Останься со мной

Здесь, на окраине Шинкоми, далеко от центральных районов острова, был словно иной мир. Промышленные доки, пыльные склады, нетуристический причал, где освещение тусклых, натыканных вдоль пристани фонарей не шло ни в какое сравнение с яркими вывесками казино и светом окон жилых кварталов, выстилали пространство, где человеческое существование будто отрицалось. Здесь редко можно было встретить праздных прохожих, это был район рабочих, что сгружали и выгружали тяжёлые коробки и контейнеры с подошедших суден, район, принадлежащий клану Такасато. В Шинкоми не нужно было таиться от властей, а даже самый незаконный товар можно было доставлять при свете дня, потому тайных ночных поставок было крайне мало, попросту из-за меньшего удобства. Ночью порт походил на вымершие улицы кварталов, где царили лишь тьма и преступность — чёрные кубы складов и технических сооружений, широкая и пустынная асфальтовая лента дороги, уходящая в темень моста. Шаги гулким эхом убегали вдаль, утопая в тишине безлюдной набережной, скрадываемые лишь мерных плеском волн, полная луна, лениво вылезшая на небо, освещала влажный от брызг асфальт ярче фонарей, а зябкий морской ветер забирался под одежду. Пахло солью и йодом, машинным маслом и гниющими на камнях водорослями. Они вышли этой ночью по поручению Каги, но Мадараме был готов назвать эту прогулку свиданием — одни, в темноте отставшего города и запахе моря, они с Товой неторопливо направлялись к складам, и игривое настроение, похоже, прилипло улыбкой не только к Мадараме. Това флиртовал, улыбался, соблазнительно прикусывая нижнюю губу, и когда Мадараме, сдавшись хулиганскому напору, дёрнул его к себе и поцеловал, Това схватил его за задницу, а потом, скользнув рукой на бедро и ощупав пистолет, висевший на поясе, выдохнул в губы дурацкую шутку про пушку в штанах. Передвигаться по городу без оружия последнее время стало опасно, тем более, если целью передвижения были разборки с прихвостнями Тоно. Этот скользкий червь на пару с Сакаки взялись за Кагу плотно. Пытались вытеснить из бизнеса, угрожали, вылавливали его людей и чинили над ними расправу, даже взрывчатка в зданиях и машинах пошла в ход. Война давно перешагнула стадию подстав и покушений, превратившись в кровавое противостояние. Даже простые жители Шинкоми опасались высовываться на улицу лишний раз, а район А, где исторически обосновался Кага с товарищами, стремительно пустел, превращаясь в заброшенный квартал и местами в руины, словно зона Смертельных матчей расползалась вширь и вглубь, сжирая свободу и безопасность, точно чума. Мадараме всё ещё верил в то, что Кага мог выстоять против этого натиска, его люди верили в это тоже. Разумеется, сложно было перебороть сплочённость и многочисленность группировок Тоно и Сакаки, но у Каги было то, чего не было у них, — любовь и уважение людей, простых людей и членов якудза, даже в такие непростые времена люди, желавшие работать под его началом, всё прибывали. Единственным минусом Каги Мадараме считал честное, но ослиное упрямство. С этим качеством он мог располагать к себе, этим он когда-то заставил Мадараме примкнуть к нему, но именно из-за него Кага мог пропустить удар исподтишка, какую-то подлую подставу, на которые была богата фантазия Тоно. В любом случае, как бы в итоге всё ни повернулось, у Мадараме не было причин бросать Кагу, не было причин его предавать. Этой ночью Кага попросил его разобраться в порту — Тоно постоянно терроризировал их пути доставки и в какой-то момент каждая вторая приёмка груза стала превращаться в перестрелку. Мадараме был, пожалуй, единственным, кого до сих пор боялись все без исключения члены клана Такасато, даже если тот являлся на разборки один, и ему-то уж точно удалось бы донести ублюдкам, что соваться в бизнес Каги небезопасно. Кага терял людей, нёс и финансовые потери, но бизнес оставался единственным более-менее стабильным его ресурсом, потому что Мадараме умел весьма красноречиво разговаривать с конкурентами на языке увечий. Он не знал, что его ожидало в порту — засада или открытое нападение, люди, которые готовились к встречи с ним или нет, да и сколько этих самых людей там было в принципе — но Мадараме мало интересовали подобные детали. Он не сражался ради денег и контрабанды, даже ради Каги он не сражался, его война была посвящена азарту, крови и победе, и в том была его сила. Даже смерть, которая караулила за каждым углом, не страшила. Это делало Мадараме в чужих глазах практически неуязвимым. И Това во всём этом был похож на него. — Перестреляешь всех с порога или повеселимся? — спросил Това, пускай и знал ответ. Мадараме любил драться, а простая пальба была хороша, когда противников с оружием слишком много. Стрелять стоило тогда, когда собираешься убить, а Мадараме даже не всегда добивал своих противников, побеждённых в рукопашном бою. Разумеется, сейчас был не тот случай, кому-то придётся свернуть шею, чтобы донести послание, но Мадараме предпочёл бы действовать именно так — голыми руками, держать чужую жизнь и смерть в своих ладонях. Това ещё ни разу не убивал. Он умел стрелять и умел драться, но большего от него не требовалось. Может, Кага его берёг, не давая подобных заданий. В любом случае, добивать соперников за него Мадараме не собирался, рано или поздно Тове придётся решать самому, готов он сделать это или нет. Това видел смерть, он играл с ней, и она его не пугала, но не отняв чужую жизнь, не узнаешь, легко ли переступить эту черту. — Не смеши меня, — ответил Мадараме. — В пушке здесь нет никакой необходимости. Он не сомневался, что разберётся со всеми подручными Тоно без особого труда, только мелких крыс могли послать грабить портовые склады, а значит, они не стоили его внимания. Его внимание куда больше сейчас занимали губы, чуть изогнутые в дразнящей ухмылке, и затвердевшие от холода соски, торчащие под майкой. Мадараме размышлял о том, как стоило бы лучше поступить: разобраться с делом и скорее вернуться домой, в постель или затащить Тову за угол и трахнуть по-быстрому, прижав к стене, а потом уже разбивать чужие головы. Он остановился и достал сигареты. Океанский прибой с гулким шорохом и треском разбивался о плиты набережной. — Разрешишь мне подержать твой ствол? — промурлыкал Това, подходя ближе и прижимаясь бёдрами. Он вновь скользнул ладонями на задницу Мадараме. Мадараме усмехнулся, сунул сигарету в зубы и, спрятав пачку, повторил его движение, только забираясь руками в задние карманы джинсов Товы в поисках зажигалки. Они стояли в густой тени складского здания так близко друг к другу, что Мадараме чувствовал твёрдые намерения Товы сквозь ткань брюк. Воздух вокруг был свежим и лёгким, но каждое движение хотелось растягивать, будто двигаться приходилось в киселе. Смотреть в глаза, ловя в зрачках отражение круглой луны, прижиматься ближе, согреваясь друг о друга. Медленно подкурить одной рукой, так и не вынув вторую из кармана чужих джинсов, затянуться и выдохнуть дым в смеющиеся губы. Наклониться ближе, дразня тёплым дыханием. Едва касаясь, провести языком. Целовать не так, словно нырнул в воду с обрыва, а будто погружаешься медленно на тёмное дно, где нет звуков и иной жизни. Желание под рёбрами разгоралось всё сильнее. Вибрация телефона в кармане брюк отвлекла, но Това как будто и не собирался выпускать Мадараме из своих объятий, и тому пришлось, зажав сигарету в зубах, неловко лезть в тесноту кармана, зажатого между их тел. Това уткнулся ему в ключицу и задумчиво водил по ней носом в вырезе кофты, пока Мадараме отвечал на телефон. — Мадараме-сан? — голос Майю в трубке звучал слегка безумно. — Люди Тоно и Сакаки напали на ваш район, — сообщил он. — Кага-сан убит. Мадараме посмотрел на Тову, гадая, слышал ли тот слова Майю, понял ли? Во всяком случае, напряжение, лившееся из телефонной трубки, он впитал — оторвавшись от груди Мадараме, Това заглянул ему в глаза, недоверчиво прищурившись. В трубке раздался какой-то грохот на фоне, и Майю выругался на чужом языке. — Тоно ищет вас, — добавил он. — Будьте на чеку. Мадараме не дал ему сказать ничего более и не ответил, сбрасывая вызов и торопливо возвращая телефон в карман. Он слышал звук двигателя приближавшейся машины, протяжным эхом стелящийся по пустынной набережной. — Спрячься там, — велел Мадараме Тове, отстраняя его от себя и указывая подбородком за угол ближайшего здания. — Что происходит? — Не высовывайся, — добавил Мадараме, уходя от прямого ответа. — Жди моего сигнала. Това посмотрел на него с упрямым непониманием в глазах, но приказ выполнил быстро и без споров. Мадараме развернулся и вышел к краю набережной, освещённой фонарями, неторопливо выдыхая сигаретный дым навстречу подъезжающей машине. Водитель за рулем был один. Тоно вышел к нему свободно, нисколько не сомневаясь в собственном превосходстве или умело его изображая. — Полагаю, ты уже в курсе, что Кага мёртв, — произнёс он, и несмотря на безразличный тон, в голосе всё же мелькнули ноты подлого торжества. Тоно ожидал какой-то реакции, но её не было. Мадараме испытал чуть больше, чем ничего. Он не грустил и не сожалел, он знал, что когда-нибудь Кага закончил бы свои дни именно так, пускай позволял тому увлечь себя идеей успеха. Не ради успеха Мадараме шёл за ним. И он не жалел ни о чём. Тоно имел глупость предложить Мадараме перейти на их сторону, но при этом отказ его не удивил. Многие бы выбрали сторону победителей, многие бы не посчитали это даже предательством после всего, тем более такие, как Мадараме, кому не важны были идеи и идеалы. Но он не многие. Его не пронзило жгучей обидой, рождённой из преданности, не накрыло желанием мести за смерть Каги, просто Мадараме всегда считал Тоно большим слипшимся гондоном, он бы грохнул этого ублюдка только за это. А дышать с ним одним воздухом и вовсе не входило в планы. Тоно трепался слишком много и пафосно, оправдывал свою подлую подставу каким-то видением будущего пути клана, отличного от традиционного уклада, упивался собственным превосходством, которое зиждилось на амбициях и разуме. Он хотел зачем-то рассказать о том, что сила и успех будут за ним, а такие животные, как Мадараме, или благородные глупцы, как Кага, в соответствии с его ценным мнением, всегда заканчивали свой путь с простреленной головой. Мадараме смотрел ему в глаза, игнорируя дуло пистолета, направленное в грудь, и прикидывал свои шансы. Он умел уходить от пуль, и дело было не только в скорости и ловкости, но и в том, что он всегда без страха встречал угрозу. Человек с оружием ждёт страха, ждёт сопротивления или побега, но Мадараме никогда не метался и не бежал, когда в него целились, он не боялся смерти. Стрелять в мишень, которая без опаски смотрит в глаза, всегда сложнее. Добраться до Тоно и сломать ему хребет голыми руками Мадараме бы не успел, придётся стрелять, но если выхватить пистолет сейчас, шанс получить неконтролируемое ранение будет выше. Мадараме рассчитывал, что Тоно попадёт, не туда, куда целился, но всё же, однако мелкая царапина нисколько не пугала. Мадараме выкинул докуренную сигарету в воду и упёрся рукой в пояс, готовясь выхватить оружие. Тоно не испугался его глаз, но он чувствовал подвох в отсутствии сопротивления, во флегматичном лице, и напрягался. Оттого движение пальца, нажавшего на спусковой крючок, вышло дёрганым и резким. Выстрел прокатился громогласным эхом меж тяжёлых покинутых строений и в то же мгновение кто-то оттолкнул Мадараме в сторону, с силой врезаясь в его плечо. Сбитый с толку на долю секунды, он обернулся, отшатываясь. Время слиплось, точно страницы книги, попавшей под дождь в прошлом столетии, и светлые пряди, взметнувшиеся в порыве воздуха, отпечатались на них, замораживая в памяти это мгновение навечно. Това рухнул на землю, точно из его тела выдернули позвоночник, и окровавленное бледное лицо показалось Мадараме маской демона. В первое мгновение Мадараме накрыло досадное разочарование от того, что этот глупый мальчишка хотел спасти его и нарушил не даром данное указание сидеть в укрытии тихо, но разочарование тут же смыло холодной злостью, застывшей внутри глыбой льда, от которой непроизвольно стиснулись зубы. Он опустился рядом с Товой на колено, бегло оценивая рану. Пуля попала в глаз. Рана выглядела страшно, рваная плоть в одном месте обнажала кость и искажала черты лица, на мгновение создавая иллюзию нереальности. Всю правую сторону лица заливало кровью, а на асфальте стремительно образовывалась чёрная лужа, окрашивая слипшиеся волосы в рубиновый цвет. Мадараме осторожно коснулся лица Товы, убирая чёлку. Выходного отверстия не было, но в этом кровавом месиве невозможно было разобрать, попала ли пуля в мозг. Во всяком случае, не убила мгновенно, потому что Това вяло моргал уцелевшим глазом, уставившись в пустоту. Он дышал, как рыба, выкинутая на берег, хватая воздух губами, часто и громко, хрипло выдыхая и захлёбываясь собственной кровью. Единственный глаз стекленел, превращаясь в мутную каплю смолы. Кажется, Това пытался подняться, но сил ему хватило, только чтобы неуверенно упереться ладонью в землю. Мадараме скользнул пальцами по холодной щеке. — Това, — позвал он, но Това не реагировал, смотрел на него, но словно сквозь. — Не отключайся. Останься со мной, слышишь? Теперь время утекало стремительно, собираясь в лужу и растворяя в себе лунный свет. И дело было не только в нешуточной потере крови, но и в ублюдке Тоно, что наконец отмер от удивления за спиной. — О, не знал, что и ты здесь, — произнёс он мерзким насмешливым голосом. — Ты, конечно, сын босса, но… Но он убьёт его, как убил уже одного сына Рюдзиро сегодня, ведь Тоно, как минимум, нужно было убрать всех свидетелей своих грязных поступков. Това устало выдохнул и закрыл глаз. Рваные, поверхностные выдохи царапали асфальт. Мадараме резко поднялся и неожиданно бросился на Тоно. Возросший риск собственной смерти от непрекрытого нападения не возбуждал привычно, не будоражил, только злил и скрёб за грудиной. Мадараме успел схватить его за отвороты пиджака, но прежде Тоно всё же успел выстрелить. Резкая боль, разорвавшаяся в животе фейерверком, уже не могла затуманить разум, потому что тот был отравлен животным гневом и первобытной агрессией. Мадараме ударил Тоно в лицо, окропляя землю его кровавыми слюнями. Потом ещё раз, и под дых. Тоно ответил, но неловко и вскользь. Всё-таки эти самодовольные гангстеры никогда не знали цены настоящей драки. Стук собственного сердца отступил на задний план, шум крови в ушах омывал мягкими волнами, глуша плеск настоящих, океанических вод, и откатываясь мягко, позволяя острому, воспалённому сознанию чутко ловить только звуки чужого остывающего дыхания позади. Тишина, сотканная из инстинктов, окружала, обволакивала пульсирующим коконом, цепляясь за реальность лишь этими хриплыми, слабыми звуками. Выстрел в упор отобрал и их. Мадараме оступился, пронзённый болью в груди, словно выплеснутой на него из ведра, и потеряв опору, перевалился через низкое ограждение набережной. Всплеск воды, ударивший в голову молотом, показался нереальным, и солёные волны хлынули в ноздри и рот, лишая воздуха и утаскивая на дно.