***
Ночлег им пришлось в буквальном смысле искать. Не имея никакого желания в ближайшее время светиться где бы то ни было, Бруно с надеждой свернул на едва заметную дорогу, больше напоминающую тропинку в лесу. Их поездка длилась два, если не три утомительно напряженных часа и это заметно вымотало как Бруно, так и его детей. Племянники всё ещё казались дико напуганными, словно ничего хорошего не произошло с того самого дня как он встретился с ними. Они, как и раньше, опустились на пол машины и молча жались друг к другу. Единственным отличием от тех тёмных дней, когда он пытался завоевать доверие этих сломленных подростков было то, что хотя бы на него они смотрели без ощутимого страха. Если бы у него сейчас была возможность, он бы, наверное, откинул все свои жизненные принципы и подарил Ребекке Гонсалес заслуженный удар по лицу. Рука всё чаще напоминала о себе и это притупляло его реакцию. Отдых был необходим и ему, и подросткам, и чем раньше, тем больше шансов, что они не попадут в аварию по вине того, что он потеряет сознание за рулём. Майло как-то слишком подозрительно косился в его сторону и особенно внимательно он осматривал руль, что Бруно внутренне абсолютно не нравилось. Ему не хотелось знать какие именно планы созревают в голове этого пятнадцатилетнего ребёнка. Хватило осознания, что всё это время Камило носил с собой в кармане его заряженный пистолет с того самого момента, когда противник выбил его из руки провидца. Среди деревьев внезапно показались дома. Мужчина, конечно, знал, что сейчас он не в лучшем состоянии, но казалось, будто эту часть карты изучил достаточно внимательно, чтобы помнить о какой-либо деревне в этом месте. Домов становилось больше и ответ пришёл как-то сам по себе. Поселение было абсолютно заброшено. Ехать дальше они не решились. Среди построек удачно нарисовался сарай, в котором они смогли укрыть машину так, чтобы её совершенно не было видно с дороги при случайном осмотре. Чуть побродив, Мадригаль выбрали относительно целый дом («выбрали» было громким словом, они искали тот, где легче всего было сломать замок методом удара пяткой по двери), и долго пытались понять насколько внутри всё плохо и будет ли идея вообще находиться тут полноценно бредовой. Камило зорко углядел на столе свечи, а Мирабель расчистила кровать в комнате на первом этаже и усадила дядю на малость сыроватый матрас, прислонив его спиной к стене в изголовье. — Нам нельзя привлекать внимание, cariño. — Видя, с какой надеждой продрогший племянник смотрит на уцелевший камин, мужчине скрепя сердце пришлось огорчить мальчика. Дождь, шумно бьющий по старой черепице, лишь усугублял лёгкий холод помещения. Повезло им лишь в том, что на улице не было слишком морозно. Очередная вспышка боли заставила Бруно зажмуриться. Мирабель помогла ему снять пальто и закинула под его спину все найденные подушки, обложив его ими как королевскую особу. Мужчина хмыкнул. У королевских особ вряд ли были раны от пули на плечах. На самом деле всё оказалось не настолько серьёзно. Сняв окровавленную рубашку, он увидел то, что легко поддавалось обработке и не требовало наложения швов, чего он боялся всё это время. Стоило сказать Майло, что он сохранил его даже в большей целости, чем думал, но парень уже убежал на второй этаж, забрав с собой какую-то из его крыс и тихо копался там. Бруно вспомнил, что он говорил что-то про поиск одеял. С ролью целителя Мирабель прекрасно справлялась и без помощников. Память отказалась воспроизвести момент, когда девочка вообще взялась за обработку его руки, однако то, с какой смелостью и сосредоточенностью она это делала заставляло сердце Бруно трепетать от гордости и скрытого где-то внутри него облегчения. Не так давно что Мирабель, что её брат инстинктивно пугались абсолютно любых медицинских процедур, даже если они не были направлены на них самих (ежедневно перевязывать их раны от вырезанных следящих устройств, к примеру, было той ещё задачей по первому времени). Бруно пытался сосредоточиться на чем угодно, лишь бы не позволить племяннице видеть, что ему больно. Она и без того боялась надавить слишком сильно, ему приходилось просить делать повязку туже и крепче, одной рукой как получалось помогая натягивать бинт. Тишина действовала на старшего Мадригаль пагубным образом, он засыпал, и чтобы оставаться в сознании он буквально заставлял себя держать глаза открытыми. — Ты просто волшебница, Мира. — Когда девочка отрезала лишние части бинта, Бруно искренне похвалил её работу. Повязка получилась аккуратной и достаточно плотной, чтобы стянуть поврежденные части кожи и позволить им быстрее зажить. Скорее всего там останется шрам, но это было в разы лучше, чем ходить с окровавленным рукавом. Или пулей в голове. — Я… Это было не так сложно. — Почему-то мужчина был уверен, что робость её голоса связана вовсе не со скромностью. Мирабель избегала прямого взгляда в его лицо и её слабые, даже немного вялые и неуверенные движения во время того, как она убирала остатки перевязки в аптечку натолкнули Бруно на мысль, что племянницу после выстрела и побега на предмет наличия новых ран он так и не проверил. — Мирабель, с тобой всё в порядке? — С трудом наклонившись, чтобы попытаться заглянуть в её лицо, он осторожно положил ладонь ей на предплечье. Нечто в голове провидца настойчиво намекало, что далеко не с физической болью связан такой взгляд девочки. — Д-да, всё хорошо, tío Бруно. — Растерянно оглядываясь в поисках ножниц, которые куда-то отбросила, она всё также смотрела куда угодно, кроме своего дяди. — Я просто… — Мирабель замолчала, сжав край своей юбки. Она явно собиралась с мыслями, подбирала слова, открывая и закрывая рот и едва не измяла цветастую ткань, но в конце концов лишь опустила голову и чуть отвернулась. Мягко похлопав её по руке, Бруно дал понять, что всё ещё готов выслушать её. — Мне так, так жаль, tío. Я просто… стояла там, пока ты рисковал своей жизнью, застыла, когда увидела сеньору, и даже… даже убежать не смогла! — Она сжала кулаки и нахмурилась. — Я знаю, что ты говорил мне не извиняться, но я не могу не ощущать, что делаю… недостаточно. — Её руки ослабли наравне с речью. Голос внезапно стал в разы тише. — Я хотела бы сделать большее. Для тебя и для Майло. Что-нибудь значимое, нужное, такое же замечательное, как всё то, что делаешь ты или он. Хоть что-то, чтобы… — Не чувствовать себя бесполезной? Когда она подняла голову на звук его голоса, он с болью в сердце понял, что оказался прав. Тщательно подавленная печаль промелькнула в глубине её глаз, и в нем, этом горьком самоуничижительном взгляде, закрытом стёклами потрескавшихся очков, Бруно слишком явственно увидел самого себя, особенно когда был моложе. Ненависть к себе, страх сделать что-то не так и вера в то, что другим было бы легче без этих странных попыток быть нужным — мужчина надеялся никогда и ни в ком не увидеть чувства, что испытал на собственной шкуре. Сдвинувшись, чтобы быть поближе к девочке, он не дал паузе затянуться. — Мира, всё, что ты делаешь, абсолютно всё, оно само по себе уже удивительно. — Заметив, что она пытается возразить, он мягко взял её ладонь здоровой рукой и слегка сжал. Её пальцы были тёплыми. — Не забывай, именно благодаря тебе эта рана заживёт как надо. Ты так много раз спасала меня, просто поддерживая, помогала Майло справиться с тем, с чем я помочь не в состоянии и никогда не требовала ничего взамен. А ещё, посмею заметить, ты готовишь гораздо лучше меня, поверь. — Уловив улыбку в его голосе, девочка слегка дёрнула уголком губ. — У нас всех есть сильные и слабые стороны, малыш. Никто не может быть полностью идеальным или целиком состоять из несовершенств. Это делает нас людьми, Мира. Нет ничего позорного в том, что ты не можешь справиться со всем и сразу. Нет ничего позорного в том, что есть вещи, которые тебя пугают, ведь так или иначе ты в конце концов переступаешь через себя, преодолевая их, даже если сама не замечаешь этого. Ты сильнее, чем думаешь, Мирабель Мадригаль. Тебе просто нужно позволить себе увидеть это. Удивленно бросив взгляд на дядю, Мирабель встретилась с уверенной ободряющей улыбкой. Племянница всё ещё была напряжена, мужчина чувствовал это, но его слова не проскользнули мимо неё. Задумчиво помолчав, она бросила растерянный взгляд за свою спину. Заметив это, Бруно погладил большим пальцем кожу её ладони, наблюдая, как она шевельнула крыльями под кардиганом. — Я не считаю их бесполезными, cariño. — Зная о чем думает Мирабель проговорил мужчина. То, с каким презрением она всё это время рассматривала свои лишние конечности, когда считала, что её никто не видит, не укрылось от её дяди. — И уж точно не думаю, что они уродуют тебя или что-то в этом роде. — Неловко добавил он, заставив собеседницу смущённо фыркнуть. — С ними или без, ты остаёшься самой собой: милой, доброй, сострадательной и невероятно талантливой девочкой, которую я очень люблю. Тебе не нужно что-то кому-то доказывать. Никогда не забывай насколько ты необыкновенна. Он не мог знать, помогут ли племяннице его слова или (о, он был почти уверен в этом) сделают всё хуже, поэтому, как и в случае с Камило, старался просто говорить то, что думает. Его голос от боли становился всё тише, но, кажется, Мирабель этого не заметила. Положив вторую руку поверх его ладони, она улыбнулась, наконец подняв глаза на дядю. На этот раз Бруно точно видел — скрытой боли в её взгляде нет. Помедлив пару секунд, она осторожно, чтобы не задеть раненную руку, бросилась в его объятья, крепко обхватив его торс и улыбнулась, когда он провёл ладонью по её волосам. — Спасибо, tío. — Мужчина прекрасно знал, что благодарит она не только за их разговор. Медленно отстранившись, она вдруг фыркнула и закатила глаза. — Но знаешь, если бы кто-нибудь объяснил мне как заставить эти штуки прекратить шевелиться самим по себе, нам всем стало бы легче. Бруно тихо рассмеялся вместе с племянницей, от чего его рука резко отозвалась болью и он дернулся от неожиданности, вызвав у девушки приступ гиперопеки. Пока она неразборчиво бормотала себе под нос, удобнее устраивая его на подушках, мужчина наблюдал за тем, какие эмоции отражаются на её лице. Он смог прочитать волнение, беззлобное раздражение, и что-то очень тёплое, что он хорошо понимал, хоть и не мог описать словами. Однако кое-чего там не было. Страха. После стычки с человеком, который несколько лет мучил и по крупице растил в ней ненависть к себе, Мирабель позволила себе быть сильной. Он гордился ею. Хоть и понимал, что рана в душах обоих его племянников, вновь открывшаяся стараниями Ребекки Гонсалес, ещё долго будет напоминать о себе. — Если захочешь попробовать, я мог бы помочь тебе разобраться с, ну знаешь, крыльями. В конце концов, я же не с рождения владею своими силами. К ним тоже пришлось искать подход. — Продолжил диалог Бруно и отвернулся, чтобы вытащить из-под бока жесткий край подушки. Краем глаза он уловил, что заинтересовал племянницу и улыбнулся. Он боялся, что разговор об их мутациях может расстроить Мирабель, но она отнеслась к этому на удивление спокойно. — Когда перестаёшь пугаться своей силы, она становится твоим союзником. Так всегда говорит Эрнандо, а он, между прочим, ничего не боится. — Полагаю если я спрошу кто такой Эрнандо, я сильно пож-. — Я вижу в тебе решимость почти равную моей! Ужель мы не встречались раньше? Вид дяди, замотавшегося в покрывало для имитации плаща и говорящего карикатурно искаженным голосом из-под импровизированного капюшона так сильно рассмешил Мирабель, что у не вовремя вернувшегося с верхнего этажа Камило возникло очень много вопросов. Одарив их обоих взглядом «я-оставил-вас-всего-на-пять-минут» из-за груды одеял, что нёс, мальчик свалил свои находки в изножье кровати и плюхнулся следом, начав копаться в ворохе блеклых тканей. Постепенно дождь перекрыл все звуки в помещении. Крысы Бруно залезли под одну из подушек, на которой лежала его рука, и уютно устроились там. Даже они понимали — в ближайшее время этот дом им вряд ли удастся покинуть. Боль усиливалась. Борьба с самим собой отнимала у провидца всё больше и больше сил. Он старательно делал вид, что ничего не происходит и поддерживал изредка возникающий диалог, но оставаться в сознании становилось сложнее буквально с каждой минутой. Пока Мирабель выбирала для него одеяло потеплее (он искренне протестовал и его искренне не слушали), он украдкой рассматривал юношу, так и оставшегося сидеть у него в ногах. Над запястьем племянницы мужчина уже успел изрядно понервничать и получил абсолютное игнорирование в ответ на просьбу не напрягать руку. Зная, что Камило тоже участвовал во всей этой безумной потасовке, Мадригаль-старший искренне боялся заметить на теле паренька что-то посерьезнее синяков и царапин. На самом деле то, что сделал мальчик ради их спасения до сих пор не желало укладываться у него в голове. Бруно не знал, хвалить племянника или в отчаянии обмотать одеялами и везти в Энканто дальше именно в таком виде, чтобы никто больше не мог навредить ему, но склонялся ближе к первому варианту. Мужчина вспомнил, что ранее Майло уже добился способности сливаться с окружающими предметами, но то, как ему удалось перекинуть это и на свою одежду, было висящей в воздухе загадкой. Сам Бруно мог предположить что-то об унаследованной способности его матери или тёти к созданию модифицированных частиц кожей или лёгкими, но был уверен, что эта информация сейчас подростку не нужна. Пристальный взгляд полуприкрытых от усталости глаз тот воспринял как ему одному понятный условный сигнал и повернулся к дяде всем корпусом, полностью залезая на кровать и подтянув к себе колени. В полутьме его зрачки переставали быть суженными и это придавало ему немного печальный вид. Приглядевшись получше, Бруно с тревогой понял, что ошибся. Камило было не грустно. Он был напуган. — Tío? — Когда он всё же решился озвучить то, что не давало ему покоя, мужчина с досадой осознал, что оказывается начал проваливаться в сон. Сосредоточившись на голосе племянника он потряс головой в попытке прогнать вялость, но тут же пожалел об этом — боль от этого действия усилилась в разы. Юноша долго собирался с мыслями, прежде чем продолжить. Он практически шептал. — Почему сеньора Гонсалес назвала… назвала тебя номером эксперимента? Вздрогнув, Бруно медленно опустил голову. Избежать этого вопроса очевидно не получилось бы, как бы сильно он не желал этого. Как и Мирабель, Камило, скорее всего тоже прекрасно слышал весь их диалог с женщиной. Пряди волос, не заделанные лентой, скользнули на его лицо, обнажая часть блеклых следов на коже. Неровные, хаотично расположенные кривые полосы тянулись по обоим его вискам и терялись в глубине серебристо-черных локонов. Он знал, что пару раз дети уже замечали на нём эти шрамы. До этого момента он искренне пытался не говорить откуда они взялись. — Была… причина, по которой вы не видели меня с тех пор, как вам обоим было около пяти. — Его тихий и хриплый голос разрезал воцарившуюся тишину спустя непозволительно долгое время. Племянники смотрели на него с нескрываемой тревогой, но не торопили. — Правда в том, что… почти десять лет назад я тоже… был похищен организацией Пабло Гонсалеса. Зажмурившись от так внезапно вернувшейся боли, Бруно снова вздохнул. Мирабель растерянно взяла его за руку и он не стал отстраняться. Прикосновение позволило ему вынырнуть из омута нахлынувших воспоминаний и продолжить говорить относительно спокойно. — Я не помню как именно им удалось вывезти меня из Энканто. Каким-то образом они узнали о моих способностях и… и захотели выяснить как они работают. Я пробыл там полгода, пока ваши родители не нашли меня и не вернули домой. — Непрошенные картинки возникали перед глазами с такой частотой, что мужчине пришлось несколько раз моргнуть, пытаясь отогнать их. — Некоторое время я просто боялся, что Гонсалес вернутся. Боялся напугать своим видом любого из своих племянников и перестал пускать вас к себе в комнату, прекратил как-то общаться с вами. А потом… — Он вздохнул. Майло подсел ближе к нему. — Потом я просто привык, ну, быть один. Практически перестал покидать дом. Большую часть времени проводил в своей башне, выходя только ночью или ранним утром и постепенно вы… практически забыли меня, что я считал… правильным. Бруно с недовольством заметил, что его голос стал чересчур тихим. Язык начинал заплетаться, и понимают ли дети его речь оставалось лишь гадать. Попытка прочистить горло окончилась приступом кашля и подсунутым под руку стаканом питьевой воды. — Я не хотел… чтобы вы знали об этом, даже несмотря на то, что обещал вам быть полностью честным. Есть многое, что я всё ещё обязан рассказать и объяснить вам и я сделаю это, когда буду готов, когда вы будете готовы. Но это… это должно было навсегда остаться в прошлом. И мне так жаль, что вам пришлось… самим пройти через что-то подобное. — Хрип никуда не делся и мешал произносить слова четко. В комнате темнело, казалось, даже свет от свечи на столе стал тускнеть, из-за чего лиц племянников, склонившихся над ним, Бруно уже не различал. Он попытался взять Камило за руку и удивился тому, что не может пошевелиться. — Но одно своё обещание я точно не могу нарушить. Я обязательно… я обязательно приведу вас домой. Кажется кто-то из детей потряс его за плечи. Прикосновения были невесомыми, шли будто из-под толстого-толстого одеяла, придавившего мужчину к кровати. Он искренне пытался понять что спрашивают голоса рядом с ним и ответить, тянулся за ними как за последним лучиком света, однако те постоянно ускользали от него. Веки стали тяжелыми и после последней попытки моргнуть не желали подниматься. Утопая в окружившей его темноте, провидец последний раз попытался протянуть руку, прежде чем всё разом исчезло.***
Колумбия, 10 лет назад
В помещении, где он находился не было даже самой простой мебели. Крошечная коробка, полностью состоявшая из металла, казалась бы полностью герметичной, если бы не торчащие из стены глазки камер видеонаблюдения и небольшая зарешеченная дырка вентиляции под потолком. Бруно с трудом сглотнул и попытался вновь пошевелиться. Лязг цепей больно резанул по ушам, вызывая новую вспышку головной боли, не желающую стихать ни на секунду после пробуждения. Попытка повернуться заставила мужчину поморщиться. Металлическое тяжелое кольцо, что давило на его шею, ограничивало движения и больно натирало кожу. Ещё немного и там появится кровоточащая ссадина. Страх не позволял ему здраво мыслить. Подтянув к себе колени, он пытался вспомнить хоть что-то до того, как внезапно проснулся тут, но на ум приходила лишь мягкая улыбка Джульеты и какое-то пожелание Феликса, играющего со своим сыном, дочерью и племянницами. Что он говорил? О том, чтобы Бруно не напрягался по пути в город? Насылал удачу, чтобы хоть на этот раз у него был шанс доказать полезность своей силы, пока мама не переубедила его идти на площадь? Память дала сбой. Тело помнило тепло этого утра, мягкость старомодной руаны, в которой он любил ходить по дому и смех детей его сестёр — любимых маленьких лучиков солнца. Сейчас от этого не осталось ничего. Тепло сменилось леденящим холодом металла, вместо руаны на нём была лишь его тонкая льняная рубашка, а вместо смеха — шаги, что приближались к двери напротив него словно они были отсчётом до чего-то страшного. — Доброе утро, сеньор Мадригаль. Запыленный воздух комнаты смешался с запахом сигаретного дыма. Пришедший не стеснялся курить прямо в помещении, стряхивая пепел на гладкий блестящий пол. Поняв, что его рассматривают, Бруно с трудом поднял голову наверх, встретившись взглядом с почти черными глазами мужчины. По какой-то неясной причине Мадригаль ожидал увидеть именно это — идеально сидящий костюм, отглаженная рубашка, прилизанные к затылку черные волосы, обнажающие широкий лоб, квадратные скулы и улыбка, странно довольная и немного похожая на оскал. Сигарета, что он курил, покоилась между пальцами, украшенными золотым массивным перстнем. — Вы меня с кем-то перепутали. — Голос отказывался слушаться. Он звучал хрипло, слабо и отчаянно. Бруно искренне пытался понять что происходит, хоть подсознательно всё прекрасно знал. — Прошу, позвольте мне вернуться домой. Мужчина усмехнулся и оторвался от дверного косяка, медленно шагнув к пленнику. Присев на корточки, он некоторое время подобно коршуну смотрел в глаза Бруно и заговорил лишь тогда, когда тот начал откровенно паниковать. — О, я не мог ошибиться. Ты именно тот, кто мне нужен. — Даже сидя перед ним, незнакомец нависал над Бруно. Помолчав, он протянул руку и внезапно больно сжал скулы мужчины, поворачивая его голову, словно осматривал рыночный товар. Мадригаль пришлось зажмуриться, когда тот протянул пальцы и насильно открыл один из его глаз. — И как же вышло, что целых сорок лет Энканто прятал от меня таких удивительных людей как ты или твоя родня? — Бруно вздрогнул, и в ответ на это ошейник вновь сдвинулся, обжигая кожу болью. — Мне уже не терпится узнать как далеко ты можешь заглянуть в будущее. Внутри Бруно похолодело. Похитителю его реакция явно понравилась и он отпустил его голову, встав на ноги и нависая над пленником. Паника сжала его лёгкие до такой степени, что несколько секунд Мадригаль был уверен — новый вдох сделать у него уже не получится. Цепи в очередной раз брякнули из-за его движений. Как давно они знают о нём? Как давно они знают обо всей его семье? Каковы шансы, что сейчас он услышит их голоса, крики прямо за стенами рядом с собой? Хотелось выбежать отсюда хотя бы ради того, чтобы убедиться, что никого из близких тут нет, но боль упрямо напоминала в каком положении он оказался. Кинув взгляд на незнакомца, он с нехарактерной ему твёрдостью, продиктованной страхом, хрипло спросил: — Где моя семья? — Мы не тронем их, если ты будешь сотрудничать, Мадригаль. — Его ответ не дал ровным счётом ничего. Они могли быть как здесь, так и дома, целыми и невредимыми, даже не догадываясь куда пропал их брат и дядя. Так или иначе выбора у Бруно не было. Он был достаточно догадлив, чтобы понимать всю безвыходность ситуации. Черное устрашающее «если» гильотиной повисло над шеей каждого, кого он считал родными. Обреченно опустив голову, он сжался от боли. — Я не вижу будущее. Мои… силы, они так не работают. Я бесполезен для вас, поймите. Последняя попытка уговорить похитителя была такой же отчаянной и бессмысленной, как и любая мысль о том, что его просто отпустят в скором времени. Шаги вновь разрезали тихий гул помещения. Незнакомец остановился в дверях и обернулся, сделав очередную затяжку и выкинув окурок куда-то в сторону. — Полезен ты будешь или нет теперь решаю только я. — Он вышел из камеры и развернулся, продолжая смотреть на пленника из-за закрывающейся двери. — Я советую тебе запомнить это, m2s40-05.***
Голова была готова буквально разорваться на части. Оперевшись о стену, он сжал кулак, пытаясь отдышаться. Сколько раз ему уже пришлось воспользоваться силами? Он потерял счёт на двенадцатом случае, когда что-то едва не рассекло ему руку и удивлялся как ему ещё удаётся оставаться на ногах. Коридоры казались бесконечными и абсолютно одинаковыми. Мадригаль смутно догадывался, что не сможет найти выход даже если этот «побег» не был подстроенной частью эксперимента, но просто остановиться не позволяли обстоятельства. Непроизвольный приступ предвидения заставил его наклониться и это спасло его от короба, глухо разбившегося о стену. Лезвия, дротики, тяжелые предметы и даже пули, Бруно перестал замечать от чего ему приходилось уворачиваться, подчиняясь инстинкту самосохранения. Назад пути уже не было, ему приходилось бегать по лабиринту одинаковых стен, но даже сосредоточившись на спасении своей жизни Бруно понимал, что его действия бессмысленны. Он не выберется. Не убежит. Все его попытки вырваться вплоть до этого момента оканчивались провалом, бесчисленные уговоры не действовали на этих людей, а сам Пабло Гонсалес находил в его сопротивлении нечто забавное. Бруно ощущал себя лабораторной крысой, бегущей по колесу и не смеющей остановиться пока ему не позволят. И не был так уж далёк от истины. Споткнувшись, он не смог увернуться от диска, порезавшего его плечо. За головной болью и противной слабостью он даже не сразу почувствовал это и заметил лишь когда ударился о стену. Сердце колотилось так сильно, что казалось, будто оно вот-вот пробьёт дыру в грудной клетке. Даже если бы он мог сейчас воспользоваться своими способностями, выйти из ситуации это ему не помогло бы. Осев на пол, он услышал, как вокруг всё на секунду стихло. Внезапно загоревшиеся лампы ударили по глазам белым светом. Шум и электронный писк сменила дробь шагов, рядом с ним засеменили фигуры в лабораторных халатах, кто-то что-то монотонно перечислял, но даже если бы Мадригаль постарался, он не смог бы уловить смысл. Обхватив руками раскалывающуюся голову, он жалел лишь, что никак не может стянуть ошейник, не позволяющий ему свободно дышать и способный ударить разрядом тока за попытку неповиновения. Ещё одно сходство с лабораторным животным. — Хм, мне кажется, или на этот раз было больше? Голос почти над самым его ухом вызвал у мужчины тошнотворную неприязнь. Уж кого он не желал видеть, так эту женщину. В нос ударил знакомый удушающий запах парфюма. — Сожалею, сеньора Гонсалес, но результаты примерно такие же, как и последние шесть… Звук пощечины заставил всех умолкнуть. Бруно сжался. Он был рад, что сейчас может не смотреть в искаженное гневом лицо жены его похитителя. Как специально, именно в эту секунду его насильно подняли на ноги. Сглазил. Стучать по дереву здесь было негде. Перед глазами плыло. Жуткая слабость пронизывала буквально каждую клеточку его тела и самостоятельно держаться на шатающихся ногах у него никак не получалось. На охранниках, что держали его, он буквально висел, что давало преимущество сеньоре. Не то, чтобы она была лишена его в любом случае. Её голос проходил к его ушам будто бы через толщу воды. Ребекка (Мадригаль уже знал её имя и считал это самой бесполезной информацией, что получил за время нахождения в этом месте) кричала на лаборанта, который инстинктивно прятался за планшетом с бумагами. Остальные — персонал помладше и охрана — стояли рядом по стойке смирно и их напряжение Бруно чувствовал даже через то, как они удерживали его. Осознанно или нет, но их хватка на его плечах стала невыносимо болезненной. Издав тихое шипение, он случайно привлёк внимание сеньоры. Каждый из ударов её каблуков по полу отзывался в мозгу пленника яркими вспышками боли. Сморщившись, он почувствовал, как острые накрашенные ногти провели по его голове и едва не вскрикнул, когда она схватила его за волосы, дернув наверх. Что она находила в этом садистском представлении, которое разыгрывала перед каждым своим подчиненным, Бруно не понимал и не желал понимать. — Я думала, что достаточно ясно объяснила тебе что будет, если ты продолжишь упрямиться, m2s40-05. Поборов головокружение, он попытался сосредоточиться на том, чтобы вернуть четкость зрения. Перед глазами маячило красным, и Мадригаль не мог точно сказать, лампы это были, излюбленное платье сеньоры Гонсалес или его собственная кровь. — Я уже говорил вам. — Голос от бега стал сиплым и тихим. — Я не могу видеть будущее. Я вижу только то, что можно сделать, чтобы избежать плохого исхода для кого бы то ни было. Но сам результат предсказать… Щёку практически ожидаемо обожгло болью. Этот монолог в попытке достучаться до своих пленителей он начинал столько раз, что уже терял смысл делать это снова и снова. Молчал бы, да вот только это их не устраивало так же, как и безрезультатность попыток выудить что-то новое из его способностей. Эти люди пытали его два, а может уже даже три месяца. Выясняли предел его сил, пытались понять их масштаб, хотя он мог сказать им это и без изматывающих экспериментов. Головная боль и тянущая к полу слабость в мышцах постепенно становились его постоянным состоянием. Он был измучен, заморен голодом и запуган телесными наказаниями за любое действие, что они считали промахом. Проблема была в том, что он на самом деле не мог дать им то, что они просили. Они хотели, чтобы он рассказал им их будущее, хотя за тридцать четыре года владения своим «даром» Бруно уже давно убедился, что это невозможно. Подойдя совсем вплотную к провидцу, Ребекка наклонилась к его уху, обжигая его своим дыханием. Запах сигаретного дыма уже давно въелся в её волосы. — Если ты не можешь сделать это сам, мы просто тебе поможем. — Она улыбнулась так, что кожа у её глаз пошла россыпью морщинок. Бруно передёрнуло. В помещении было не слишком холодно, но он ощутил, как его начало колотить. Тон женщины не сулил ничего хорошего. И когда его повели в противоположную от его постоянной камеры сторону он лишь удостоверился, что предчувствие было верным даже без использования его способностей.***
Из его груди вырвался сдавленный хрип. Дрожь была такой сильной, что натянутые цепи, приковывающие его к стене, звенели даже когда он не шевелился. Смешно. Он бы не смог сделать этого даже если бы хотел. Его ноги и так едва касались пола. Рубашка оборванными лохмотьями висела на его худощавом теле. Бруно никогда не мог похвастаться физической формой, но раньше, помнится, его рёбра не так сильно выпирали из-под кожи. Да и синяков, уродливыми огромными пятнами покрывающих его побледневшее тело, он не помнил. Дышать было очень больно. Хрипы, вырывающиеся из его содранного горла вместо выдохов, разрезали идеальную тишину почти неосвещенной комнаты. Из крошечного окошка где-то сбоку тянулся мертвенно-бледный лучик света, создаваемый лампой по ту сторону на потолке. При попытке вдохнуть поглубже мужчина кашлял и морщился. Ошейник, что был на нём всё время с момента похищения, оставил язвы и ожоги на его коже. Слишком узкий и тяжелый, с шершавыми краями, он создавал постоянное ощущение, что кто-то вцепился в его горло мертвой хваткой. Физически это было или оставалось лишь в его воображении, но Бруно уже не мог понять насколько реально происходящее вокруг него. Со стороны лучика света послышался скрип. Мадригаль не среагировал, только прикрыл глаза, заболевшие от резкой смены освещения. Отсчитывая шаги визитера, как делал это много раз до этого, провидец попытался сделать очередной вдох. Медленно тянуть воздух носом, чтобы не потревожить сухое горло, дать кислороду разлиться по венам, так же осторожно выдохнуть… — Тебе есть что сказать нам сегодня, m2s40-05? — Тень, загородившая дверной проём, запустила в застоявшийся воздух помещения дым от неизменной сигареты. Бруно почувствовал, как к горлу подступила тошнота. Мадригаль не был в состоянии даже поднять голову. Даже если бы он попытался ответить, как было несколько раз до этого, всё равно не смог бы — истерзанная криком глотка больше не желала воспроизводить звуки. Бруно не осмелился бы посчитать как много раз он уже терял сознание и снова приходил в себя, он даже не знал сколько прошло времени после того, как по его телу последний раз наносили удары. Варварские методы куда эффективнее слов. За это время он даже успел забыть чего конкретно они пытались от него добиться этими пытками. Титаническим трудом заставив себя повернуться на звук, он бросил абсолютно ничего не значащий взгляд своему похитителю. Пабло был без пиджака, несколько верхних пуговиц его блузы были расстёгнуты и для образа ему не хватало лишь стакана со спиртным. Мадригаль сморщился и снова опустил взгляд в пол. — Ты упрямее, чем мы думали. — Вскинув бровь, Бруно нехотя прислушался. Обычно, если Пабло и приходил лично посмотреть, как его подопытного «вводят в состояние стресса», то присутствовал молча. То, что он не ушел настораживало, заставляя привыкший к боли разум медленно просыпаться. Сеньор Гонсалес пересёк порог и подошёл к прикованному мужчине вплотную. Охранник, забежавший в камеру ещё в самом начале «визита», отошёл в сторону, освобождая место для своего начальника. Помолчав, Пабло шумно затянулся. — Я никогда не был приверженцем садистских методов мотивации к сотрудничеству. Моя милая Бекка никак не может повзрослеть. До сих пор обожает играть в куклы. — На этих словах он обманчиво нежно провёл по спутавшимся волосам дрожащего пленника. Бруно не дал себе среагировать на явную провокацию. — Но я всё же не монстр какой-то. — Отвернувшись, он дал знак своим подчиненным. — Развяжите его. Носком дорогих туфель Пабло брезгливо ковырнул засохшие пятна крови на полу, пропуская пришедшего из коридора помощника. Удивленно подняв взгляд, Мадригаль пытался понять что происходит. После стольких месяцев заточения этому человеку он не доверял совершенно. — Я думаю ты не откажешься составить мне компанию на прогулке. — Стоя спиной к собеседнику, Пабло продолжал курить, выпуская в воздух сизый дым. Когда цепи, держащие его, ослабли, Бруно так и не смог поймать равновесие и ударился коленями. Сжавшись от боли, он обхватил себя затекшими руками и склонился к полу. С удивлением мужчина понял, что его не пытаются поднять. Ошейник всё ещё напоминал о его положении, но на этот раз тронуть его Мадригаль себе не позволил. — Прогулке? — Кашель душил, царапал горло будто разъяренный хищник и до сих пор не позволял свободно дышать, мгновенно напомнив о себе. Говорить с этим человеком Бруно не хотелось совершенно, однако он чувствовал необходимость это делать. Пабло ждал от него реакции, молчание сделало бы всё ещё хуже. — Именно. — Гонсалес даже не потрудился обернуться и о его весёлом настроении можно было судить лишь по голосу. Он говорил так, будто они вели самую обыкновенную светскую беседу. — Мне бы хотелось, чтобы ты составил нам, наконец, компанию. Они очень давно ждут возможности пообщаться с тобой. Думаю, ты скучал по своим любимым сёстрам, не так ли? Если до этого Бруно едва мог справляться с удушением, то сейчас воздух в его лёгкие перестал поступать вовсе. Резко вскинув голову, провидец уставился в чужую спину и столкнулся со слишком спокойным взглядом, когда мужчина обернулся. Пабло продолжал курить. Что-то в его виде подсказывало — в этот раз он не шутит и не просто угрожает. — Чт-?.. — Ощутив нехватку кислорода, Мадригаль хрипло задышал, забыв о боли, и не сводил взгляда с сеньора. Тот тихо хмыкнул. — Если ты считал, будто я стану и дальше терпеть твоё упрямство и смотреть сквозь пальцы на то, что ты просто оттягиваешь время, ты ошибся. — Развернувшись к Бруно всем корпусом, он затушил окурок о карманную пепельницу. — Может в присутствии своей ненаглядной семейки мои просьбы станут более доходчивыми. — Прошу, не трогайте их! — Его голос дрожал, когда он смотрел в глаза своего мучителя. — Со мной делайте что хотите, только умоляю, оставьте мою семью в покое. Отчеканив несколько шагов по полу, Пабло подошёл к Бруно вплотную. Его голос оставался спокойным и это пугало гораздо сильнее любого крика. — Больше не будет никаких «если» или «но», Мадригаль. Я устал ждать от тебя содействия. Пора показать тебе, что я никогда не бросаю слова на ветер. — Пленник ожидал пинка или удара, но вместо этого Пабло склонился к нему и довольно улыбнулся. — В конце концов, ты не единственный, кто мне интересен, m2s40-05. Лечить людей обыкновенной едой, управлять облаками в атмосфере, без тренировок иметь физическую силу, неподвластную простому человеку, да даже слышать то, что не в состоянии услышать другие. Почему я должен хотеть только лишь видеть будущее? Слова сеньора оглушительно грохотали по черепной коробке. Это не правда. Это. Не. Правда. Бруно лихорадочно пытался убедить в этом самого себя. Он не хотел верить. Понимал, что сказанное скорее всего лишь провокация, способ морально разбить и без того давно измученного пленника, но не мог заставить себя не думать, что эти люди действительно вернулись в уже не такой неприступный Энканто. Вернулись за его родными потому, что Бруно не мог дать пленителям то, чего у него никогда не было. А если Пабло и блефует… Почему описания его близких настолько точные? Стараясь не поддаваться панике, Бруно сосредоточился на дыхании. Их здесь нет, их здесь нет, их здесь нет. Никого из тех, кого он любит не притащили сюда следом за ним, никому не придётся вытерпеть столько боли, страха, самоуничижения и одиночества, никто больше не окажется заперт в тёмной, холодной, сырой клетке в ожидании, что находящимся по ту сторону железных прутьев людям надоест играть с ним как с мягкой игрушкой и они, наконец, дадут ему умереть. Нет, их здесь нет. Всё, абсолютно всё, что наговорил ему Гонсалес — наглая, наивная и грязная… Возникшее в полной тишине камеры шуршание привлекло внимание пленника. Сеньор не потрудился произнести ни слова, его движения и поза казались крайней степени скучающими, когда он безэмоционально рылся у себя в кармане, не сводя взгляда с Мадригаль. Выудив какой-то небольшой предмет, Пабло просто бросил его к ногам мужчины и упёр руку в бок, сделав последнюю затяжку сигаретой, устремив глаза в потолок. Опустив взгляд, Бруно почувствовал жжение и очень сильную боль в груди. Руки едва слушались, онемевшими пальцами он подцепил кусок ткани, слишком ярким пятном выделяющийся на фоне серого пола, и поднёс к глазам. Мягкий на ощупь, со слишком знакомым рисунком, чтобы перепутать хоть с чем-либо. Платок, которым так любила подвязывать волосы его старшая сестра Пепа. И пятна на нём, так подозрительно похожие на засохшую кровь. Вместо крика из горла вырвался протяжный хрип. Гонсалес не лгал. Дёрнувшись, чтобы встать, Бруно снова упал на колени, когда один из охранников дёрнул его за цепь на ошейнике. Довольно наблюдая за его отчаянными попытками вырваться, сеньор выпустил в воздух струйку дыма и усмехнулся, когда Мадригаль раскашлялся и сжал кулак от боли. — Пожалуйста, подождите… — Ты не оставил мне выбора, m2s40-05. — Пабло сел перед ним на корточки. — Как я и говорил, я не монстр. Я давал тебе шанс. — Слёзы обожгли воспаленные глаза Бруно и он сощурился от боли. — Мы договаривались сотрудничать, но ты из раза в раз создавал нам препятствия. Тормозил нашу работу. Рушил наш план. Мне надоело быть вежливым с тобой. Если ты не согласен решить всё мирно, я вынужден прибегнуть к более радикальным методам. — Он встал и навис над испуганным мужчиной, разведя руки в стороны. — Посмотри на это с другой стороны. Сейчас ты по крайней мере встретишься с семьей, которую так жаждал увидеть. Делая хриплые свистящие вдохи, Бруно с ужасом впитывал каждое слово своего мучителя. «Дар» младшего из детей Альмы Мадригаль был проклятием, катастрофой, страшилкой для всех, кто пытался иметь с ним хоть какую-то связь, но он должен был оставаться таковым лишь для него одного, не для его семьи. Что его сила вообще могла сделать, если сейчас где-то плачет и, вероятно, ранена его сестра, где-то дрожат от страха его дети, а всё, что он может со своими сотни раз клятыми способностями — увидеть, что любое его действие не приведёт ни к какому результату? Ещё никогда раньше Бруно так не презирал свой собственный «дар». Когда Пабло отошёл на шаг и щёлкнул пальцами, в сердце под покрытой синяками грудной клеткой Бруно что-то больно дёрнулось. Он не хотел знать, что означает этот условный сигнал его похитителя, не хотел думать о том, что сейчас произойдёт конкретно с ним, но ему нужно было убедиться, есть ли хоть что-то, что он мог бы сделать сейчас, дабы уберечь или спасти свою семью. Горло душила паника. Вопреки его желанию, отчаянным попыткам хоть что-то изменить, тело, повинуясь силе «видения», подсказывало не шевелиться. Уставший ошибаться из-за своих способностей Бруно не верил в это. Отключившись от реальности, мужчина раз за разом заставлял себя собирать кусочки будущих событий, но картина не менялась ни на толику. Что это значило? Что никого из его семьи нет в этих стенах? Что они здесь, но он всё равно не найдёт их, даже если ему удастся выйти из камеры? Или что делать что-либо уже слишком поздно? Приглушенный крик отразился от глухих металлических стен. Происходящего в камере он не чувствовал и больше не видел, зрение полностью залил густой туман, а перешептывания охраны рядом с ним утонули в гуле мыслей, разрывающих голову провидца. На желания и приказы сеньора Гонсалес ему было уже всё равно. Бруно просто хотел увидеть свою семью. Движение где-то сбоку от него привлекло внимание мужчины. Даже предполагая, что это, скорее всего, охранник собирается заставить его подняться на ноги, Мадригаль повернулся и болезненно моргнул. Дыхание перехватило. Поверить в то, что он потерял сознание было бы легче, чем в то, что происходящее перед его глазами на самом деле реально. Коленями, разбитыми в синяки и кровь, он по-прежнему ощущал холод металлического пола. А вместо стен… Вместо стен были уютные своды патио Каситы. Выпрямившись, Бруно изумленно распахнул глаза. Родной дом казался настолько реальным, что провидец невольно попытался протянуть к нему руку, хоть и знал прекрасно: пальцы непременно коснутся пустоты. Изумрудные образы становились четче, появлялись детали, которых не было, когда Мадригаль ходил мимо этих нагретых солнцем кирпичей последний раз, и внутренний голос нашептывал прямо на ухо, что Бруно видит свой реальный дом, не подделку собственной фантазии. Показались двери комнат. Из пустоты соткался второй этаж с витиеватыми деревянными перилами, раскиданными тут и там цветами Изабеллы и лестницей, ведущей прямо к месту, где сидел мужчина. Ступеньки старые, знакомые, изношенные столькими парами ног, ежедневно бегающими по ним, а посередине… Там стояла его мама. Бруно почувствовал, что по щекам побежали горячие слёзы. Он не видел лица своего единственного живого родителя, но ему было достаточно просто смотреть на её образ. Достаточно видеть, как по пустым коридорам бегают его племянники, как за ними гоняется, играя, младший шурин, что на кухне мелькает силуэт старшей сестры, которая неизменно что-то готовила. И как со стороны входа, с немного печальной улыбкой, идёт со своим мужем та, кого Бруно больше всех боялся не увидеть в этом видении. Пепа остановилась, когда Феликс подхватил на руки сына и самую младшую из племянниц, они смеялись, хоть голосов их провидец так и не смог услышать. Платок на голове рыжеволосой сестры был другим. Тот, что Бруно до сих пор сжимал в руках, очевидно просто украденный или найденный во время его похищения ещё несколько месяцев назад, не был фальшивкой. Но больше не являлся неопровержимым доказательством всего, что наговорил ему Гонсалес. Мадригаль не имел ни малейшего понятия как ему удалось вызвать эти образы. Прерывать видение не хотелось, хоть он и ощущал, что тратит на это свои последние силы. Он желал встать и побежать, ворваться в эту уютную картину, обнять мать, сестёр и названных братьев, прижать к себе племянников. Или хотя бы предупредить их быть осторожными. Но вместо этого, прямо сквозь образы родных ему людей, прорвались руки. Подобно хрупкому водопаду песка видение разрушилось, рассыпались изумрудные своды и колонны, смазались и растворились фигуры. Из темноты соткалась нависшая над ним тень Пабло Гонсалеса и чужие грубые руки больно сжали его плечи. — …щее! Покажи мне моё будущее, Мадригаль! Сеньор орал в самое его лицо и только лишь тогда Бруно понял, что всё это время он бессвязно бормотал вслух. Боль кольнула в его висках, когда незримый изумрудный песок вновь заполнил пространство перед его глазами, закрывая лицо Пабло. На этот раз Мадригаль видел не Каситу. Он смотрел на стены здания, в котором провёл последние четыре с лишним месяца и наблюдал, как осыпаются с верхних этажей кирпичи. Как разбиваются окна, как ползут по серому камню крупные трещины и как наружу бегут люди. Мужчина чувствовал, как его губы непроизвольно шевелятся, что горло саднит от каждого слова, которое он произносит, но остановиться, прекратить, закрыть глаза просто не мог. Однако всё очень быстро прекратилось. По лицу прошёлся ошеломляющий удар. Потеряв равновесие, Бруно упал на бок, ударившись плечом. Видение мгновенно растворилось, как если бы кто-то просто набросил на сцену кукольного театра огромное полотно. Кашляя и задыхаясь, мужчина щурился от света, больно резавшего глаза, когда его зрение начало постепенно возвращаться. В глубине души Бруно был этим даже немного разочарован. Если бы он остался слеп, ему не пришлось бы рассматривать лицо нависшего над ним мучителя, перекошенное злобой. Охрана осталась стоять каменными изваяниями по бокам, когда разъяренный сеньор со всей силы пнул пленника в живот, срывая на нём эмоции. — Ради твоего же блага надеюсь, что всё произнесённое тобой сейчас было неуместной попыткой разыграть меня, m2s40-05. В голове Бруно стоял гул. Мужчина оставался лежать на полу, съёжившись от удара, однако встать не смог бы даже под страхом смерти. Умереть он, впрочем, уже не боялся. Сил не осталось даже на борьбу с удушением. Тело ломило, глаза жгло огнём и справиться с этой болью не помогало даже то, что провидец зажмурился, чтобы не видеть свет из коридора. Кашель то и дело разрывал его лёгкие, но всё, чего Бруно желал — чтобы его оставили в покое. Судьба любила посмеяться над ним. С приглушенным стоном он почувствовал, что его грубо рванули вверх и заставили встать на колени. — Это было не слишком-то и сложно, не находишь? — По голосу Пабло не казался довольным, хотя и добился того, что месяцами требовал от своего подопытного. Сеньор старательно натягивал обратно свою излюбленную маску непоколебимого спокойствия и превосходства над окружающими. — Почему я должен разыгрывать перед тобой целый спектакль, чтобы убедить сделать как я прошу? Теряющий сознание пленник не предпринял никаких попыток ответить. Ему было достаточно подтверждения, полученного от Гонсалеса, что его внезапное видение было не самой обыкновенной игрой воображения или галлюцинацией. — Однако теперь мы можем, наконец, двигаться дальше, а? — Послышалось чирканье зажигалки. Звуки постепенно начали приглушаться. — И если ты считаешь, что я действительно не притащу сюда всю твою семью, если ты посмеешь сопротивляться… — Стук каблуков едва долетал до сознания Бруно. — … ты сильно ошибаешься. Это было последним, что провидец смог расслышать перед тем, как его тело, измученное болью, усталостью, удушением и использованием способностей сдалось и заставило его провалиться в кромешную темноту.***
Обхватив себя руками, Мадригаль уже не пытался справиться с дрожью, колотившей всё его тело. Лихорадка не желала отступать, мужчине было ужасно холодно, но это состояние не вызывало у него какой-то тревоги или страха за свою жизнь. Больше не вызывало. Новых видений не было. Как бы Бруно ни пытался, как бы сильно Пабло не угрожал ему, сколько бы новых ударов не сносил мужчина за своё «неповиновение», а понять как у него тогда получилось преодолеть порог своих способностей он так и не смог. Чета Гонсалес разными способами пытались подтолкнуть его к тому самому состоянию стресса, в котором он был, но добились лишь того, что их пленник практически перестал спать и вздрагивал от каждого шороха. Бруно радовался лишь одному — за весь этот месяц новых моральных и физических пыток ни Ребекка, ни Пабло не попытались действительно вернуться за кем-нибудь из его семьи. Мадригаль пытался. Раз за разом прокручивал в голове всё, о чем тогда думал, старался вспомнить миг, когда перед глазами появился изумрудный песок и терпел неудачу. А неудача была пламенем, что обжигала тоненькую ниточку, которой было терпение и самообладание его похитителей. В какой-то момент она прогорела насквозь и оборвалась. Всхлипнув, Бруно сжал руками голову. Под пальцами, покрытыми порезами и мелкими ссадинами, он чувствовал текстуру бинта, которым были обмотаны его глаза. Мужчина боялся узнать что под повязкой. Боялся тронуть лицо и понять, что под веками уже ничего нет, а сама ткань пропитана его собственной кровью, а не слезами. Единственный факт, уберегающий его от мысли, что Пабло Гонсалес в своём скрытом безумии вырезал ему глаза — пронизывающая боль была сосредоточена лишь в его висках. Он упустил тот момент, когда Пабло вбил себе в голову мысль, что способности Бруно связаны с чем-то в строении его черепа. Всё, что он ощущал сейчас — страх и боль, тянущаяся от швов на его висках и растекающаяся по всей голове. Вокруг Бруно сейчас были только звуки, даже цветные пятна перестали танцевать перед ним в черноте его сознания и оставили его дрейфовать в этой пустоте. Он не мог сказать спит ли, бредит или бодрствует, Мадригаль потерял счёт времени и просто ждал, пока к гулу вокруг него присоединятся звуки шагов, означающих лишь то, что ран на его теле станет больше. Мужчина продолжал дрожать. Он устало опустил голову на колени и поморщился от звона цепей. Эти люди действительно считали, что ослепленный повязкой, измученный и страдающий от лихорадки пленник может сбежать? Это звучало глупо даже когда Бруно просто произносил это в своей голове. Он не был способен даже просто держаться на ногах. Часто и хрипло вдыхая и выдыхая, мужчина делал то единственное, что помогало ему оставаться в сознании. Он вспоминал своё видение. Такие моменты позволяли ему фантазировать, представить, что на макушку опустилась мягкая рука Джульеты, а Пепа сидит рядом, настолько близко, что он может ощутить мягкость её платья и тепло её тела. Мадригаль знал, что их там нет. Что в камере он один. Что на шее не осталось живого места от ошейника, что его торс покрыт уродливыми гематомами и ожогами, что часть его волос просто вырвана, а по лицу катятся слёзы, что просочились сквозь повязку. И что он уже никогда не вернётся домой.***
Кашель заставил его содрогнуться. Последние несколько часов Бруно провёл лёжа на полу, бесцельно глядя на дверь. Вернее ему лишь казалось, что он что-то видит. Глаза уже не различали перед собой ничего, кроме света и кромешной темноты, в которой он тонул, захлебываясь, большую часть времени. Он уже не был способен ни осознавать угрозы похитителей, ни просто слушать их предложения или требования. Сила предугадывать будущее ускользнула от него так же легко, как и способность воспринимать происходящее. Медики, что суетились над ним какое-то время назад говорили что-то про отдых и залечивание ран, однако ответа четы Гонсалес Бруно так и не узнал. Боль и слабость стали его постоянными спутниками, вытеснив остальные чувства, не давая ни шанса пробиться в его воспаленное сознание. Пытаясь просто дышать, Мадригаль порой нащупывал металлическое кольцо на своей шее, больно впивающееся в кожу, но слабые пальцы не могли сделать ничего, кроме как бесцельно водить по шершавому металлу удавки. В ушах нарастал звон. Бруно знал, что постепенно он теряет все свои чувства и усиленно пытался ухватиться за них. Им до сих пор двигал страх, что если он сейчас сдастся, то Гонсалес примутся за других его родных. Ему нужно подняться. Ему нужно продолжать поддерживать иллюзию полезности для своих похитителей. Бруно вздрогнул. Сквозь толщу боли и слабости, толстым коконом обвившихся вокруг его тела, внезапно пробилось прикосновение. Оно было мягким, достаточно слабым и тёплым настолько, что это непроизвольно заставило мужчину вернуться в реальность. Веки поднимались с трудом. Зрение по-прежнему было расплывчатым, перед собой Мадригаль видел лишь очертания фигуры нависшей над ним. Он отметил черные волосы, женственное лицо и… красный цвет. Отличительная черта внешнего вида Ребекки Гонсалес. Подскочив, Бруно забился в угол и сжался, закрыв голову руками. Тело на эту вспышку адреналина отозвалось разрядом боли, прошедшим по всем мышцам, что было слишком похоже на удар током — излюбленный способ наказания, которым пользовалась сеньора. — Пожалуйста, я не спал, я не спал, я скоро снова смогу дать вам видение, только пожалуйста, дайте мне больше времени, умоляю, не трогайте мою… — Бруно? Голос, прервавший его хриплое шепчущее бормотание принадлежал вовсе не Ребекке. Слух до сих пор подводил провидца, однако в глубине души он знал, что не ошибся. Эта женщина никогда не назвала бы его по имени. Рискнув вновь посмотреть на того, кто сидел перед ним, мужчина обнаружил, что под красным цветом на слишком знакомой фигуре виднелся бирюзовый. Любимый цвет его старшей сестры. Учащенно дыша, Мадригаль подсознательно до сих пор ожидал удара. Нет, это не могла быть Джульета. Он либо окончательно сошёл с ума, либо просто настолько желал видеть кого-нибудь из родных, что воображение нарисовало для него прекрасную галлюцинацию. Вот только картинка не исчезала. Вместо этого она протянула к нему руку и мягко коснулась его щеки, заставив вновь вздрогнуть. — Бруно, ты… меня не видишь, да? — Галлюцинация шептала и горечь в её голосе понемногу отрезвляла пленника. Холод пола, полутьма камеры, боль, боль, боль во всём теле и человек, стоящий перед ним на коленях и опасающийся коснуться чуть сильнее. В едва пробивающемся сюда свете ламп на её щеках блеснули слёзы. Бруно вдруг понял, что он сам тоже плачет. — Д-Джули?.. — Горло превратило это родное имя в скрежещущее хриплое бесформенное нечто. — П-пожалуйста… Её рука, до сих пор лежащая на его щеке, спустилась ниже. С содроганием сестра коснулась пальцами металла, нащупала цепь и блеск слёз на её лице усилился. Между поврежденной шеей мужчины и кольцом практически не было расстояния. — Агустин, быстрее! — Её резкий крик заставил Бруно вздрогнуть и она тут же принялась извиняться за это. Только сейчас Мадригаль понял, что её голос дрожит так же сильно, как его тело. Ей было страшно. И лишь затем до пленника начало доходить где он, кто с ним и что может случиться в любую секунду, если всё это реально. Например сбудется его худший кошмар, который преследовал его последние полгода. — Джульета, убегайте отсюда! — Он попытался найти её плечо, но слепо махнул по воздуху и больно ударился об пол. На мгновение в мыслях пронеслось, что сестра всё же была галлюцинацией, однако тёплые руки, обхватившие его, тут же вернули его в реальность. — Умоляю, они схватят вас, им нужны наши силы, они убьют… — Шшшш, всё уже позади, hermanito. — Сестра говорила неожиданно спокойно. Бруно ощутил, как она крепко обняла его, прижимая к себе (с каких пор она могла так легко приподнять его тело?) и тихо всхлипнула. Видеть её он по-прежнему не мог. Осознать происходящее никак не получалось. Ориентируясь лишь на звуки, он вздрогнул, когда позади него послышались тяжелые шаги. — Привет, Бруно. — Мужской встревоженный голос, вдруг раздавшийся совсем близко от его уха, показался знакомым. Агустин. Мадригаль попытался развернуться в руках Джульеты, но с недоумением понял, что она не позволяет ему это. — Я не сделаю тебе больно, хорошо? Не шевелись, hermano, это будет быстро. Задать вопрос Бруно не успел. К коже под волосами прислонилось что-то холодное, заставившее его втянуть голову в плечи в защитном жесте. Он ничего не мог поделать с этим инстинктом. Прикосновения к шее всегда вели к дальнейшей боли. Вот только вместо удара, давления или крика он услышал громкий треск металла. И внезапно дышать стало в разы легче вместе с тем, как ошейник со звоном ударился об пол. — Бруно, пожалуйста, сделай вдох. — Голос Джульеты по-прежнему дрожал, но её мягкие руки оставались тёплыми. Мужчина подчинился, хоть и сразу пожалел об этом. Вместе с огромной дозой кислорода в лёгкие вернулся удушающий кашель, заставивший его согнуться пополам. — Всё в порядке, слышишь? Теперь всё будет хорошо. Было абсолютно неясно кого именно она пыталась успокоить, себя или брата, но её голос подействовал на пленника умиротворяюще. Пусть это был сон, пусть это была галлюцинация, пускай это даже была картинка, возникшая перед ним в предсмертной агонии, Бруно был просто благодарен за возможность последний раз ощутить что-то помимо ударов по телу, ожогов и изматывающих попыток увидеть будущее. Вокруг него слышался треск. Всё его существование было похоже на падающие кирпичи, ровно как том его единственном видении, что он смог дать Пабло Гонсалесу. Он слышал обрывки фраз рядом с собой, ощущал, как его по-прежнему прижимают к себе тёплые руки, уже гораздо более сильные, чем у Джульеты и чувствовал, что его куда-то несут, бегут без оглядки, пока по воспаленной коже не прошёлся порыв ледяного ветра вместо затхлого воздуха камеры. Взволнованные возгласы, тепло мягкой накидки и нежное прикосновение к его волосам было тем, за что он продолжал отчаянно цепляться, пока не сорвался в забвение.***
Приходил в себя он мучительно и медленно. Не понимая где находится, он очень боялся открыть глаза и увидеть перед собой чету Гонсалес, окруженную головорезами, однако внутренний голос подсказывал, что вероятнее всего со своей новообретенной слепотой он не увидит вообще ничего. Темнота долго, очень-очень долго была его единственным спутником и Бруно предпочел бы дальше плавать в ней вместо того, чтобы чувствовать, как к его телу возвращается тяжесть, боль и страх. Он не хотел просыпаться и понимать, что мягкий голос Джульеты, тёплые прикосновения Агустина и обещания, что оба родных человека дали ему, были лишь плодом его воспалившейся фантазии. Он вообще не хотел просыпаться. Чувства вернулись к нему все разом. Он застонал, когда голова начала раскалываться, а грудная клетка, словно налитая свинцом, перестала подчиняться его вдохам так же легко как раньше. Сорванное горло всё ещё болело и надежда, что оно зажило, пока он болтался во сне, испарилась вместе с приступом кашля, обрушившимся на него с той же силой, что и прежде. Замотав головой по сторонам, Мадригаль с разочарованием понял, что его глаза по-прежнему не видят. — Бруно? — Он едва не подпрыгнул, когда рядом, почти у самого уха, раздался чей-то голос. — Dios mío, ты очнулся? Подожди, я помогу тебе. Слепо пытаясь понять кто перед ним, мужчина повернулся на звук. Послышалось шуршание одежды и скрип стула. Мужчина ожидал, что ему позволят сесть или что-то наподобие, но вместо этого движение воздуха ощутилось около его головы. Шеи что-то коснулось. Абсолютно инстинктивно Бруно выбросил руку вперёд и поймал чьё-то запястье, задрожав всем телом. Он сразу же пожалел об этом. Ожидая последствий, измученный мужчина делал один мучительный вдох за другим, но вместо этого человек перед ним даже не попытался вырвать руку. — Брунито, я не стану делать тебе больно. — Её голос был полон сожаления, искреннего и горького. Мадригаль, наконец, узнал этот голос. Рядом с ним сидела Пепа. В воздухе витал запах дождя, родной, знакомый и печальный. — Всё хорошо, hermanito. Ты в безопасности. Сейчас может стать немного ярко. Оставив руку в его слабеющей хватке, второй она мягко коснулась его виска и давление на глазах исчезло. Зажмурившись от внезапно вспыхнувшего света, мужчина лишь через несколько секунд посмел поднять веки. Перед ним замаячил деревянный потолок его собственной комнаты. Неверяще повернув голову, он встретился взглядом с Пепой, нервно теребящей в руке повязку, которую сняла с его глаз. Её лицо всё ещё было чуть мутноватым, расплывалось и шло рябью, и у мужчины ушло некоторое время, чтобы понять причину. Из его глаз безостановочно текли слёзы. Когда она молча бросилась к нему и прижала к себе, за окном разыгрался ливень. Бруно всё ещё пытался убедить себя, что это не сон. Он неверяще оглядывал свои перебинтованные руки, ощущал давление повязки на торсе и шее, наслаждался ощущением чистой хлопковой рубашки на теле и теплом одеяла, которым оказался укрыт. Оказавшись в стенах родного дома он долго, слишком долго не мог избавиться от ощущения, что вот-вот всё разобьётся, как идеальное отражение в прекрасном лживом зеркале. И этот страх стал для него вторым после собственного «дара» проклятием. Спустя время он узнал что случилось. Найдя, наконец, похитителя одного из членов их семьи, Мадригаль в лице Пепы не стали сдерживаться, полностью уничтожив здание и все те разработки, что в нём находились, забрав с собой выживших подопытных и заставив всех врачей лаборатории навсегда покинуть Колумбию. Бруно знал, что Пабло и Ребекке удалось сбежать. Пытаясь скрыть свою нелегальную деятельность, паре пришлось промолчать про нападение на их здание и уйти ни с чем, но ошибка уже была совершена — доказать вину этих людей Мадригаль было нечем. Опасаясь напугать своим видом любого из племянников, провидец практически заперся в своей башне — бывшей библиотеке высотой в три этажа с огромной винтовой лестницей посередине. Силой старшей сестры раны понемногу затягивались, боль пропадала, но страх, железными тисками сжимающий его сердце, никак не желал отпускать. Очень часто ночами он просыпался от собственного крика и подолгу приходил в себя, будучи благодарным, если рядом с ним в этот момент оказывался кто-нибудь ещё. Джульета нежно шептала ему на ухо, успокаивающе поглаживая по спине, пока он не засыпал, Пепа дарила ему самые крепкие объятия, какие могла, вселяя чувство защищённости. Агустин часто беседовал с ним, появляясь в его комнате с неизменной чашкой мятного чая, Феликс убеждал его, что не уйдёт из его комнаты до самого утра. А племянники стучали. Удар, ровно секунда паузы, четыре удара и после двух секунд последний. Дядя, я рядом, я здесь ради тебя, я люблю тебя. Стук маленьких ручек по ту сторону его двери был самым дорогим, что он мог позволить себе получить от них, пока вид его впалых щёк, шрамов на висках и шее, мертвенно-бледной кожи и оставшихся синяков продолжал быть тем, от чего они могли сбежать с криками. Он не хотел этого. И сам не заметил, как привык. Посетители в его комнате практически перестали появляться. Кошмары стали тихими, только его проблемой, как он и хотел. Обязанности тянули всех обитателей дома прочь и даже сестры стали достаточно редкими его гостями. Стук в дверь постепенно сошёл на нет. Племянники начинали забывать, каким был их дядя и впитывали слухи, коими обрастал его образ в деревне вместо своих воспоминаний. Мадригаль считали правильным не трогать его и привыкли к его практически полноценному отсутствию. Бруно считал правильным пережить всё это в кромешном одиночестве и привык быть призраком самого себя для собственной семьи. Прячась в стенах своей башни, пытаясь заставить себя сделать шаг из этого болота, в котором он погряз по самую шею, мужчине потребовалось долгих три с половиной года для того, чтобы перестать бояться быть замеченным. Перестать выходить лишь ночами, перестать пускать к себе только лишь сестёр или маму, перестать видеть руки, тянущиеся к его горлу из каждого угла. Иронично, что время, когда он почти преодолел себя совпало с похищением его племянников. Иронично, что уже около года сеньор Гонсалес со своей супругой, скрываясь под другим именем, открыто вел небольшой бизнес недалеко от границы Колумбии. Ни для кого не стало сюрпризом, что в первую же очередь с обвинениями в похищении Мадригаль отправились именно к нему. И ударились в глухие стены его непоколебимого алиби. Искусно сыгравший невинную жертву мужчина прикрылся легальными исследованиями в области медицины и биологии. В его черных глазах плясало торжество. Ровно как он не мог открыто появиться даже на пороге Энканто, так как сразу же подтвердил бы предъявленные ему обвинения, сами Мадригаль никак не могли напасть на него в открытую, навлекая на себя гнев общественности. И в тот миг, когда они решились нанести ему удар, Пабло Гонсалес бесследно исчез из Колумбии, оставив на память впечатление о своей невиновности для того, чтобы никто не мог начать охоту за ним. Кроме одной семьи и их друзей, отчаянно пытавшихся найти двух маленьких напуганных пропавших детей. Кроме одного человека, лишь благодаря способности предугадывать будущее сумевшего ухватиться за едва видневшуюся ниточку и выскользнувшего далеко за пределы Колумбии, шесть лет упорно бегающего за любой зацепкой, которая могла бы помочь спасти его детей. Человека, которому пришлось перешагнуть через себя и проглотить свой страх, ядовитой змеёй шипящий глубоко внутри него, чтобы не позволить двум крошечным душам расколоться на мелкие осколки подобно его собственной.