Поднимись, Илья!

Все, кто знаком с Штольцем, могут описать его как целеустремленную и деловитую личность. Он тверд и надёжен. Ещё ему присущи эгоизм, он не ценит чувства других людей. Железный человек, который не способен любить и верить в эту любовь. Того, кто был о нем такого мнения, стоило отвести в сторонку, погладить по головке и сказать: «мне тебя жалко мил-человек». Да, Штольц был скуп на эмоции, на движения, вёл себя сдержанно, но он умел приспособиться к людям и, как бы плохо не звучало, добиться от них желаемого, не без своего труда, конечно. Все усилия, все нервы, время, даже здоровье, которыми Штольц жертвовал — в моменты отчаяния он думает, а стоили ли они того? Становись Штольц на чин выше или ниже, меняя должность или уходя в отставку, лучше или ещё хуже уже не делается. Да, высокое положение в обществе даёт огромное количество возможностей и дозволенности, но даже они теряют свой смысл на фоне сильных переживаний и срывов. Штольц принимает решение оставить чувства в прошлом, в юности, когда он был глуп и безрассуден. Чувства можно заглушить, погрузившись в работу с головой, не думая ни о ком и не о чем — он считал, что это необходимо. Он думает о работе, активно посещает круги знакомых, старается проводить каждую свою минуту с пользой. Однако велик соблазн бросить всё, когда невыносимо, кровь из носу, но уже невыносимо и хочется приехать к тому самому другу, виновнику всех тех метаний, чувств и бабочек в животе. Проснувшись, Обломов шипит от ужасного ощущения опухших глаз. И лицо отекшее. Он смотрит в зеркало. Все тот же: в халате, тучный, жёлтый, с тусклым взглядом, с полосой от подушки на пол лица. Он трогает его, разглядывает. «Да как такое можно полюбить? Ужасно, ужасно!» — думает он и идёт умываться. Когда Обломов входит в гостиную и видит Штольца что-то пишущего за столом, сразу вспоминает все вчерашние события. Неосознанно охает и привлекает к себе внимание. Штольц, как обычно, говорит доброе утро и возвращается к письму. Обломов думает, как бы ему не приснилось всё — «Ох уж эти грёзы!» Андрей откладывает бумаги в сторону и подходит к Илье, интересуясь его самочувствием: — Как спалось? — Если честно, то ужасно, — как бы шутя, говорит Обломов, приложив ладони к своим щекам, — хочется снова лечь и уснуть... — Проснись, Илюш, взбодрись! Выходим через два часа, — слегка трясёт его за плечи Андрей, а после прижимает к себе. — Хоть петь не заставляешь и на том спасибо, — Обломов усмехается и неуверенно отвечает на объятия. Вроде бы все хорошо, они вчера поговорили, признались друг другу... да и со спокойной душой ушли спать. Ночью мужчина мучился от постоянного роя мыслей. Они были громкие, невыносимые. А ещё поцелуй так смущал. Обломов видел играющую нежность и (ему показалось?) уязвимость в глазах Андрея, а потом их губы соприкоснулись, прижались друг к другу. Так нежно. — Посмотри на меня, — голос приводит в себя и заставляет сделать то, о чем попросили без колебаний. Штольц сокращает расстояние между их лицами, но Обломов отстраняет свое назад, вызывая у Штольца сначала непонимание, а следом мягкую усмешку. — Ты чего? — Андрей не выпускает из своего капкана. Руки скользнули от лопаток к талии. Обломов неуверенно хватается за них и пытается отстранить. — Прости! Само как-то, я не специально... — тараторил Обломов, когда Штольц выкроил момент и быстро поцеловал его в розовую щеку. «Как смущается, какой нежный! И со мной что делается — тоже смущён...» — думает Штольц, нехотя выпустив его из своих объятий. — А где Захар? — Обломов удивлен. Он не видел его ни вчера, ни сегодня утром. — Сейчас до него не докричаться, барин. Могу побыть вместо него. — Что ты, не нужно... Как, а где он? — Я отослал его, пришел под утро, сразу на печь и спать. — Куда же на ночь глядя? — Чтобы погулял. — Так ты ему и денег дал? — Дал. — Теперь я понял! — воскликнул он, смотря на Штольца с укоризной, но после рассмеялся, не в силах сдерживать улыбки. Накануне Штольц наказал Захару просветить любимых гостей барина:«...дома он впредь не обедает и в настоящее время уехал по важным делам далеко и надолго» Минут через десять, приведя себя в полный порядок и собрав вещи, мужчины поспешили выйти. Ямщик уже ожидал снаружи. Обломов испытывал приятное волнение, его не заботило то, что его окружает, да, он замечал, наблюдал, но не думал. Всё его внимание приковывал Штольц. По дороге друзья мельком вспоминали какие-то случаи из детства, говорили о юности, не без капельки неловкости. Штольц рассказывал свои грандиозные планы, не затрагивая слишком далёкое будущее, о котором теперь Обломов побаивался думать. Сойдя с парохода, друзья перебрались на поезд. Вскоре они пересекли границу и до Франции было уже рукой подать. — Что-то я за квартиру и Захара переживаю, — сказал Обломов, стоя в дверном проходе, держа в руках свою сумку и наблюдая за тем, как Штольц осматривается в их номере. Он решил остановиться на два–три дня в Мюнхене. Обломов более не жаловался на резкую смену обстановки, на плохое самочувствие и так далее, но Штольц понимал, что тот просто не хотел надоедать и портить впечатление от совместной поездки. Да и последние дни он стал вести себя чуть сдержаннее. — А не плохо, да... — после оценивания комнаты Андрей подходит и забирает сумку из рук Ильи, кладет к другим, — Просто не думай об этом. И да, если тебя что-то сильно тревожит, ты можешь мне рассказать, как и всегда мог, — он развел руки в сторону, приглашая в свои объятия. — По-моему мы очень часто обнимаемся в последнее время. — Да? Я не слежу за этим. — А стоило бы. — Говоришь сейчас про публику? Ты же прекрасно знаешь, что меня не волнует чужое мнение. Сам понимаешь, как оно сковывает и сколько забирает сил. — Хотел бы я просто взять и перестать зависеть от этого. — Могу помочь, — сказал Штольц и неожиданно примкнул к чужим губам. — Андрей, — Обломов уворачивается от остальных поцелуев, закрывает лицо Штольца руками, пытается вырваться, — уф, ты все куда-то торопишься! — А я думаю, все прекрасно и идёт в своем темпе. — П-пойдем прогуляемся? — Ну ладно. — говорит Андрей, нехотя выпуская Илью. Денек-другой друзья погуляли по городу, вспоминая как один и другой бывали здесь в тогдашние, университетские времена. Луна была полной и яркой, она освещала комнату и ее незамысловатый интерьер своим мягким белым светом. Им не спалось. Штольц лежал, заломив руки за голову, на другом конце кровати разместился Обломов. Свои ладони он положил под щеку — на данный момент это было удобно. Удобно, чтобы всматриваться в темные черты лица Штольца. Был отчётливо виден красивый нос с горбинкой, губы и иногда подрагивающие ресницы. Было тихо. Спасибо боженьке, что другие заселившиеся либо спали непробудным сном, либо вовсе не прибывали здесь. — Не спишь? — тихо спрашивает Обломов. Штольц открывает глаза. — Да. А ещё я чувствую на себе твой взгляд. — Я мешаю тебе спать? — спохватился Обломов, решив что он действительно раздражал, — ты напряжен, я понимаю... — Так-то да, но я не против, — он переворачивается на бок, лицом к Обломову, — хочешь подержаться за руки? — потом добавил, как бы смеясь с собственных слов. — ей-богу как подростки. — Честно сказать, хотел это сделать, когда ты будешь спать. — Действуешь когда никто не наблюдает? — Не знаю, — сказал покрасневший Обломов, надеявшийся, что в комнате достаточно темно и его румяного лица не видно. Он лег обратно. Тишина. Вдруг Обломов чувствует как рядом с ним проминается матрас и, распахивая глаза, видит, как совсем близко к нему устраивается Штольц. Он опаляет его щеку теплым дыханием и тихо спрашивает: — Можно тебя поцеловать? Илья молчит и он явно смущён. Очень при очень смущён! Даже не из-за самого поцелуя которого ещё не было, а из-за вопроса. Обломов спрашивал себя: когда же он, чёрт возьми, перестанет смущаться, как какая-то девица? Тем более рядом с ним был Андрей. Его Андрей — друг детства и единственный человек, кому можно доверять. Был бы на месте Андрея кто-нибудь другой... Нет, боже упаси! Илья даже и мысль продолжать не хочет. Этого бы никогда не случилось, потому что, во-первых, он никогда бы не осмелился и, во-вторых, он любил Андрея и пронес свою любовь к нему через долгие двадцать лет. Любить и молчать — думал про себя Илья. Его чувства к другу начали цвести пышным садом ещё в студенчестве, когда они молодые, полные надежд и мечтаний взялись за руки и дали обещание... — Да, — отвечает Илья и позволяет Андрею прикоснуться к своим губам. — Как мне сделать так, чтобы ты ни о чём не думал? — отстранившись, спрашивает он. — А о чем я думаю? — О всякой ерунде, — отвечает Андрей и ещё раз целует. Целует уже по-взрослому, но все еще сдержанно и не спеша, мягко для Обломова. Теперь Штольц забирается ещё ближе, устраивает свое колено между чужих ног, руками упирается в подушку, по обе стороны лежащей на ней кудрявой головы. Они смотрят друг на друга, один сверху, другой снизу. Дарят полные нежности и трепета взгляды. — Что ты делаешь? — тихо спрашивает Илья. Зачем он спрашивает, если и так прекрасно знает. Его руки осторожно касаются чужого живота и скользят по бокам, а дальше вдоль спины. От сегодняшней неуверенности и следа не осталось. Просто Илье нечем забить голову каждый раз, это у него уже в привычку. Обязательно нужно переживать и думать о всякой ерунде, он живёт так уже достаточно долго. И может быть Штольц открыл это для себя недавно. — Я вижу, как ты ведёшь себя...— Штольц, пригладив рукой светлые кудри, оставляет поцелуй на лбу. — В смысле... Я хочу сказать... — в его речи Обломов впервые слышал не собранность. Возможно Андрей от волнения слов не находил или не мог сказать сразу все, чего хотелось бы озвучить. Сказать, что на душе лежало. Но он собирается с мыслями и наконец говорит: — Хочу, чтобы ты знал: Ты самый любимый и дорогой мне человек. Ты важен для меня. Да, получилось коротко, некрасиво, может быть даже не романтично, да и какой ненормальный будет в настоящий момент вспоминать, как там в книжках герои признаются друг другу, что говорят, что делают. Как там что-то типо: Он взял ее за руку и прижал к себе... Я не могу без вас жить... Вы как лучик в моей жизни... и та та та та... Илья похлопал глазами от осознания, что для него Андрей тоже является самым любимым и важным человеком на свете. Стоило ли сейчас продумывать, сравнивать то, что чувствует он к Андрею и наоборот? Одинаковы ли их чувства друг к другу? Есть ли они вообще? Да, ни к чему сейчас забивать голову, на данный момент из неё не должен выходить лишь один человек... — Ты веришь мне? — Штольц снова возвращает его к себе в реальность. Его даже не раздражают погружения Обломова в свою думу. Стоит ли сейчас что-то говорить? Илья немало скажет, но сейчас он решает ответить так: берет Андрея за лицо, смотрит в его темно-зелёные глаза, будто пытается в них утонуть или найти какое-то сокровище,нежно проводит пальцами за ушком, ещё секунда и примыкает к губам. За ними никто не гонится. Так не спеша целуются. Да, не по летам им, оба знают это, но им, говоря простым языком, все равно. — Верю... Верю, — шепчет Илья. Андрей задерживается на таких любимых им теперь губах, а потом отстраняется и укладывает свою голову куда-то на плечо Ильи. Вздыхает. — Что такое? — спрашивает немного запыхавшийся Обломов и приобнимает устроившегося у него на груди Штольца. — Тоже о ерунде думаю...— он перекинул через Илью свою руку, приобнимая его в ответ. Было очень интересно, о какой такой ерунде думает Андрей. Хотелось узнать, сказать что, "это что-то" глупость, а потом утешить. Проще сказать — позаботиться. — Слушай, мы так вообще тогда не уснем. Будем думать о дурном, а потом ещё утешать друг друга до самого утра. Точно не выспимся, — спокойно сказал Обломов. Штольц молчал, но молчание его было задумчивым. Спустя минуту он заговорил. — В детстве у меня был мишка. Ты знаешь это, может быть даже застал его. Он был ужасно потрёпанным, но я все равно таскал его и засыпал с ним. — Помню. С маленькой черной пуговкой вместо правого глаза. — Штольц кивнул верно сказанному описанию. — Было такое время, когда я просто не мог заснуть, не обняв его. В детстве он казался мне таким большим, удобным и мягким... — Почему не мог заснуть? — спршивает Илья, а голос Андрея становился все более сонным и отвечал он уже не сразу. — Ну, потому что... Мальчишке не хватало... Этого... — он что-то хочет сказать, но накатившая усталость брала верх. Разговоры можно отложить и на завтра. — Ох, Андрей... Ты заменил мною медведя? — риторически спросил Обломов, зная, что Штольц уже сопит. Нежная улыбка не сходила с лица Обломова ещё какое-то время. Он не заметил как и сам погрузился в сон. Но сказать, что барин не выспался, все равно, что промолчать. Вот они разговаривали с Андреем, да ещё и в обнимку, глаза закрылись, открылись и доброе утро, вы не выспались, но зато у вас под боком сопит любимый человек, который, к слову, тоже уже забыл, что это ваше такое выспаться. Он открыл глаза, поморгал ими, зажмурился. Вспомнил про Штольца у себя под боком и выдохнул. Выдохнул как-то громко и слегка недовольно, от того, что плечо затекло и уже было не очень удобно. Андрей такое ощущение и не спал, поднялся резко и смотрит щурившись в окно, потом куда-то в сторону и так его взгляд встречается с Ильёй. — Утро доброе, — произносит Андрей таким низким чуть с хрипцой голосом. А Илья думает, вот бы каждый раз так засыпать и просыпаться, не то, что он один на своём диване лежал. И вообще, черт бы побрал этот предмет мебели. — Разбудил? — Нет, нет, отлично, пора вставать, — оживляется Андрей, как бы он не старался делать вид, что он полон сил с утра, да тело его все еще не проснулось. Встает. Глаза потирает, идёт, спотыкается о чемодан, а потом чуть не задевает другой: — Ух ты ж бл... — Андреей... — с укоризной произносит Обломов его имя, —Аккуратнее — Я вроде все в одно место складывал... Илья потягивается. Вчера они легли так, в верхней одежде и чувство комфорта с утра нельзя было почувствовать: Где-то тянуло, где-то пережимало, всё сковывало. А спина, почему-то ныла. По правде говоря кровать Илье вообще показалась неудобной. — Так мы пока погуляли, пока отдохнули... Что-то может нужно было, вот и взяли, а на место убрать забыли, — сказал Обломов, лениво сидя на краю, все заставляя себя встать. Мужчины привели себя в порядок, быстро позавтракали, собрались и снова в путь, теперь уже прямо и до места назначения, без остановок.