What if

В больнице Эйдену не страшно. По крайней мере, не за себя. Иголки и уколы его не пугали никогда, потому что кроме них он не помнит ничего. Только свое имя и Мию. Все остальное — любимый мультфильм и любимое блюдо, голос мамы, напевающей колыбельную, строгий голос отца, отчитывающего… кого-то — Эйден это не помнит и все меньше думает об утрате. Каждый укол отбирает частичку прошлого, а Мия без остатка заполняет собой пустоту. Поэтому, когда приходит черед уколов Мии, Эйдену по-настоящему страшно. Доктор позволяет сидеть в процедурной и держать ее за руку. Так немного спокойнее, хотя Эйден знает, как больно от укола — до темноты в глазах и тошноты. В последние два раза его вырвало на доктора сразу после инъекции. Мия весь вечер провела рядом и даже не жаловалась на то, что он не участвует в игре. Мия становится единственным светлым пятном в бесконечной череде боли, ночных кошмаров и неизвестности. Все меняется с появлением новенькой — Эйден не помнит ее имя, только яркий фиолетовый костюмчик и переполох, который она устроила в больнице. Через неделю происходит пожар, Эйден приходит в себя после очередного укола, когда в процедурную врываются военные. У одного из солдат на руках новенькая, ее костюм сильно опален и все еще тлеет. Эйден не может пошевелиться и вымолвить слово, пока его отвязывают и выносят наружу. Солдаты эвакуируют всех, кого могут, и последним выносят доктора — он покрыт ожогами и без сознания, продолжает прижимать к себе бездыханное тело девочки. Всех детей, спасенных от пожара, оставляют у себя солдаты, потому что в городе больше нет приютов и социальных служб. Фрэнк, которому достались Эйден и Лоан, терпелив и суров — но заботлив и добр по-своему. Он молчит о том, что было сразу после госпиталя, но от завсегдатаев бара Эйден узнает, что все доктора ВГМ попали под суд миротворцев и были повешены за опыты на детях и за распространение харранского вируса в городе. Дюжина детей, включая Эйдена и Лоан — это все выжившие из больницы. Фрэнк, после настойчивых распросов о Мие, приводит его на небольшое кладбище в Гаррисоне. Там Ночные бегуны похоронили всех, кто не выжил в госпитале. Один из крестов подписан «Мия Вальц» — девочка, которую вынес доктор, задохнулась дымом в пожаре. У Эйдена внутри что-то разбивается и, кажется, не срастется никогда. Город гниет изнутри — как бы не оберегал его с Лоан Фрэнк, невозможно избежать человеческой гнили полностью. Первым и, наверное, самым безобидным из всех возможных шагов в пустоту для Эйдена становится увлечение мужчиной намного старше себя. Хакон даже если удивлен интересом подростка, никак не показывает внутреннюю дилемму — если она вообще возникает у него в голове. Для Эйдена это способ заполнить пустоту, оставшуюся после Мии, для Ночного бегуна? Кто знает. Юноша рьяно расставляет границы, потому что в Вилледоре нет ничего постоянного, кроме хаоса, и уж в нем Эйден с каждым годом все больше ощущает себя своим. Их негласный с Лоан диспут заканчивается расколом — Эйден предъявляет права на Хакона, тихо и нахально затаскивая его в постель в их общей комнате в один из ничем непримечательных вечеров. Лоан обнаруживает их в самый разгар совокупления и сбегает из «Рыбьего глаза», подальше от безмолвно ликующего Эйдена и поздно сообразившего что к чему Хакона. От исподволь подкрадывающейся темноты юношу держит лишь тонкая нить. Последней каплей становится распад Бегунов — Фрэнк и его идеалистические надежды сталкиваются с прагматизмом Хакона и приводят к тому, что часть Ночных бегунов уходит помогать Олд Вилледору во главе с Хаконом и Киллианом. Эйдену не дают выбрать сторону — Хакон уходит не прощаясь, словно это само собой разумеющееся решение. Эйдену больше нечем и некем заполнить темноту и пустоту внутри — он следует в Олд Вилледор, разрываясь между желанием догнать и крепко вцепиться в Хакона и желанием свернуть ему шею собственными руками. И что сильнее определить сложно. Быть может, это и есть любовь? Эйден следит за Хаконом, выискивая хоть малейший намек на то, что тому тяжело дался разрыв. То, что он видит радует все меньше. А было ли что-то на самом деле между ними, кроме отчаянной потребности заполнить пустоту внутри? Эйден помнит запах и вкус кожи, какие на ощупь черные прядки и как перекатываются тренированные мышцы. Не может забыть и вместе с тем боится, что забудет. Мучительное сочетание. И, может, это приводит к неизбежному столкновению — сколько еще он мог бы хвостом следовать за Хаконом, сохраняя дистанцию и недосказанность. В заброшенном госпитале их последний разговор начинается совсем недружелюбно — Хакон роняет лифт в шахту, отрезая выход из цокольного этажа и настороженно озирается крепко сжимая биту. — Фрэнк прислал тебя разобраться со мной? Эйден молчит, потому что никто его не присылал и желание говорить тает при виде оружия наизготовку. — Мне стоило догадаться, что ты за человек, в тот день, когда ты выжил Лоан. Слова режут по больному, напоминая о том, что больше никого близкого не осталось. — Я выбрал тебя, Хакон. Жаль, этого оказалось недостаточно. Не надо было уходить. — Эйден с рыком бросается вперед, выбивая биту из рук и впечатывает Хакона в стену, удовлетворенно хмыкая, когда старый бегун прикладывается затылком и со стоном сползает вниз на грязный пол. Его почти жалко — Эйден садится между колен и ловит пальцами струйку крови, стекающую по шее. Запах железа, затхлости и такой знакомый запах Хакона щекочут нос, десны зудят, и внутри как беспокойный зверь ворочается вирус. Юноша даже не вздрагивает, когда в бок впивается нож — он ровно этого ждал от Хакона и тот не разочаровал. — Тебе придется бить вот сюда, чтобы все закончилось, — Эйден касается двумя пальцами середины груди, шеи, головы. — Но может ты хочешь видеть, как я медленно истекаю кровью. Или обращаюсь, смотря что наступит быстрее. Вместо ответа Хакон неразборчиво ругается, пытаясь вытащить клинок из Эйдена, но парень отстраняется и отталкивает руку. — Иногда я жалею, что вы вытащили меня из пожара. Вилледор как ржа проник внутрь и разлагается, пожирает меня год за годом. Душит малейшую надежду на корню. Я должен был остаться с Мией. Все это… ты, я — было зря. Пустая надежда, пущенная Вилледором по пизде. Эйден жмурится, чувствуя подкатывающую слабость. Вирус в крови закипает и пульсирует, вызывая дрожь и спазмы в холодеющих конечностях. — Блять, — выдавливает из себя Хакон, робко поднимая руку. Не получив никакой реакции, он опускает ладонь на загривок юноше и медленно притягивая его к себе. Эйден зарывается лицом в зеленый воротник, медленно вдыхая и выдыхая. В горле нарастает зуд, душит кашлем и сковывает цепями легкие в груди. Биомаркер тревожно пищит, напоминая о том, что время подходит к концу. — Прости, малыш. Нож со звоном падает на бетонный пол, рычание эхом прокатывается по комнате.