Останься со мной

Майю трепался всю дорогу, пока они шли до места, где им нужно было расстаться. Мадараме этот бесконечный трёп не любил, да и нужно ему было в другую сторону, но он сделал крюк и слушал лишнюю чепуху, потому что среди неё всегда были рассыпаны зёрна пользы. Майю был примерно одного возраста с Товой, яркий и заметный, как большинство распущенной молодежи в Шинкоми, и совсем не походил на якудза. Длиннющие блондинистые волосы, накрашенные ногти и татуировки по всему телу, вот только красовались на его коже не мафиозные символы или брутальные узоры, а дурацкие картиночки, пошлое сердце в языках пламени и изображения девчонок из аниме. А ещё он носил шлёпанцы, почти в любую погоду, всегда и везде, будто выскочил из дома за хлебом. Уже от одного этого у Мадараме дёргался глаз, было невозможно представить, как в таком виде Майю гонялся за удирающими должниками или участвовал в драках. Майю и его приятель Котаро попали в клан Такасато из зоны Смертельных матчей. В клан не часто брали бойцов оттуда — хотя где ещё, как не в уличных боях, можно было оценить потенциальных кандидатов; большинство из тех, кто участвовал в этих состязаниях, не могли бы иметь в своей жизни ничего лучше, чем членство в клане якудза. Майю и Котаро контролировали негласный порядок в заброшенной зоне от лица клана, занимались выбиванием долгов, поиском и даже устранением бесполезных должников, а потому скорее считались людьми Сакаки, который держал местные казино. На первый взгляд Майю был человеком скудного ума, что он, что Котаро чаще вызывали у Мадараме чувство пренебрежительного раздражения, однако была и от них определённая выгода. По какой-то неведомой причине эти ребята симпатизировали Каге, а ещё были удивительно сведущи в делах всей клановой верхушки и водили близкое знакомство с информатором Сакаки, Мадараме это было на руку. В клане Такасато давно назревал конфликт, который уже даже тайным было не назвать. От открытой войны группировки Тоно и Каги сдерживало, пожалуй, лишь жёсткое руководство Рюдзиро. Тоно не нравился старый порядок ведения бизнеса, он прямо настаивал на смене курса, подстраивании под современные реалии. Вот только современные реалии в его представлении выражались в большем распространении влияния клана на местное население, расширении наркорынка и откровенном выходе в зону тёмного криминала. Разумеется, в Шинкоми была наркота — в заведениях Тоно как раз и была — старые, привычные источники кайфа, коими якудза промышляли всегда. Рюдзиро ненавидел наркоторговлю, но вынужден был позволить кое-что, иначе бы рынок в Шинкоми захватил кто-то другой, а востребованность дурмана в местах, где дно жизни оказывалось пониже адских котлов, всегда была высокой. Но Тоно шёл слишком далеко в своих амбициях: он желал больше наживы, больше власти, а уровень бессмысленного насилия где-то там, у него под ногами, где ползали нищие должники и жалкие наркоманы, волновал его мало. Вот только каким бы жадным до власти и беспощадным ни был сам Такасато Рюдзиро, он всё-таки не давал Тоно спуску. Кага восставал против подобного всем своим естеством. Он не был даже на стороне отца в его курсе управления Шинкоми: позиция Каги опиралась на твёрдые принципы, честь и традиции, он стремился к полулегальному бизнесу, к заботе о городе, в котором они все жили, а не просто высасывали соки. Он вообще подчистил бы наркотические склады Тоно, будь у него на это больше власти, оттого они оба воевали зло и неприкрыто. Третьей стороной в этом конфликте был Сакаки. Как правая рука Рюдзиро, он метил на его место после отставки босса, а потому формально поддерживал его курс. На самом деле он мог относиться к идеям Тоно как угодно, но для него они тоже были опасны — чтобы продвинуть их, Тоно нужно встать во главе, а для этого ему придётся перешагнуть и Сакаки. Сакаки подобное терпеть не станет. Если бы Рюдзиро завтра внезапно помер, настоящая трёхсторонняя война вспыхнула бы незамедлительно, и сложно было предсказать, кто вышел бы из неё живым. Мадараме по большому счёту было наплевать. Его устраивал Кага, была близка его открытая позиция, а Тоно он терпеть не мог. Оттого Мадараме охотно слушал все сплетни Майю о тайных делишках этого мерзкого червя в том самом борделе, куда шлялась вся верхушка клана и влиятельные гости с материка, не подозревая, что в подвале под ними Тоно пытался создать новый наркотик, который мог превратить даже грозную фигуру Такасато Рюдзиро в покорного раба и подарить Тоно небывалые власть и деньги. Знал ли Сакаки о тех проделках, Мадараме был не в курсе, главное, что знали о них он и Кага. Они остановились на углу, чуть спрятавшись в тёмном переулке за шумящими блоками кондиционеров, растущими на пыльных стенах, словно грибы, и Майю трепался о подозрительных телодвижениях Тоно. Ничего особо нового Мадараме сегодня не узнал, а потому просто молча курил, дожидаясь, пока Майю надоест болтать и он свалит — Котаро за время их прогулки звонил уже дважды с требованием поторопиться. Вдруг Мадараме заметил знакомую белобрысую макушку у дома напротив — Това выходил из здания клиники доктора Мурасе с заднего входа в компании мужчины. Официально большинство больниц в Шинкоми отказывались принимать у себя якудза, но некоторые небольшие клиники всё же делали это. Часто по этой причине они работали по ночам или принимали пациентов с чёрного входа. Формально учреждение Мурасе нельзя было назвать клиникой: оно не было ещё зарегистрировано по всем правилам, то был скорее маленький врачебный кабинет, но пациентов с сомнительной репутацией тут хватало. Мадараме бывал в клинике, однако ему самому ещё ни разу не пригодилась медицинская помощь, потому видел он доктора Мурасе лишь мельком, но не узнать его рядом с Товой не мог. Многие из клана обращались к нему, не удивительно, что и Това бывал здесь. Майю уже свалил, и Мадараме тоже стоило бы поторопиться по своим делам, но он всё стоял в тени узкого прохода между зданиями и смотрел на Тову и Мурасе. Они о чём-то говорили, и это не похоже было на вежливое прощание или наставления врача, потому что Мурасе мягко улыбался и заботливо трепал Тову по плечу, касался его нежно и аккуратно, смотрел тепло. Мадараме не понравился этот взгляд, он отлично знал, что прячется под такими взглядами, слишком личными и немного встревоженными. Ему было бы всё равно, будь Мурасе просто каким-то левым врачом, запавшим на мальчишку, который ему в сыновья годился, вот только была одна неприятная деталь. Мурасе работал на Такасато: он имплантировал задолжавшим клану людям геометки, из-за которых должники не могли скрыться и покинуть Шинкоми. А ещё он был тем самым докторишкой, который в свободное от врачевания время делал для Тоно наркоту. И Мадараме бы не удивился, если бы узнал, что доктор испытывал её на своих пациентах. Как-то некстати вспомнилось снотворное, которое упоминал Това. Мадараме дождался, когда они договорят и Това скроется из виду, а потом в два шага нагнал Мурасе, хватая того за локоть и затаскивая в тёмный переулок, где только что прятался сам. Мурасе испуганно распахнул глаза, когда Мадараме жёстко припёр его к стене. — Что… — пробормотал он, но искра узнавания проскочила в его глазах, и Мурасе нахмурился. — Что вам нужно? Голос его не звучал испуганно, но он был насторожен — имея дело с якудза, нельзя было расслабляться, тем более не зная, по какому вопросу явились по твою душу, а взгляд Мадараме и его грубая манера к доброжелательной беседе не располагали. — Что он здесь делал? Мурасе недоуменно заморгал, но тут же догадался, что Мадараме имел в виду Тову. — Това мой пациент, — выдал он очевидный вариант. — Пропустим официальную версию и сразу перейдём к тому, как вы мило щебетали. — Нет, ничего такого, — протестующе произнёс Мурасе. — Он действительно мой пациент, он заходил по делу и на этом всё! В клане уже поползли слухи о том, что Това был с Мадараме, и даже Сакаки разок пытался прощупать почву на тему их отношений, но получив жёсткий ответ, отстал. Знал ли Мурасе о том, что Това принадлежал Мадараме? Во всяком случае, претензии его он связал именно с этим. — Не стоит врать мне, сенсей, — сказал Мадараме в весьма угрожающей манере. — Я знаю о вас гораздо больше, чем вам бы хотелось, а потому рассчитываю на честность. Эти слова взволновали Мурасе не на шутку, но судя по лицу, доктор больше боялся того, что Мадараме переломает ему кости так, что он больше никогда не сможет держать скальпель. Мадараме редко приходилось озвучивать подобные угрозы вслух — его внешний вид и настроение вполне отчётливо говорили за него. — Я спрошу ещё раз: что вас связывает? И на этот раз советую хорошо обдумать свой ответ. Вообще-то он был уверен, что между Товой и Мурасе действительно ничего не было, но доктор волновал Мадараме по иной причине. То была не ревность, не собственничество, а какое-то нехорошее предчувствие внутри. Мурасе смотрел на Тову иначе, и это вовсе было не от того, что он испытывал к нему какие-то нежные чувства. Он что-то знал о нём такого, чего не знал Мадараме, и внутри зудело от этого ощущения неприятной тайны. Чужие тайны его не волновали, если они не влияли на него самого, и секреты доктора имели все шансы оказаться занозой в заднице. — Ну, — поторопил Мадараме. Мурасе отвёл взгляд, уставившись куда-то себе под ноги. — Я не вру, — сказал он. — Он действительно только мой пациент. Он… был им с самого детства. Я лечил Тову, когда он ещё был ребёнком. Я знал его мать и… В общем, — он вновь поднял взгляд, смело глядя в глаза, — он мне не безразличен. В этот раз Мадараме ему поверил. В глазах Мурасе отражались настоящая забота и тревога, как о близком человеке. Вероятно, зная Тову с детства, он привязался к нему, как к члену семьи, искренне сочувствовал его потере, волновался из-за опасного образа жизни. Может, пытался помочь. Возможно, именно он спас ему жизнь в той аварии. То, что со своими травмами после секса и драк Това шёл к Мурасе, сомнений и вовсе не вызывало. Мадараме отпустил его и отступил на шаг. Слова доктора его не удовлетворили, того, что тот сказал, всё ещё было мало, да и забота этого лживого докторишки отдавала лицемерием. Тот хорошо относился к Тове, но Мадараме всё равно в этом чудился мерзкий душок и оттого желания позволять Мурасе эту заботу не было никакого. Но он сказал о прошлом, и в этом прошлом было что-то, что цепляло Мадараме, несмотря на то, что сам Това, кажется, вполне смирился со своей потерей памяти. Мадараме не волновали истории про мать и сестру. Каким был Това в детстве, разумеется, тоже. Всё это было не важно. И даже на обстоятельства той роковой аварии было наплевать, интерес Мадараме поджигали лишь следы, что она отпечатала на нём. Его шрамы. — Вы сказали, что знаете его с детства, — Мадараме звучал теперь почти спокойно. — Наверняка вам известно о его прошлом. По встревоженному взгляду он понял, что попал в точку. — Он рассказал вам? — вымолвил Мурасе. — Я думал, что Това ничего не помнит. — Ну кое-что всё же осталось в его памяти, — Мадараме припомнил слова Товы о младшей сестре, хотя теперь уже сомневался в её существовании. Кага сказал, что ни о какой сестре он не знает, а Рюдзиро вряд ли бы позволил своей любовнице родить второго ребенка от другого мужчины. Что бы там ни было, волновала Мадараме вовсе не она. — Его шрамы, они… — Я не могу об этом говорить. Я всего лишь семейный врач, никакие подробности мне не известны. Мадараме нахмурился. Что-то с этим ответом было не то. Мадараме пока не понимал, что именно, но чувствовал ложь. Его подозрительность вернулась мгновенно. Вообще-то трудно было поверить хоть одному слову того, кто добровольно работал с Тоно. Даже если это было желание оберегать медицинскую тайну своего пациента, Мурасе всё равно звучал странно. Он мог не принимать участия в операциях Товы — Мадараме ничего не знал о его квалификации — но как семейный врач, которым он, очевидно, оставался и по сей день, Мурасе не мог не знать подробностей. Но выдали его не слова — выдала его мучительная боль в голосе, спрятанная не слишком хорошо. О прошлом Товы знали многие. Не только Мурасе — Рюдзиро, Сакаки, Тоно и, может, даже Кага, но они все молчали, не распространялись об этом. Поначалу Мадараме думал, что дело было в том, что Това не интересовался или скрывать там было особо нечего, но теперь он видел, что тайна всё же существовала. Держать её за семью печатями могло быть лишь две причины: эта информация вредила кому-то из клана, либо она вредила Тове. Мадараме сильно сомневался в том, что кто-то из тех людей мог заботиться о душевном равновесии Товы, однако Мурасе мучило именно это. Мадараме мог бы плюнуть на всё и уйти, мог бы узнать то, что нужно, у кого-то другого, но его буквально злила виноватая тоска в глазах Мурасе. — Рассказывай всё, что знаешь. Сейчас. Информация была частью его силы. То, как Сакаки смотрел на него, как Тоно криво усмехался, встречая их с Товой вместе, убедило Мадараме, что эта информация была ему необходима. — Я не могу! — хрипло взмолился Мурасе. Мадараме больше ничего не говорил, только смотрел, но этого испытывающего, небезразличного взгляда было более чем достаточно, чтобы подорвать внутренности доктора, перемешать их в кашу и сделать невыносимой необходимость держать всё в себе. Мурасе долго молчал, рассматривая свои ботинки, но в тот момент, когда Мадараме уже решил было уйти, доктор наконец сдался сам. — Могу я попросить сигарету? — тихим голосом заговорил он. — У меня нет, я пытаюсь бросить. Мадараме усмехнулся и протянул доктору свою пачку, щёлкнул зажигалкой. Пальцы Мурасе дрожали, пока он осторожно делал одну затяжку за другой, не решаясь начать разговор. — Това всегда был очень тихим, — пробормотал он, глядя в пустоту. — Он стойко сносил все манипуляции, никогда не жаловался и не плакал. Когда мне пришлось зашивать ту ужасную рану на его груди, я, кажется, впервые впал в панику, даже во время практики в медшколе меня так не трясло. Мне было страшно. А он лежал спокойно, морщился только, когда анестезия отпускала, и терпел. Он был такой маленький, бледный, потерял много крови, а я ничего не мог с этим сделать, только сшить края раны и наложить повязку. Но разве этого достаточно? Первое, что понял Мадараме из этого душещипательного монолога — свои жуткие раны Това получил ещё в детстве, а значит, никакой аварии не было. Или была, но не такая, как Това себе придумал. Причиной всех его уродливых шрамов и странных ночных кошмаров было что-то другое. — Кто сделал это с ним? — это, пожалуй, единственное, что интересовало Мадараме. — Я не знаю, я правда не знаю, я всего лишь врач. — Серьёзно? — зло усмехнулся Мадараме. — Тебе приносят вскрытого от горла до пупка ребёнка и ты не спрашиваешь, что с ним произошло? — Мне бы никто этого не сказал. — Нельзя же быть таким наивным идиотом, — поморщился Мадараме. Мурасе знал что-то, пускай и не всю картину. Любой более менее адекватный человек может сопоставить факты, по характеру ран, по реакции родителей и очевидцев, по тому, пытались ли наказать виновных или скрыть этот страшный инцидент. Он просто боялся произнести это вслух. Мадараме делал выводы гораздо быстрее, даже не зная ещё тех подробностей, которые знал Мурасе. — Что сказала его мать? — спросил Мадараме. Мать была самой яркой подсказкой. Истерика и горе тянули бы на жестокое нападение, например, тех, кто хотел бы насолить отцу Товы. Страх и слёзы — виноват был сам Рюдзиро, его безграничная жестокость. Молчание, сдержанность и даже нежная забота — её собственная вина. — Мая-сан любила сына, — ответил Мурасе и замолчал. Он долго смотрел на тлеющую сигарету в своих пальцах, а потом зажмурился и прошептал на одном мучительном выдохе: — Я просто не могу поверить, что она позволяла делать с ним такое. Мадараме всё понял ещё до того, как последний звук соскользнул с губ доктора, вся неприглядная картинка сложилась кривыми кусочками пазла от одного лишь выражения лица напротив. Мать Товы держала бордель, это вовсе не было секретом. Удачливая и красивая шлюха, что соблазнила Рюдзиро и поднялась, родив ему сына. Она водила близкие знакомства с самыми властными людьми здесь и на материке, имела их уважение и любовь. Говорили, что её заведение не было обычно лавкой красиво наряженных блядей, то было элитное место с высоким уровнем допуска, с тайными вечеринками и продуктовой линейкой на любой, самый извращённый и пугающий вкус. Там исполнялись все желания пресыщенных клиентов. Закрытые вечеринки, о которых не говорили вслух, бывшие работницы, которые тряслись от страха при упоминании того борделя, торговля детьми, которую покрывал Сакаки, личный доктор клана, лечащий ребенка с совершенно не бытовыми травмами, — стоило ли перечислять дальше? Мадараме недобро прищурился. — Кто делал это с ним? — повторил он свой вопрос с нажимом. — Я не знаю. — Они насиловали его? — Я не знаю. — Ты же врач. — Мне не приходилось лечить такие травмы, но… — Сколько ему было лет? — Слишком мало. — Другие дети? Мурасе кивнул. Он весь сжался, сгорбился, посерел. Он не смотрел в глаза больше. Ждал следующего вопроса, вопроса «почему ты ничего не сделал», но Мадараме не задал его. Это было бессмысленно. Такие, как этот доктор, не смогли бы сделать ничего, даже если хотели: он был слишком слаб для этого, слишком труслив. Его бы просто убили при попытке спасти ребёнка или обратиться к властям. Всё, что он мог, — облегчать страдания маленького мальчика, чей мир наполняла боль. Мадараме это понимал, сам доктор понимал это тоже, но никто из них всё равно бы не отпустил его грехи. Наверное, потому Мурасе и сдался так легко, рассказав всё Мадараме, — он видел в нем несгибаемую силу и человека, которому Това так же был небезразличен. Исправить то, что случилось много лет назад, никто бы уже не смог, но возможно, в силах Мадараме было сделать хоть что-то. Он видел эту надежду в глазах Мурасе, видел его желание не нести больше этот груз в одиночку, но помочь ему ничем не мог. Не хотел и не собирался. — Что стало с его сестрой? — ничего более спрашивать не хотелось, но Мадараме нужна была точка, ведь возвращаться к этому разговору он не собирался никогда. — Сестра? — удивился Мурасе. — У Товы не было сестры, — он задумчиво почесал лоб, а потом добавил: — Может, он говорил про ту девочку, с которой они подружились… — И? Мурасе пожал плечами. — Она умерла, я не знаю причины. — А мать? — Несчастный случай, так мне сказали. Кажется, она поскользнулась на лестнице. — Значит, никакой аварии не было. Кто придумал для Товы эту версию? — Никто, он сам. Мадараме задумчиво поднял взгляд к небу, но этот серый кусок трудно было разглядеть за наползающими друг на друга балконами, заваленными хламом, трубами воздуховодов и мотками грязных электрических проводов. Он молча кивнул и собирался уже уйти, но остановился на углу. — Ты знаешь его настоящее имя? — спросил он, не оборачиваясь. — Харуто, — тихо ответил Мурасе. — Только прошу, не называйте его так. Не говорите о том, что узнали. Это сломает его. Мадараме ничего не ответил.