Две жизни, одна судьба

Как только они переступают порог кафе, за дверью остается удивительно жаркий для Англии майский день. В кафе прохладно, пахнет кофе, льдом, а еще карамелью. Листер уверенно ведет ее за собой к белоснежному прилавку, где за стеклом в больших контейнерах лежит заветное лакомство. Энн замирает у одного, ее глаза перебегают от одного контейнера к другому. Манго, ваниль, шоколад, вишня, мята, а еще голубое со вкусом жвачки и ярко салатовое со вкусом лайма. В нем много химии, сахара, от него будет сводить зубы, и обязательно появятся прыщи, так говорила мать, но каждая ложка — будет наполнена блаженством. —Ну же, выбирай, —подталкивает ее Анна. — Шарик фисташкового и клюквенного, пожалуйста, —тихо заказывает Энн, в голове подсчитывая сколько это калорий. А рядом покачивается призрак матери, который с ужасом качает головой на ее выбор. Продавец ловко начинает накладывать мороженное. —Вздор! Еще шарик лаймового и ванильного, полейте карамелью и про вишенку не забудьте. Удивленный продавец кивает и продолжает выполнять заказ. Энн неуверенно наблюдает, как в вазочке шарик за шариком растет холм из мороженного. Как густой карамельный соус льется на холодное мороженное, как оно тает под воздействием тепла. С восхищением смотрит на ярко красную вишенку. Сплошной яд, как сказала бы ее мать. Но и пусть, но такой вкусный. Она протягивает карту, но ее руку перехватывают. —Даже не думай, —Анна смотрит на нее сверху вниз и улыбается, —займи нам места, а я сейчас все принесу. Она послушно идет к столику у окна. За стеклом видна узкая улица, по ней то и дело пробегают спешащие куда-то люди. Все они в дорогих офисных костюмах с портфелями и фирменными сумками. Еще бы, ведь если свернуть направо, начнется бизнес квартал. И как в столь близком соседстве от острых, стеклянных высоток, высоко уходящих в серое лондонское небо, затесалось уютное кафе-мороженное? —А вот и я, —живой, сильный голос выдергивает ее из потока размышлений. Энн смотрит на стол, на две чашки и креманки. Напротив, нее стоит вазочка с разноцветным мороженным и большая кружка с кофе. Хотя кокой это кофе, скорее кофейный напиток. Много молока, капля кофе и сливки с сиропом. Как раз так как она любит. Ее заказ такой яркий, сладкий, по-детски несуразный, так сильно выделяется на фоне лаконичного заказа Листер. Она следит за тем, как длинные пальцы подхватывают чашку, подносят к узким губам. Она ловит каждый момент. Как та приоткрывает губы, не тронутые помадой, делает маленький глоток, наслаждается ароматом и вкусом черного, без единой ложки сахара, напитка. Затем опускает чашку, подцепляет маленькой ложкой ванильное мороженое и отправляет в рот. —Ммм, я, конечно, не такая сладкоежка, как ты или Мэриан, но клянусь, это лучшее, мороженное в Лондоне. Энн улыбается, стараясь скрыть за улыбкой свои мысли. Они такие разные, совсем как это мороженное. Сдержанная, сильная Анна. Она сидит напротив нее, свободно откинувшись на бархатную спинку дивана. На ней классические брюки, белоснежная рубашка с обсидиановыми запонками и черная жилетка. Идеально лежащие до плеч волосы, на тонком пальце фамильный перстень. Она рассказывает ей, как сегодня на суде разгромила своих конкурентов Роусонов. И что те еще не скоро оправятся от позора. Анна говорит оживленно, жестикулирует, умело передает интонации судьи, свидетелей, передразнивает второго адвоката, не забывая уточнить сколько длился сам процесс (ровно два часа сорок три минуты). И как всегда, периодически поглядывает на старинные часы на цепочке. Странная, но очаровательная дань прошлому. Удивительно, но на ней этот костюм не кажется смешным. Старинный перстень, семейные часы выглядят органичными. В то время, как на ней казались бы смешными. Право слово, живи она в то время, когда были созданы эти часы, она была бы похожа на зефир во всех этих кружевах и рюшах. Она переводит взгляд на окно и видит свое отражение. Голубые джинсы, розовая свободная рубашка, светлые распущенные волосы, обрамляют тонкое лицо с бледной кожей, и огромные вечно испуганные серые глаза. И что Анна нашла в ней? Настоящая серая мышка. Энергия, харизма, исходящая от Анны сила затмевает и очаровывает всех, что уж говорить о неловкой и тихой Энн. Взгляд Энн цепляется за серебряную цепочку часов. Она знает, если их открыть, внутри будет их фотография. Там она улыбается, ее волосы растрепаны. Они на море. На Анне белая просторная льняная рубашка, а на ней голубой сарафан. Она смотрит в камеру, из-за чего ее глаза похожи на два голубых блюдца, а Анна… Она смотрит на нее. На нее никогда никто так не смотрел. С нежностью, заботой и любовью. —Энн! Что с тобой, ты здорова? —на нее с волнением смотрят пронзительные карие глаза. —Да, да я порядке. Просто смотрела на твои часы, —щеки предательски краснеют, —и вспоминала тот вечер у моря. Она поднимает взгляд и их глаза встречаются. Карие глаза переполнены теплом. Их цвет меняется в зависимости от настроения и света. То они отливают янтарем, то темнеют до цвета кофе, когда она с жаром отстаивает свою позицию. С ней же, с ней они цвета молочного шоколада. Теплые, добрые. —Чудесный был день, и таких будет еще много, — она берет ее руку в свою, —я тебе обещаю. От прикосновения становится теплее, и она берет ложку. От лаймового мороженного щиплет язык, но она довольно жмурится. Клюквенное приятно горчит на языке, а вишенка, вишенка божественна. Энн прикрывает глаза, и кажется даже пищит от удовольствия. Анна смеется, видя ее детский восторг. —У тебя тут, — она наклоняется вперед, проводит пальцем по ее липким губам, подносит его к своим и слизывает, —карамель. Их взгляды встречаются. Энн чувствует, как волна желания разливается по всему телу. Она сводит ноги, выравнивает дыхание. Щеки пылают, а Анна лишь лукаво смотрит на нее, в то время как в шоколадных глазах пляшет веселье. Краем глаза она видит, как на них таращатся подростки, призрак матери вновь возникает перед ней и начинает заламывать руки и кричать о каре Господней и прочих грехах, но ей плевать. Она с удовольствием смакует каждую ложку, забыв про калории, мать и правила. Есть только этот вечер, Анна и божественное мороженное. Она не будет думать о прошлом, забудет мать, своих безумных родственников и будет идти вперед с Анной. Ведь у них столько планов. Они хотят наконец съехаться. Будут ли они жить в Лондоне или переедут в Шибден Холл? Куда в этот раз поехать в отпуск? А еще они хотели завести собаку или может быть даже двух. Когда ложка коснулась дна, она подняла голову. —Позволь узнать, о чём таком ты думала, столь сосредоточенно уничтожая мороженное? —О нас. —Ты наконец стала говорить то, что думаешь. —А я-то как рада. —О, мы уже язвим, значит ты точно вернулась из своих мыслей. —Анна быстро скользит взглядом по циферблату. —Если ты закончила, пойдем пройдемся. И у нас есть сорок одна минута до того, как позвонит Вашингтон. Энн вытирает губы салфеткой, комкает ее и вместе со смятой бумагой выбрасывает дурацкие мысли. Анна подаёт руку, и они выходят на шумную улицу. —Пойдем в парк, такой хороший вечер. —Конечно. Анна ведет ее за руку сквозь толпу. Энн надеется, что настанет тот момент, когда она если не будет вести, то по крайней мере будет идти рядом. А пока она оставляет суматоху дня и своих призраков за спиной и идет вперед.