О нелепостях и мечах

Чайлд Аль-Хайтаму нравится… немногим. Он целеустремленный, хитрый и настойчивый, умеет обращаться с оружием и знает, как вести себя на поле боя, не совершая лишних движений, при этом он человечен, умеет признавать свои ошибки, и это, конечно, подкупает — Аль-Хайтаму нравятся такие уверенные в своей цели и в своих методах люди. Но в остальном Чайлд — нелепый настолько, насколько это возможно. Он вспыльчивый и чересчур разговорчивый, на все смотрит огромными глазами, как будто за пределами рек крови в своей жизни ничего не видел, и реагирует на мир вокруг так, словно ему интересно буквально все. Иногда он делает что-то абсолютно невообразимое, совершенно не вписывающееся ни в одну картину мира — ни в привычную, ни в какую-либо другую, потому что… Это даже не «непредсказуемость», это что-то на порядок выше, непонятнее, а потому — Аль-Хайтам испытывает противоречивые чувства. Например, вот как сейчас, когда смотрит на Чайлда сверху вниз, а тот, не смущаясь и даже не краснея, прижимается языком к клинку меча, висящего на бедре, и ведет, оставляя мокрый след. Аль-Хайтам закатывает глаза. — Мне стоит прочитать тебе лекцию о том, что такое гигиена? — спокойным тоном спрашивает он, хотя, конечно, надо отдать Чайлду должное — выглядит он вот так, на коленях у его стула и с высунутым языком, до жути эротично. — Вам стоит найти вашему языку более подходящее применение, — парирует Чайлд и снова принимается вылизывать меч. Хорошо, что Аль-Хайтам следит за чистотой своего оружия, но это все равно не повод делать… вот так. — Почему тебе так нравится тянуть всякую гадость в рот? — вздыхает он. Чайлд ухмыляется, выписывая какой-то узор кончиком языка на гладкой поверхности клинка. — Ваш член — тоже гадость? — спрашивает он в ответ и улыбается так нахально, что Аль-Хайтаму ему даже ответить нечего. Чайлду ведь хватит ума продолжить этот бесполезный, совершенно непродуктивный спор, и кончится все опять тем, что он будет просить Аль-Хайтама поспарринговать с ним где-нибудь в лесу. Чайлд продолжает выводить на клинке непонятные линии, вылизывать меч с таким упоением, словно это действительно не холодное оружие, а настоящий горячий член, и отвести от него взгляд не получается. Аль-Хайтаму бы уйти, напомнить, что они в его кабинете, а не в уединенной комнате, хоть тут и нет никого и дверь закрыта на замок, ему бы сказать Чайлду, что это какой-то бред, спросить, чего тот вообще пытается добиться, но он и так знает, что именно делает Чайлд — соблазняет, понимая, что у него это получится. И у него получается. Потому что внутри стремительно закручивается возбуждение, растекается по венам, гонит кровь в разы быстрее, заставляя член в штанах напряженно дернуться. Аль-Хайтам качает головой и все-таки тянет Чайлда за волосы, заставляя подняться с колен. Чайлд тут же целует его, напористо и нетерпеливо, и Аль-Хайтам отвечает, думая о том, что вот теперь они делят эту грязь с меча на двоих. Как романтично. Но устоять перед Чайлдом — невозможно. Он когда-то ворвался в его жизнь стремительной волной, перевернул все с ног на голову, и, видимо, Аль-Хайтам с тех самых пор так и не смог окончательно прийти в себя, потому что он по-прежнему позволяет Чайлду все эти выходки и — что еще страшнее — сам к нему тянется, хоть и не до конца его понимает. Но, наверное, в этом и кроется вся суть — в том, что Чайлда интересно разгадывать, интересно узнавать, как именно устроен его разум и почему он поступает именно так, а не иначе. В этот раз Аль-Хайтам не спрашивает его мотивов — не то чтобы они сейчас имели хоть какое-нибудь значение. Чайлд стекает к нему на колени, льнет ближе, потираясь о грудь, и обнимает за шею. Чайлд — тактильный настолько, что сам проявляет инициативу, ревностно отвоевывает себе все прикосновения и жадно отвечает на каждое из них: прогибается, когда Аль-Хайтам кладет руку ему на поясницу, трется бедрами, когда тот гладит пальцами обнаженную кожу над поясом штанов, жарко выдыхает в губы, когда Аль-Хайтам отрывается от него и влажно проводит языком по шее, цепляя мочку. Чайлд сам убирает его меч, отбрасывая на пол резким движением, ловко избавляется от лент на поясе, что тоже со звоном присоединяются к мечу, стягивает накидку и оглаживает тело, прикасаясь сквозь сетчатую ткань. Аль-Хайтам расстегивает пуговицы на рубашке Чайлда, разводит полы в стороны и прослеживает кончиками пальцев самые заметные шрамы. Чайлд выдыхает сквозь зубы, хмурится едва заметно, но ничего не говорит — только целует снова, устраиваясь на коленях удобнее. Аль-Хайтам опускает руку вниз, накрывает ширинку Чайлда ладонью, чувствуя, что у него уже стоит — Чайлд вообще всегда заводится быстро, потому что все в нем такое — чересчур, слишком, сверх меры, и Аль-Хайтаму иногда нравится его доводить, пусть это и нелогично, зато приятно. Но сейчас он его не дразнит — взгляд Чайлда блестит таким желанием, что не хватает выдержки на него не откликнуться, и оно перетекает, передается самому Аль-Хайтаму, распаляясь внутри сильнее. Он расстегивает ширинку Чайлда, радуясь, что тот сейчас без пиджака и прочей мути. Чайлд следует его примеру, разбираясь с его замком, а потом, чуть сдвинувшись, обхватывает оба их члена ладонью, сейчас не скрытой перчаткой, и стонет, уткнувшись Аль-Хайтаму в плечо. Аль-Хайтам, наверное, никогда не поймет, почему Чайлд делает все это, хоть и догадывается, какие причины могут им двигать. Он просто позволяет себе о них не думать — и прямо сейчас, и в принципе, потому что единственное, пожалуй, чему стоит учиться у Чайлда — его умению жить сегодняшним днем, осознавая, но не переживая о последствиях до того, как они действительно случатся. Для Аль-Хайтама это непривычно — ему больше по душе понимать, к чему готовиться, и, в общем-то, готовиться к тому, что случится потом. Но Чайлд… С Чайлдом все по-другому. И не сказать, что это плохо. Аль-Хайтам перехватывает ладонь Чайлда, приноравливаясь к ритму его движений. Не сказать, что поза слишком удобная, но Чайлд так откровенно наслаждается этой лаской, что Аль-Хайтам и сам невольно подается вперед, сцеловывая его стоны и чувствуя, как дрожат пальцы Чайлда. Что он задумал? Хочет ограничиться этим или зайти дальше? Вопросов — море, но когда Аль-Хайтам задает один из них, Чайлд не отвечает — закусывает губу и двигает рукой быстрее, неловко вскидывая бедра каждый раз, как пальцы задевают головку. Аль-Хайтам берет его за запястья, отрывает ладонь от членов и прижимает к бедру. Чайлд глядит непонимающе и недовольно, но ничего не говорит, хотя именно для этого Аль-Хайтам его и отвлек. — Хочешь закончить так? — спрашивает он. Чайлд пару раз моргает, то ли приходя в себя — и когда только успел настолько завестись? — то ли просто придуриваясь. С него станется. — Вообще, конечно, нет, — выдыхает Чайлд, ерзая на коленях. — Если переживаете, то я подготовился, так что — проблем не будет, — обворожительно улыбается он, чуть прищурившись. Аль-Хайтам вздыхает: Чайлд — синоним слова «проблемы», пусть и усиленно делает вид, что это не так. — Тогда нужно хотя бы снять с тебя штаны, — сдается Аль-Хайтам и легко хлопает Чайлда по бедру, вынуждая подняться. Чайлд неловко соскальзывает с колен, возится с брюками, выпутываясь из штанин, сбрасывает с плеч рубашку. Потом быстро окидывает взглядом стол, сдвигает лежащие на нем документы в сторону и ложится на столешницу грудью, выставив задницу кверху. Все это он делает так быстро, что Аль-Хайтам ни встать, ни даже толком проследить за ним не успевает. Чайлд прижимает одно колено к себе, открываясь еще сильнее, и оборачивается через плечо, смотря с вызовом и провокацией. Аль-Хайтаму дважды повторять не нужно. Он опускает руки Чайлду на бедра, двигает его ближе к себе и трется членом между ягодиц. Чайлд дрожит, явно хочет податься навстречу прикосновению, но в такой позе он ничего не может, поэтому просто ждет, по-прежнему наблюдая через плечо. Аль-Хайтам протягивает ему ладонь, прижимая к губам, и Чайлд понятливо влажно вылизывает ее так, что все блестит от слюны. Это, конечно, не смазка, но вряд ли Чайлд хочет, чтобы ему было больно, поэтому остается надеяться, что он достаточно подготовился. Аль-Хайтам размазывает слюну по члену и осторожно толкается в блестящее кольцо мышц. Чайлд замирает, вжимая ногти ему в бедро. Аль-Хайтам замедляется, входя еще аккуратнее, но Чайлд вдруг выдыхает, подается бедрами назад, принимая до самого основания, и стонет — стонет так откровенно, так развязно и с таким наслаждением, что внутренности возбуждением просто обжигает, лишь чудом не спалив до пепла. Аль-Хайтам сжимает руки на его талии, выжидает, давая Чайлду время привыкнуть, но Чайлд и ожидание — вещи, которые очень редко пересекаются, поэтому тот царапает бедро Аль-Хайтама и просит: — Двигайтесь. И Аль-Хайтам двигается. Чайлд утыкается лбом в столешницу и стонет на каждый толчок, вздрагивает всем телом, когда Аль-Хайтам входит особенно глубоко. Растяжка у него, конечно, что надо, он объективно хорош собой и так нагло этим пользуется, что Аль-Хайтам чисто из странного уважения к его талантам поддается ему, позволяя себе немного отпустить ситуацию и насладиться происходящим. Потому что удовольствие Чайлда заразно — невозможно не реагировать на то, как он выгибается, как стонет и всхлипывает, лихорадочно ища руку Аль-Хайтама и сжимая ее в своей, как хочет прикоснуться к себе, но сдерживается, то ли собираясь кончить без рук, то ли надеясь, что Аль-Хайтам заметит его нервные движения и сделает что-нибудь сам. Аль-Хайтам делает — отпускает его руку и тянется к его члену, чувствуя знакомую твердость в ладони. Чайлд выгибается сильнее, вскидывается, резче подаваясь бедрами навстречу. Внутри него жарко и узко, он сжимается от резких, сильных толчков, часто дышит, срываясь на протяжные стоны, и по тому, как пульсирует под пальцами Аль-Хайтама его член, понятно, что он долго не продержится. Аль-Хайтам ускоряется, вбивается быстрее и глубже, входит до конца, так, что бедра шлепают о бедра, стараясь рукой попадать в такт своих же движений, но получается неровно и неритмично, хотя Чайлда это, кажется, совершенно не заботит, потому что он теряется в своем удовольствии — уже даже не отрывает голову от стола, цепляясь руками за край до побелевших костяшек. Кончает он неожиданно — Аль-Хайтам чувствует, как он напрягается под ним, замирает на выдохе, внутри все беспорядочно сжимается, а в ладонь льется сперма, стекающая по пальцам. Ему самому много тоже не надо — хватает еще нескольких неглубоких толчков, чтобы кончить, с громким выдохом выплеснувшись Чайлду на поясницу. Чайлд затихает, все еще едва заметно вздрагивая, пока Аль-Хайтам прижимается к его спине и целует шею и плечи, собирая солоноватый от проступившей испарины вкус. Он отходит, выискивая в ящиках стола салфетки, вытирает Чайлда с двух сторон, вытирается сам, с неудовольствием замечая, что все-таки испачкал свою одежду. И в любой другой ситуации это бы его расстроило, но сейчас, если честно, плевать — потому что удовольствие все еще плещется затихающими волнами внутри, а Чайлд улыбается так ярко и довольно, словно не у него явно затекли ноги от неудобной позы и не у него потом будет болеть поясница. Что за невозможное, нелепое создание. Чайлд натягивает брюки, возится с поясом, надевает рубашку, но не застегивает ее — так и усаживается на стол, перед этим вытерев край от попавшей спермы. Болтает ногами, разглядывает Аль-Хайтама с каким-то странным интересом — будто, если бы мог, накинулся бы на него еще раз, и вообще не факт, что с предложением переспать, а не подраться. Аль-Хайтам подходит к нему сам, поправляет воротник рубашки и медленно застегивает пуговицы. — В следующий раз, — говорит он, — если захочешь секса, пожалуйста, не надо вылизывать меч. Чайлд смеется — заливисто, звонко, искренне и так тепло, что внутри что-то почти болезненно сжимается от его открытости. — Я просто буду вылизывать вас, — просто отвечает он. Аль-Хайтам закатывает глаза. Чайлд ему нравится… немногим, но и этого хватает для того, чтобы его любить.