивания, но он их расчесывал и укладывал, делал приятными на ощупь каждый вечер, не ленясь их мыть ради Федора, ведь тому так нравилось их расчёсывать и плести косы… Но когда начались странные замечания с уст возлюбленного; — Они слишком сожглись, может отрастишь свои? Мне кажется тебе каштановый будет к лицу. — Хм… Ну я не знаю, Коль, прошлый пепельный цвет был лучше, этот покрас… Ну буду честен, будто ты седой уже. — Мне кажется или ты поправился? Может запишешься в зал? Ты был красив с подтянутым телом. — Велогонки? Не знаю, по моему это странный вид спорта, да и велосипед стоит как ремонт машины, может вложимся в неё лучше? Сейчас, сидя в пустоте, да в одиночестве, он вспоминает каждое слово, сказанное ему когда-то Достоевским. Который вечно причитал и говорил о бесконечных недостатках в теле Николая. Агрессия полыхает где-то внутри. Как же все его раздражает. Федор ушедший к парню покрасивее и Сигма, сбежавший к Дазаю. — Сукины дети, — Гневные слова вырвались с размышлений. Гоголь знает, он испорчен. Старые шрамы от наказаний родителей красуются на теле уже как множество лет после съезда от них, а в наследство осталось лишь множество психических расстройств, которые он пытался проработать с психотерапевтом, действительно старался быть обычным человеком и любящим партнёром, но не знал, что погаснет в отношениях на совсем. Нет больше страсти ухаживать за собой, быть вечно прекрасным, умным и добрым, это все заебало в край ещё до двадцатилетия. Хотелось что бы любили каким «я» есть, но походу всегда найдется хуй повкуснее. — А разве сейчас я плох? — Задаёт Николай сам себе вопрос, пускай и знает что давит окружающим на жалость, раздражает их. Но конкретно рядом с Сигмой? Сейчас он готовит ужины и завтраки, целует по утру и старается делать в постели всё как любят, но неужели тому мало? Гоголь понимает, как бы он не старался разобраться с собой сам, ему всегда кто-то мешает, а он мешается под ногами других. Ивана, Федора, Сигмы и Дазая. — Ох! Я конченный клоун в их глазах? Да, вспылил чуть-чуть, но эта шлюха блондинистая у меня Федора увела! — Раскидывает он руки в возмущении, во время разговора с темнотой. — Да пошли они нахуй, я блять, как щенка этого стену впечатал, так и Дазаю горло перережу! У меня ещё попляшет блять, босс казино.

***

Сигма писал гневные сообщения Осаму, что смело остались проигнорированы, не смотря на обещания уволить, а потом урезать зарплату. Спустя час, в ответ на все сообщения, была отправлена фотка бара, в который пришел посидеть Дазай. Пол часа и вот Сигма суетливо осматривает каждый столик, в поисках кудрявой макушки. В этом баре мерцают яркие, вырвиглазные светодиоды, что аж голова закружилась. Только заслышав кокетливый голос, который произнес его имя, он смог найти Дазая. — Почему ты здесь? — Спрашивает Сигма, садясь за стол в темном углу. — Меня парит больше… Почему вы здесь. — Ты кинул мне фотографию и я приехал. — И для чего? Сигма замолчал на мгновение. — Для того, что бы узнать, почему ты ушел! — Потому что ты меня не возбуждаешь, — Пожал Осаму плечами и залил себе в рот жгучий коньяк. — Да как же?! Ох, а не ты ли тёрся об меня своим хуем, неровно выдыхая в шею? Не лги, почему ты отказываешься спать со мной? — Дай подумать… — Он мычит, глядя в потолок, прежде чем выдать, — Потому что ты не красивый, не сексуальный и скучный. Сигма ошарашен таким заявлением и только рот раскрывается от удивления, но прежде чем он что-то сообразит ответить, Осаму продолжает. — Вот так звучит измена. Знаешь, я бы переспал с тобой, будь ты девушка, но ты ещё и мой босс… Мне просто мерзко от этого факта, ведь ты достаточно лёгок в использовании. Странно для босса казино иметь доброе сердце, не считаешь ли? Тебе может сказать честно, кто меня привлекает больше? — Осаму смотрит в чужие глаза, которые забавно сосредоточили на нем все свое внимание. Он расплывается в ухмылке. — Я не особо люблю задерживаться на смены, потому немного нагрубил Коле. Жаль, а ведь я с ним строил не плохую дружескую связь. — П-постой… Тебе нравится мой Коля?! — Твой? Пф, ты готов прям сейчас ему изменить. Больше чем уверен, что если бы я повел тебя в местный сартир, ты бы мне отсосал как и ему. — То что я совершаю, это лишь на моей душе. — Было бы на твоей, если бы ты его любил. Знаешь, что он мне рассказывал, будучи напившимся после смены? Я Достоевского до этого не любил, а теперь совсем не навижу. — Я знаю, он тоже мне говорил, что он… — Сигма замолчал на мгновение. — Изменил ему с Гончаровым… — Он вздыхает, в осознание, как бы мог сделать не приятно Гоголю, если бы это все прояснилось. — Только про измену? Ох, походу я ему чутка ближе чем ты, — Хихикнул Осаму. — Так может расстанешься с ним? Он тебя просто использует, как халявные деньги и крышу над головой. А мне ваше расставание будет на руку, я смогу его утешить. — Почему ты так сильно хочешь встречаться с Гоголем? Дазай не мог сказать, что давно ищет себе партнёра для парного самоубийства, а заметив психические проблемы у Гоголя, очень даже обрадовался, ведь на того потребуется не долго давить, что бы умереть в одной ванне с перерезанными венами. — Бывшую напоминает. Я же говорил, что больше по девушкам. Он хоть и крупнее, но вполне симпатичный на лицо… — Его злорадствующая ухмылка меняется на нежный блеск пьяных губ. — Видел эти веснушки? Это они сейчас, зимой такие, а представь какие будут весной? Ещё и нос картошкой и челка забавная, он в целом очень милый парень. По виду Сигмы можно понять… Он жалеет, что ушел сейчас от Гоголя. В баре было тускло, полумрак, скрывал лица посетителей в таинственной пелене. Звуки разговоров и стук бокалов создавали атмосферу невыразимой тайны и волнения. Дым от сигарет медленно клубился в воздухе, словно завуалированные мысли, скрывая их от посторонних глаз. — М-да, зря я пришел, — Пробормотал Сигма, уткнувшись головой в стол. Его кулак слегка ударил по барной стойке в признание своего разочарования. — Всё, готовь ротик. Пошли в туалет, да побыстрей, — Дазай взял его за руку, приподняв на ноги. — Ты серьёзно? — Начал отталкивать Сигма, но Дазай лишь смеялся, толкая его вперед по темному коридору, ведущему к уборным. В коридоре царила мрачная пустота, лишь слабый свет проникал сквозь узкие щели в стенах. Только редкие тени периодически проходили мимо, оставляя лишь шепот и приглушенные смешки в своем следе. — Прекращай, Осаму, — Сопротивлялся Сигма, останавливаясь у стены. Но тот лишь приблизился, впившись в губы и обняв за талию, словно играя в опасную игру. Сигме было даже противно от себя и от него. Босс сам оттолкнул сотрудника. — Что ты делаешь?! — Выдавил из себя Сигма. Хриплый смех послышался от Осаму. — Боже… — Все также он держит свою маленькую жертву у стены и руки сжимаются в кулаки. — Ты серьёзно? Ну ты поверил? Ну? — Продолжает он насмехаться. — Отпусти меня. Не держи так сильно, — Шепотом говорит он, в страхе что услышат, в страхе перед непредсказуемыми действиями другого человека. Взгляд уставился в пол, а рука скользнула в стене, в попытке нащупать что-то, отбиться. — Да не хочу я встречаться с кем-то из вас. Но твоя испуганная мордочка очень даже сексуальная, Босс. Всё, глаза так и держи в пол и сам на колени. Давай, давай! Жри мой хуй, сучка! — Сильная рука схватила Сигму за шею, прижав к стене. Он чувствовал давление на горле, но не отступал. Встречный взгляд с боссом был наполнен напряжением. Дазай медленно начал расстегивать свою ширинку, не отводя глаз от него.

***

Не смотря на вчерашний славный секс в кабинете, Иван был на пределе своих нервов. Как же не вовремя возникают проблемы, когда он дома и здесь есть гость и не возможно удержаться на месте, шаги были быстрыми и беспокойными, словно он пытался найти выход из лабиринта своих мыслей. Федор заметил, как напряжение вокруг него нарастало. И это не странно, ведь минуты три назад они спокойно сидели, до тех пор, пока не пришло какое-то сообщение и Иван чуть ли не вскипятился на месте. Достоевский решил попытаться пробить эту стену молчания, зная о некоторой социапатии и излишне повышенной тревожности у партнёра. — Может это сообщение было каким-то пустяковым и Ваня зря так паникует? — Думает он про себя и пытается нащупать общий язык. — Ты.. мм... Тебе, видимо, на месте не сидится, помочь с чем-то Иван резко отвернулся, его глаза выражали не только раздражение, но и что-то еще, что Федор не мог распознать. — Нет, не мешай мне сейчас, — Отрезал он, и, не дожидаясь ответа, покинул гостиную, направившись в свою комнату. Федор остался один, с чашкой чая в руках. Он почувствовал себя неловко, словно влез в чужой мир, не получив приглашения. Но, несмотря на это, он решил остаться, надеясь, что Иван скоро придет в себя, и они смогут нормально поговорить. Но пока что мир оставался лишь одиноким звуком чайной ложки, погруженной в чашку. После разговора в машине казалось, что обстановка успокоилась, но день прошел в напряжении. Федор не обращался к Ивану за помощью, зная, что тот был на некой грани. С каждым часом любовник все больше менялся, словно погружаясь в собственные мысли и борясь с демонами. — Ною уже который месяц как соплячка! Не ле́сной жизни, ничего нет. А если выпью, то брежу. Это лечить блять надо, а не хуи в рот брать, — Гончаров ощущал себя в полной бездне собственных дум, от которых не удавалось убежать. Он решил немного расслабиться и достал свои спрятанные сигареты, уже забытые на дне ящика с игрушками. Спокойно закурил, наслаждаясь запретным наслаждением. Ничего не прятал, не спешил. За дверью послышался голос: «Всё нормально, Вань?» — Я тебя не звал. Там сиди, — Грубо ответил он криком через комнату и продолжая выдыхать дым. Курение было для него не просто актом, а почти ритуалом, словно моментом покаяния или простого забвения. Это был его способ справиться с напряжением, даже если это означало нарушение своего 10-месячного рекорда без сигарет. Он взял телефон, открыл чат, да отправил голосовое: «Я, могу закрыть всё, жить на эти деньги, и всё. Я может пойду себе лечение устраивать, раз ты не особо ломаешь голову как быть» Он отправил. Поставил устройство на подоконник, и ждал когла прочтут и ответят. Что на удивление, было быстро. Голос был почти шёпотом. На фоне играла клубная музыка. А носитель томно дышал — «Фёдора попроси, мне тебя учить? — Послышалось тихое мычание — потом обсудим. Всё. Не делай из себя важного, пойди и поебись нормально. Дилдак взял и лечись, до завтра.» — Ну и ну. Мразь ебанная. Иван вышел из уборной, стряхивая с пальцев случайно попавший пепел. Лицо его было немногим красноватым, в глазах все еще мерцали искорки от выкуренной только что тонкой winston. Когда он заходил, в уборной пахло затхлостью и хлором, теперь же воздух был наполнен приятным запахом табака. Гончаров, стоявший недалеко от входа, едва успел ополоснуть рот. От его движений шел еле заметный запах одеколона. — Ты куришь? — произнес Достоевский, кладя руку на плечо Ивану. — Может поговорим? Иван отстранился. Его лицо выражало неприязнь. — Руку убрал. Не до тебя мне сейчас, ей-богу! — Крайне грубо он оттолкнул Достоевского с дороги.