Жертва обстоятельств

      Пальцы предательски дрожат. Санс кусает губу, но никак не может отвести глаз, даже если Папайрус прикажет, даже если это будет вопросом жизни и смерти — он умрет.       Когда Папс ловит его взгляд, становится страшно. Он прикрывает веки и замирает, улыбаясь краем рта чуть-чуть, незаметно и мимолетно, но Санс знает: это для него. Холодный удовлетворенный властный взгляд, острая полуулыбка, скрещенные на груди руки и даже развевающийся пламенем шарф — лишь для него.       Санс всматривается, щурит глаза и старается запомнить как можно больше, как можно ярче — обводит угловатый контур в голове и вздрагивает, когда статичная картинка начинает двигаться. Скрип снега мешается с воем метели. Белобрысые волосы с шарфом и снегом сдувает в сторону, но Папс идет точно по прямой — наперекор ветру и всему миру, — не сводя взгляда, не моргая. Папс чувствует страх сквозь метель и снег, чувствует оцепенение, восхищение, наслаждение. И все это только для него.       Санс сглатывает. По горячим щекам бьет ледяной ветер и не тает. Его глаза блестят, наблюдают, но сам он стоит — не идет навстречу — ждет, когда брат настигнет его. Обрушится неизбежной судьбой. Завладеет. И совсем скоро это происходит.       Пальцы все еще дрожат и коченеют от холода. Сердце стучит с каждой секундой — с каждым шагом — быстрее. Он больше не может улыбаться. Его губы дрожат, холодный воздух становится твердым и ядовитым. Брат кладет ладонь на его лицо, и мороз по-сравнению с ней теплый. Санс чувствует: его дрожащие пальцы переплетаются с холодной жесткой перчаткой, голову приподнимают за подбородок, но он не может сфокусироваться. Вместо лица брата два кровожадных огонька. Вместо его голоса — воющая снежная метель. Холодные пальцы оплетают шею, холодные губы целуют так же холодно и колюче, но слишком заботливо, слишком обожаемо. Слишком страшно.       Санс закрывает глаза, чувствуя на ресницах иней. Огненный шарф был последним, что мелькнуло пред тем, как Санс окончательно растворился в снегопаде.