***
Морис молча бежал через лес. Он перекинулся, чтобы было удобнее. И быстрее. Ему хотелось провести те недолгие часы, что у него остались — а он был абсолютно уверен, что ничего уже не поделать — вместе с ней. Пробежав ещë около десяти минут, остановился. Собрал несколько белых цветов, росших на поляне — получился небольшой букетик. Такой маленький, что ему было даже немного совестно. Но других приличных цветов поблизости не росло, так что пришлось довольствоваться тем, что было. «Ей точно понравятся.» — улыбнулся про себя он, взбираясь на пригорок, где она обычно любила сидеть в солнечные дни — такие, как сегодняшний. Однако на их пригорке девочки не оказалось, почему-то… Странно. Они договаривались встретиться здесь. Почему же Шапочка не пришла? «Наверное, она осталась дома. Нужно идти туда.» — решительно подумал он и, снова приняв облик волка, помчался по направлению к опушке леса, где жили Шапочка с мамой и бабушкой. Он старался бежать как можно быстрее. Нельзя было терять ни секунды. Резкая, нестерпимая боль вдруг эхом отозвалась в его сознании, когда парень только-только спустился в лощину. Он споткнулся и полетел на землю, от неожиданности не удержав равновесия. «Что-то случилось с Эльнарой?» — это было первой пришедшей в голову мыслью. Однако прямо за ней пронеслась другая, успокаивающая — «Да нет, это ерунда. Она бы сразу дала мне знать, если бы произошло что-либо плохое. Раз не стала — значит, справится сама.» Морис не допускал мысли, что в его сознании могло быть нечто, мешающее сестре связаться с ним. Ведь только они были друг у друга с самого детства — ну, и Шапочка ещë с некоторых пор. Он и представить не мог, чтобы кто-то заполнил его сознание настолько, что вытеснил из него сестру, да ещë и без его собственного ведома. Но ведь почти никто не способен в пятнадцать контролировать свои чувства настолько хорошо, чтобы заметить, что они уже захлестнули с головой и затянули слишком глубоко. Разве можно было винить парня в том, что он не догадался? Конечно нет. И всë-таки это сыграло роковую роль. Морис встал с травы, отряхнулся и продолжил путь — в сторону той самой опушки, куда так стремилось его молодое, наивное сердце.***
Для Красной Шапочки реальность разделилась надвое тогда. Из одной она пропала — и там умерли все, кого коснулась еë судьба, пусть даже по нелепой случайности. Они все стали жертвами обстоятельств, еë неспособности принять простые истины и постоять за себя. Но сейчас действие происходит в другой реальности. Здесь она перестала быть маленькой четырнадцатилетней девочкой. Она вернулась той, кто была уверена в своëм предназначении. И теперь — Шапочка точно это знала — волчья стая перестанет тиранить простых людей. Уж она-то постарается. Конечно, она не подумала в тот момент, что является ребёнком — пусть и не совсем обычным. В таком возрасте дети обычно забывают, что на свете есть такая штука, как «опыт» или «власть», и что эти вещи очень часто весят куда больше, чем «вера в справедливость» и «праведное возмездие». Но это ведь и есть самое интересное, не так ли? Когда мстить за кровь кровью идут те, кто на деле не готовы убивать?***
Поляна, куда наконец добежал Морис, была залита ярким светом. День, который ещë с утра обкдал быть пасмурным, словно решил вдруг сменить гнев на милость. Небо расчистилось, на нëм остались лишь лëгкие белые облачка. Солнце, выглянувшее из-за туч, теперь дарило своë тепло всему, на что попадало. Шапочка только что, видимо, вышла из дома. Он сразу заметил еë среди деревьев — ещë издали — из-за ярко-голубого праздничного сарафана и вечной алой шапки, немного съехавшей на бок. Морис подбежал к ней и протянул букетик, глуповато улыбаясь. — С днëм появления тебя! — он вложил ей в руку цветы. — Спасибо большое. — она с улыбкой взяла их и оглядела. — Они очень красивые. — Я рад. — он улыбнулся ещë шире. Красная Шапочка сделала быстрый шаг вперëд и обняла его, крепко обхватив руками. Парень сначала по чистой инерции обнял еë в ответ, и только спустя пару мгновений понял, что это не сон. Сколько раз он представлял себе этот момент, сколько раз видел его во сне — когда она просто обнимает его, он просто обнимает еë, и они стоят так долго-долго, а время как будто бы останавливается… Сейчас в его голосе не было никаких мыслей. Только сердце стумало громко-громко, так, что слышно было, наверное, за целый километр. Девочка разжала обьятия первой. Морис нехотя отпустил еë и сделал небольшой шаг назад. Наконец-то смог окинуть Шапочку более трезвым взглядом и приметил то, чего не было раньше — у неë за спиной в кожаном чехле висела секира. И не просто какая-то там обыкновенная — что уже само по себе было бы странно — а секира еë отца. Секира последнего волкобоя. Откуда он узнал? Очень просто. Такая была на портрете, который он один раз видел у Марии, когда та думала, что никто не смотрит. Ну ещë, конечно — именно это оружие лежало у ног Вестара на портрете в большом зале. Морис вдруг похолодел от осознания — если ей передали эту секиру, значит, должны были сказать и правду. Ту правду, которую ей не говорили в детстве, потому что жалели. Ту, вместо которой мать с бабушкой рассказывали сказку о возвращении отца. Ту правду, которую знал каждый волк. Что Волкобой не вернëтся никогда. — Это тебе подарили? — он кивком указал на оружие. — Да. Она отцовская. — улыбнулась девочка. — Они сказали…? — Морис не договорил, боясь еë ранить. — Да. — кивнула головой Шапочка. — И что ты… думаешь? — осторожно поинтересовался он. — В глубине души я всегда знала это. Просто не хотела верить. — медленно сказала она. — Но сейчас понимаю, что это мой долг, а не его. — Какой долг? — спросил парень. — Последний Волкобой и правда жив. — Но это не он. Это я. Она подняла на Мориса лучисто-серые глаза, которые ему так нравились. И он увидел, что в них что-то изменилось. Что? Он не понимал. Наверное, они перестали быть детскими. Как глаза Эльнары, когда она в первый раз позвала во сне мать. И его собственные, когда увидел отца сначала в сновидении, а затем на портрете в склепе, куда их с сестрой привела Берта, решившая, что детям поря повзрослеть. Это ведь не сразу произошло — только несколько лет назад… — И что ты будешь делать? — тихо спросил он. — Я не хочу, чтобы и дальше страдали страдали невинные. Кто-то должен спасти людей от гнëта стаи. — она отвела глаза. — Ты хочешь отомстить? — снова задал вопрос Морис. — А если и да? Ты будешь против меня, потому что это твоя семья и твоя стая? — горько, необыкновенно горько для себя произнесла Красная Шапочка. — Нет. Я буду с тобой. — он покачал головой. — Правда? — она снова подняла на него глаза. — Правда. — кивнул он. — Я тебя не брошу. — Почему? — Потому что единственное, о чëм я думал с тех пор, как Вожак назвал меня своим преемником — это то, что я больше не смогу видеть тебя. И я понял, что не смогу так. — Не сможешь как? — Не смогу без тебя. Солнечные лучи насквозь пронизывали лëгкие кроны берëз и осин в подлеске, ложась на землю причудливыми узорами. Где-то в лесу неподалёку пел соловей. Над поляной повисла звенящая тишина, нарушаемая только негромким шелестом ветра. Вдруг до ушей Мориса долетели шум топота многих лап и отдалëнного воя. Чуткое ухо волка явственно уловило самый нежеланный звук, который только мог потревожить их в этот миг. — Стая. — коротко бросил он. — Будут здесь через пару минут. — Нам нужно что-то сделать. Они убьют маму, бабушку и тебя. — необыкновенно спокойно отчеканила Шапочка, ни капли не удивившись и не испугавшись. — Откуда ты знаешь? — подивился он этому странному заявлению. — Неважно. Просто знаю, и всë. — мотнула головой она. — Нам с тобой нужно бежать. Сейчас же. Морис позволил себе сомневаться всего пару секунд. — Запрыгивай. — кивнул он Шапочке и перекинулся в волка. Она, ни теряя времени, сделала, как он сказал. Белый волк с девушкой на спине устремился в лес — дальше от города, в ту часть, куда никто без надобности не совался.