«Я для вас помеха» «Не хочу вам мешать, лучше не общайся со мной»
— Как же ты двуличен, Иван, — Кротко смеётся Федор, но тут его рот затыкают ладонью и горячий шепот заставляет покрыться тело мурашками. — Я хочу чтобы ты меня трахнул. Давай же, это не сложно — удовлетворить своего любимого. Особенно когда я растянут. Ты слишком медлителен, Федор. Нравится слушать претензии к себе? И мне нет, так что осыпь меня своей лаской, раз перед тобой раздвинуты ноги, — Гончарова слишком сердят подобные сравнения. Он за долгое время доверился человеку, жаждет тепла, любви, но по итогу получает усмешки на свои старания удовлетворить. Это оставляет слишком неприятный осадок, но все забывается в омуте чувств, когда пальцы наконец-то входят внутрь. Чужие пальцы ощущаются совершенно по другому, заставляя мутными глазами смотреть вниз, на то как они медленно входят, оставляя холодок внутри себя, из-за недавно вылитой смазки. — Нравится? — Тихо спрашивает Федор, понимая, что быть может действительно сказал не правильные слова с новым возлюбленным. — Прости меня вновь Ваня, — Грубость уходит, вместо нее мокрые дорожки от поцелуев на теле, а наградой подрагивающие пышные ресницы, тихие мычания и просьбы быть быстрее. Так он и поступает, ускоряя ритм пальцев, ведь внутри все давно уже растянуто. Иван только обрамляет талию ногами, выгибается в спине, будучи невероятно чувствительным и жаждущим страстей. В нем наконец-то не только игрушки и собственные руки, а тот, кто проявил к нему уважение и внимание, в кого он влюбился. — Федечка, войди в меня не пальцами, пожалуйста, — Простанывает нежный голос. Нет сил терпеть поцелуи в ключицы и нажимающие на стенки пальцы, что частенько попадают в приятное место. Получая на свои действия просьбы, хоть и не те что были в грязных фантазиях в кабинете одного рабочего дня, Достоевский прерывается на мгновение, смазывая себя той прохладной смазкой и ёжась. Пришлось немного помедлить, разогревая её в руках, но тут был просчет. Разогретый Иван не любил ждать, он получает все и сейчас. Потому жадно сжимая шею, заставляет партнёра в поцелуе громко промычать с красивым вздохом в конце. — Я буду сверху, — В страсти молвит он, в мгновение забирая позицию сверху, растягивая себя требовательнее, чем когда-либо перед стримом. Он вновь придавливает шею, заставляя кружиться голову Федора, который ухватился за тонкое запястье и мутно глядит на Ивана, садящегося сверху него. Тихий стон, даже ёрзанье не заставляет себя долго ждать и пылкая ладонь опускает Достоевского, давая сделать ему жадный вдох. Вместо неё, душат уже губы, так же жадно зацеловывая, хотя самому едвали хватает воздуха. В омуте страстей забывается многое, особенно, когда не часто пьющий человек, заглушил чуть ли не всю бутылку шампанского, что очень развязало ему язык. — Федечка, — Мычит в уста — Мне так приятно, до безумия нравится. Ты не представляешь, как я этого хотел! — Легко двигаясь в позе наездника, с трепетом произносит он, в свое же счастье ощущая на талии, крепко сжавшие руки. Федор ахает, расплываясь в улыбке и припадает губами к ключицам, прикусывая кожу на них, медленно оттягивая и зацеловывая, дабы оставить яркий след. — Я тоже очень хотел тебя, Ваня, но мне так неловко позволять удовлетворять тебе обоих, позволь мне поменять позу, — Подходит теперь он к активности партнёра мягче, лаская его красные от шампанского и жары ланиты. Быстро Иван расплывается в ласке возлюбленного, позволяя положить себя на спину и ухватиться за внутреннюю часть коленок, неожиданно ощущая грубый толчок внутрь. Тут же вскрик от резкости ощущений и голова запрокидывается назад. — Боже! — Вдыхает воздух Гончаров, сжимает простынь в кулаки и где-то в далеке от своих ушей слышит усмешку, перед очередным грубым входом, от чего он уже возмущается — Не делай так! Мне не нравится, — Сердитый взгляд устремляется на Федора, что с лаской сгибается к бёдрам, закидывая ноги на свои плечи. — Как же ты восхитительно меня сжимаешь, когда я так вхожу. Как же мне остановиться, если нравится твое недовольное личико, я просто не могу, Ваня, — Прерывается он в мокрых поцелуях бедер, которые неожиданно задрожали в его руках. — Не хочу так… — Отворачивает он свое лицо и слышит цыканье, что сразу дало понять — им недовольны. Что ожидал от него Достоевский, можно только предполагать стримеру. Но внутри не приятно и очень обидно, вот он вновь не может удовлетворить желания человека, который так ему симпатизирует. — Ты хотел быть сверху, да Ваня? — Со вздохом спрашивает Федор, позволяя упереться на свои плечи, когда сам облокотился на подушки, в очередной раз меняя их позы. — Я хотел, чтобы ты был чуть нежнее, мне больно, когда такие резкие толчки, — Расстроено смотрит он на грудь, но почему-то чувствует, как внутри него ещё чуть меньше места — Ты садист? Почему ты возбудился сильнее? — Чуть приподнялся он, начиная вновь двигаться в привычном ритме, не понимая почему Достоевский так сильно держит его бедра. А Федор же, вспомнил как аккуратно, плавно, но быстро двигался Иван на том дилдо, что было каждый стрим. Его прогибающаяся спина, безупречные рельефы тела. Воспоминания позволили всё пустить на самотёк и он не жалел. Не те громкие стоны слетают с уст Вани, что были для всех, а тихие мычания и вздохи у ушка, пока на его плечах оставляются засосы. Целуют по собственнически, заставляя чуть прогибаться даже лёжа на постели, а голос быть трепещущим, да не только от укусов, ещё и приятных ощущений внутри, которые очень хотелось приумножить. — Я хочу кончить вместе с тобой, Федечка, — Молвит Иван, прогибаясь назад, взмывая от скольжения по простате — Зажми мне уретру! — Громко просит он, облокачиваясь на свои руки за спиной, дабы двигаться шустрее, сжимать любовника лучше и приятнее для него же. В ответ лишь молчаливый взгляд, с удовольствием рассматривающий рельефы прогнувшегося тела на его члене. Послушно зажимая уретру, получает он в наслаждение громкий стон, но прыжки не прекращались даже не смотря на крупную дрожь у Вани. Прекрасно видно в лёгком свете с коридора, как подрагивают раздвинутые бедра. Федор с удовольствием наблюдает за входящим внутрь членом и то как его желает выскользнуть с зажатой ладони. Мило и сексуально. Хочется услышать больше стонов и Достоевский идёт на это, прикусывая сосок, оттягивая его губами, не прекращая это очень долго, даже когда плечи царапают ноготки. Но движениям нет конца, хоть Иван до безумия желает излиться и это заставляет пылать, без конца шепотом произносить ласковое имя возлюбленного. Горячие слезы стекают по алым ланитам, от полноты страсти. — Федечка, — Хрипло молвят уста — Я так хочу кончить, пожалуйста, отпусти руку, — Прижимая голову к своей груди, не давая даже манёвра для поцелуя, всё скачет Иван, сжимая своими растянутыми стенками, в надежде что все закончится прямо сейчас. — Ещё минуту, — Тихо отвечает он, но как бы не хотелось сказать своему Ване какую-то нежность, его прервали поцелуем. Смазанный, мокрый, неконтролируемый и жадный. У Федора кружится голова из-за чужих чувств, что заставили его неожиданно излиться. Нехотя отпуская головку со своей ладошки, слышен гортанный стон Гончарова и в нём есть вся небывалая удовлетворенность. Роняет он слезы на свою грудь и плечи Феденьки, склоняясь к нему, обнимая за них, да облокачиваясь с усталым вздохом. Все тело дрожит, Иван часто удовлетворяет себя, но близость с человеком это совсем другое. — Тебе понравилось? — Неплохо, — Чуть толкнув Гончарова в грудь, отвечает уставший Федор — Завтра нам к десяти быть на работе? — Неплохо? Тоесть… Всё было даже не замечательно или хорошо, а… неплохо, — Думает про себя Иван и растерянно глядит на любовника. — Федечка, может ещё раз? — С трепетом спрашивает он, берясь двумя руками за ланиты, но ему лишь смеются в глаза. — Нет, нет, я слишком устал для ещё одного раза, тебе ведь будет тяжело ходить, — Вертит он головой, уворачиваясь от ладоней и приподнимая Ивана, чтобы снять презерватив. Вечер проходит за кроткой беседой и душем в разные минуты, прежде чем улечься спать.***
Весь следующий день Ивану было беспокойно. Вроде его молодой человек и ведёт себя как обычно, но мысль, что ему не понравился этот раз, не покидала. Это гадкое… неплохо. Оно засело в самой голове. Отчёты делает он неплохо, работает тоже неплохо и компанию составляет неплохую, однако же его сняли с должности, назначив секретарем заместителя директора. А то что с Федором сейчас болтает он не плохо, вовсе не означает, что нет человека, который его же и заменит. Более красивый, более умный, общительнее. Ваня лишь кротко отвечал что-то в каких-либо вопросах, полностью погружаясь в работу, ибо этим вечером, в четверг, нужно начать стрим, который он обещал. Был лишь один день за эту неделю, когда Гончаров не вставлял в себя что-либо. Наверняка нужно будет взять передышку в неделю, чтобы не нанести себе травм. Удивительным для себя было, что он так просто сказал в моменте «Я растянут», да не последовало никаких вопросов. Федор спокойно отреагировал, даже ни разу толком не раздвинул свои пальцы, только трахая ими. Сейчас, сидя за офисным столом, Иван думал почему так, но вопроса задать не осмелился. Конечно он помнит это мерзкое: «Совсем как Гоголь», или что ему тогда сказали? Лично у Гончарова отпечаталось в памяти именно так. Не хотелось, чтобы его сравнивали с бывшими. Не хотелось быть замкнутым, не готовым к чему-то, потому и был он так активен, желая удовлетворить Федора. Первый раз удовлетворить мужчину, позволить войти ему внутрь и быть раскованным… Показать всего себя настоящего, но по итогу, не такого Ивана хотели…