Алиса

— Протащить тебя до машины за волосы, или сама справишься? — тоном ровным и безмятежным протягивает Кощей, растянув губы в улыбке леденящей и угрожающей, параллельно многозначительно постукивая ногтями по металлической крыше автомобиля. Компания подростков синхронно съеживается, вжимая головы в плечи, и отчего-то все отчетливо ощущают холодящий душу страх, хотя мужчина смотрит исключительно на Алису. Это кто такой вообще? Отец ее? Похожи ужасно… Да нет, слишком молодой, брат старший наверное… Она не говорила, что у нее есть брат…— бежит тревожным шепотком. И сама виновница тоже чувствует нахлынувшую тревогу, но вместе с тем и нечто похожее на азартное предвкушение, и даже то, что можно было бы назвать удовлетворением. Она, вздернув голову, молча встает и подхватывает с земли сумку — и с гордо поднятой головой проходит до машины и садится на переднее сиденье. Кощей провожает ее взглядом внимательным, сощуренным. Что ж, если Алиса хотела нарваться и привлечь-таки именно его внимание, ей определенно удалось, но вряд ли итог ей понравится. Насколько она была беспроблемным ребеном, настолько же в трудного подростка превратилась. Будучи достаточно равнодушной к внешности и всякого рода украшениям девочкой, в одно утро она смотрит на себя в зеркало с нарастающей тревогой. Ее начинает гложить внутренняя неуверенность в себе — все кажется некрасивым, несуразным, не таким как нужно. Тонкие губы — куда им до припухлых современных стандартов (вот у папы-то губы красивые, кстати, не то что у…). Волосы, длинные и прямые — никакого объема, висят дурацкими соплями (не чета папиным кудрям). Рост — непозволительно высокий, она уже догнала Ивана, и это явно не предел. Собственные ноги и руки кажутся чересчур длинными, она чувствует себя дылдой, каланчой, опережая всех ровесников на добрых пол головы. Хотя, ноги, пожалуй, все-таки не плохи — ровные и стройные, хоть что-то же должно было в ней удастся, и на том спасибо. И прыщи ее бледное лицо миновали, но то не её заслуга, а тактично и осторожно подложенного руками отца в ванну крема без всякой этикетки, пахнущего странно, но позволяющего ей ловить завистливые взгляды ровесниц, восхищающихся ее ровной и сияющей кожей. Глаза узкие, небольшие. Нос. Нос Алиса свой буквально ненавидела, крупный, с горбинкой. — Ужасный шнобель, — не удерживается она как-то от раздраженной реплики, рассматривая себя в зеркале перед школой. — Солнышко, ну что ты, ты же такая красавица, — с абсолютной искренностью в голосе возражает Иван, ласково поглаживая по плечу. — На твой вкус я бы не ориентировалась, — фыркает дочь в ответ, сбрасывая ладонь, — Больно специфичный, — и короткий взгляд исподлобья оставляет Ивана в недоумении. Это одна из первых ласточек, первый звоночек грядущего колокольного набата сложностей. «Встала не с той ноги, бывает», — простодушно решает тогда юноша. Она прекрасно понимает, что ни один из них, ни тот, ни другой ей не родные, и все же, Алиса не может отделаться от мысли, что если бы была больше похожа на Ивана, то жизнь была бы лучше. Сам бывший царевич за долгие века перестал воспринимать свою внешность, как нечто выдающееся, он жил со своей красотой как с хронической болезнью, иной раз приносящей мелкие неприятности, но, в общем и целом, легко переносимой. Алиса же ощущала себя буквально невидимкой для противоположного пола. Будь она внимательней и старше, смогла бы рассудить, что вполне есть те, кто заглядываются на нее, но не решаются подойти, опасаясь ровного, граничащего с равнодушным выражения лица и замкнутого характера. Но Алиса прекрасно видела, как на отца засматриваются девушки, если он был без морока, или женщины, если старил себя на несколько десятков лет. Второе случалось не столь часто, как оказалось, морок на Иване держался чертовски плохо, в лучшем случае часа три-четыре, что хватало чтобы посетить родительское собрание и всякого подобного рода места, требующие рядом с девушкой взрослого. — Почему это может быть так? — с досадой вопрошал он, прекрасно понимая, как Алисе неловко называть отцом того, кто по возрасту все больше годится ей либо в братья, либо в молодые люди. — Быть может, ей не нравится, — хмыкает Кощей, проводя когтем по боку возлюбленного, — Ты часто забываешь, что ты не человек, и даже не просто нечисть. — И ни черт и не лягушка, а неведома зверушка, — фыркает в ответ Иван. — А как бы выкручивался, если бы она не знала, а? — продолжает Бессмертный. — Мучился бы, но как-то выкручивался, — насупившись, отвечает юноша. — Родительство вообще одна сплошная мука, да? — усмехается Кощей. Когда-то он подсчитывал, что ему придется перетерпеть около четырнадцати лет, прежде чем девочка вырастет и так или иначе, отчалит от родительского берега, вновь оставив ему его супруга в безраздельное владение. Но все случается даже раньше. В какой-то момент Алиса резко становится для Ивана закрытой книгой — словно захлопнувшейся без предупреждения перед самым носом на начале новой главы. В один день она обесцвечивает свои черные, словно воронье крыло волосы, становясь блондинкой. Результат ей едва ли приходится по душе — теперь она больше похожа на отца, и это совсем неудовлетворительно. И кроме того, с черными бровями сочеталось едва ли. — Тебе идет, милая, — осторожно роняет Иван, всматриваясь в нахмуренное лицо дочери. Алиса проходила так буквально месяц — и затем заливает обесцвеченные волосы хной. Рыжий с голубыми глазами смотрится интересно, так, по крайней мере ей кажется, пока она не сталкивается с Константином, который одаривает ее столь выразительным взглядом, что хочется провалиться сквозь землю. — Она же выглядит как пугало огородное, — хмыкает Бессмертный наедине с Иваном. — Она ищет себя, это нормально, — хмурится юноша, — И у тебя с рыжим просто слишком много ассоциаций, — добавляет он, выразительно подняв брови. В итоге Алиса снова красится в темный, останавливаясь на бутылочно-изумрудном, и стрижется коротко, уничтожая длину по плечи, которую носила с момента похищения. Весь мир кажется ей странно перевернувшимся, все то, в чем раньше находился смысл и удовольствие, тускнеет. Она бросает фигурное катание — ибо а зачем, я все равно не буду спортсменкой. Хотя тренера уговаривают остаться, ибо пубертат, в отличие от многих коллег по цеху не ударил по ней сильным изменением фигуры: только рост стал выше, так с такими ногами сам бог велел оттачивать прыжки. На резонное возражение отца: «А разве тебе не просто нравится это?» она лишь фыркает, поджав губы. Все или ничего, и зачем что-то посередине? В какой-то степени она хочет бунта и ищет его, но Иван относится с пониманием, хотя и не скрывает толики огорчения. Это твой выбор, и в любом случае, ты всегда можешь вернуться — и эта мягкая и понимающая улыбка отчего-то вызывает не теплоту, а раздражение. С одной стороны, ей хочется еще больше уйти в себя, свернутся, словно в ракушку, как гусеница, закутать себя в кокон, и это приводит к тому что уже почти девушка буквально баррикадируется в комнате, яростно пресекая любые попытки прервать одиночество и выйти на контакт. С другой — хочется явить себя миру, попробовать его на зуб, а себя на прочность, и это толкает ее на череду сомнительных знакомств, в попытках найти что-то новое, от чего можно оттолкнуться и взять точку отсчета. Учеба тоже идет под откос — медленно, но верно, хотя ей, в глубине души все еще нравится сам процесс. Но не учителя, и не привычный образ умницы-тихони, что они ей приписывают, и не возложенные на нее ожидания. Алисе хочется найти подтверждение собственной никчемности и одновременно доказать всему и вся, что она имеет место быть. До того спокойная и уравновешенная она становится колкой и холодной, агрессивной и язвительной, и одновременно — ужасающе ранимой. Иван читает множество книг по возрастной психологии, но это едва ли помогает — Алиса упорно избегает контакта, прямых и косвенных вопросов, и даже выстроенные ранее теплые и доверительные и отношения не помогают. «Это такой возраст, быть может, стоит просто подождать», — с тоской думает он, всматриваясь в окно кухни, когда дочь не ночует дома. Конечно, ему ничто не стоит выяснить, где она и с кем, но когда он единожды сделал так, то нарвался на злой блеск васильковых глаз, и раздраженно-злобное: Не смей следить за мной Он, конечно, все равно не спускает глаз, стараясь делать это так, чтобы Алиса не замечала. Незримые тени, служащие нави, приглядывают за ней тут и там, но это едва умаляет тревоги Ивана. Ему достаточно заслуженно не нравится компания, с которой связалась девушка, но даже осторожные попытки обсудить это обрубаются, а из более твердых Алиса с упорством достойного куда более лучшего применения стремится раскрутить почти что скандал: Не лезь в мою жизнь, они отличные друзья, ты ничего не понимаешь. Ивану почти зубы сводит от такого. Он мучительно перебирает в памяти момент, когда ошибся, когда обидел ее, ищет мгновение, где все пошло не так, закапываясь в самые мелочные родительские огрехи и снова раз за разом выгрызая себя за ошибку самую большую — ту самую, за которую себя так и не простил. Но чем больше понимания, терпения и принятия он пытается проявить, тем больше нарывается на раздражение Алисы. Та иной раз, в приступе мук совести сама не может ответить на вопрос, чем же так резко и безудержно стал раздражать ее отец: на самое невинное предложение выпить вместе чай ей хочется огрызаться и чуть ли не шипеть. Мягкость кажется ей бесхребетностью, терпеливость вызывает ответное желание довести-таки до точки кипения, ласка и забота воспринимаются как попытка вторгнуться в личное пространство. В глубине души он кажется ей слишком идеальным (а быть может, даже приторно-елейным?), таким, какой никогда не стать ей. — Алиса, я же твой отец, в конце-то концов! — в сердцах роняет Иван как-то раз, когда очередная попытка поговорить и выяснить что же у девочки, уже ставшей девушкой на душе с треком проваливается, — Конечно, мне не все равно где ты, и чем занимаешься! — Да какой ты мне отец! — выпаливает она, и замирает. Одна ее часть мгновенно хочет извиниться, захлебываясь чувством вины, но другая с определенной долей удовлетворенного злорадства наблюдает за растерянным лицом оппонента. «Очевидно, весьма плохой, если ты…говоришь такое», — с каким-то особенным оттенком тупой боли думает Иван, когда Алиса, хлопнув дверью выбегает из квартиры, а он даже достойного ответа подобрать не успевает. Наедине с самой собой она жутко мучается, вспоминая множество лучших дней и моментов, когда этот вечно молодой мужчина держал ее за руку, открывая мир с другой стороны — с той, в которой можно доверять, можно любить, и просто быть. Алисе хочется извиниться, признать ошибки, вина грызет изнутри маленьким зубастым зверьком, но одновременно, при следующей встрече она малодушно не находит на это сил, и грызет себя еще больше. И от того огрызается сильнее, ощущая внутри тяжелую горечь, с которой не может справиться, и парадоксальную, множащуюся злость на отца. — Ты слишком мягок с ней, — не выдерживает как-то Бессмертный, наблюдая за задумчивым и тоскливым лицом юноши, погруженного в самобичевание и поиск точки, с которой все пошло не так. — Она еще ребенок, — с печальной улыбкой парирует он. — Да намного ли ты был старше, когда впервые перешел границу с навью? — фыркает он, подцепляя когтем лицо собеседника, — А твоя сестра, когда стала царицей? — Времена другие были, — поджимает губы Иван. «Она не знает, что такое нести ответственность за свои поступки и слова», — мрачно думает Бессмертный, но реплику эту не озвучивает. Во многом, он с определенным злорадством наблюдает за родительскими мучениями супруга. Для него поведение Алисы было ничем иным, чем подтверждение тезиса о том, что люди едва ли могут быть благодарными. И, хотя он удерживается от реплик сорта «я же говорил», но никакого содействия не оказывает. Не то что Иван ждет его — за все эти годы условия не изменились, Кощей обещал не становиться папашей и слово это держал твердо. И хотя грусть в топазовых глазах отдавалась в нем неудовлетворенной досадой, и он всегда был готов раскрыть объятье для утешения, когтистые ладони сжимались на юношеской спине в собственническом самодовольстве. Иван его во все подробности ухудшающихся отношений с дочерью не посвящает, догадываясь, что едва ли найдет сочувствие- точнее его-то может и найдет, но не того рода, что ищет. «Что ж, быть может муж из меня все же лучше чем, отец», — размышляет Иван, пока когтистые пальцы размеренно и привычно перебирают кудри, — «Или у него просто стандарты низкие?», — мысленно иронизирует он. — Что значит: «Сама разберусь, Вань, отстань уже от меня» — подняв бровь, протягивает Бессмертный, краем глаза заглядывая в телефон мужа. Это сообщение отправила ему Солнышко — то есть, никто иная, как Алиса. — Она перестала называть меня папой. Год уже где-то, лет с пятнадцати, — едва заметно усмехнувшись произносит Иван, отбрасывая смартфон в сторону, — Быть может, и правильно. Кощей, нахмурившись, притягивает юношу ближе всматриваясь в выражение лица. Тот в ответ пожимает плечами, и это нечто вроде ладно уж, что поделать, я с этим справляюсь. Иван не говорит ничего, но Бессмертный может почти читать мысли по выражению этих глаз, в глубине которых залегло тяжелое размышление о том, что отец из него получился весьма посредственный. «Сучка неблагодарная, посмотрите на нее, а», — думает Кощей, тем не менее не выдавая юноше всю степень возмущенной злости, что испытал в этот момент. При всем удовлетворенном злорадстве, что он испытывал, наблюдая за тем, как Алиса отдаляется от родителя, даже раньше, чем он мог бы помечтать, монополия на то, чтобы огорчать бывшего Ивана-царевича находилась в одних единственных руках, любой другой мог бы поплатиться за это головой. И Кощей явно не собирался ее отдавать, позволяя кому-то вызывать в обожаемых глазах такую глубокую тоску. Он себе-то не прощал такого, с чего эта пигалица решила, что простит ей? Весьма опрометчивое и безрассудное поведение. — Советую пристегнуться, — спокойным тоном произносит Бессмертный, трогаясь с места и даже не кося взгляд на девушку. Алиса в ответ лишь пренебрежительно фыркает. — Что, он нажаловался тебе? — цедит она сквозь зубы. — А на что именно твой отец, — он выделяет это слово интонацией, подмечая, как губы собеседницы поджимаются, — мог бы нажаловаться, по твоему мнению? В ответ Алиса, сощурив глаза, скрещивает руки на груди, откидываясь на сиденье. — Ты-то с какой стати лезешь? — холодно произносит она, переводя взгляд в окно, — С каких пор тебя это волнует? Девушка поджимает губы. Она более чем уверена, что отец ни о чем Константина не просил и ни на что ему не жаловался. Но их трещащие по швам отношения с Иваном видны невооруженным глазом, и, видимо, Бессмертному надоело огорчение возлюбленного. И это ее злит, чрезвычайно злит. Потому что Константин, после того как они вернулись из нави, в общем и целом, продолжал жить так, словно ее почти не существует. Точнее не так- словно она существует, но как ничтожная математическая погрешность. Маленькой Алисе в глубине души чертовски хотелось, чтобы хоть раз он вместе с отцом пришел на ее выступление. Или хоть раз подметил, что она хороша в учебе. Или хоть раз поздравил ее с днем рождения — она даже не была уверена, что он знает, когда он. И с какой бы теплотой эти глаза ни смотрели на ее отца, ей в лучшем случае доставалось снисходительное равнодушие. — Решил значит снизойти до того, чтобы читать мне мораль? — вскинув бровь, протягивает девушка, — Как трогательно. «Язва», — внутренне усмехается Бессмертный со смешанными чувствами, но никаких эмоций лицом не выдает. — Не думаю, что чтение моралей зажравшимся подросткам - моя сильная сторона. — Тогда к чему все это представление? — фыркает она. — Думается мне, Алиса Ивановна, что вы и сами понимаете, зачем, — оскаливает Кощей, и от этой интонации у девушки холодок бежит по спине, но едва ли выдает это лицом. — Что, так расстраивает что он думает обо мне больше, чем о тебе? — дерзко усмехается Алиса в ответ, закидывая ногу на ногу, — Вот мне всегда кстати казалось, что ты любишь его сильнее, чем он тебя, — у нее мало оружия, ей почти нечем нападать, но поддеть чертовски хочется, раз уж представилась возможность. Бессмертный на этот выпад, казалось бы, никак не реагирует, переводя взгляд в лобовое стекло, подмечая грядущий светофор, который вот- вот станет красным. Можно поднажать и проскочить — обычно так он и поступал. Но не сейчас. Кинув беглый взгляд в зеркало заднего вида и коротко усмехнувшись, он резко тормозит, аккурат перед стоп-линией светофора. Не пристёгнутая Алиса закономерно улетает лицом в приборную доску, не успевая даже руки выставить вперед. — Блять! — шипит девушка, отстраняясь и ощущая покалывающую боль в носу: «Он же специально, зараза!», — Ты мне нос чуть не сломал! — Я же говорил, пристегивайся, — пожимает плечами Бессмертный, позволяя себе самую ничтожную ноту мстительности в голосе — И кривее он все равно уже вряд ли будет. — Такой же кривой как и твой, — злобно, едва слышно шепчет Алиса, но острый слух Кощея, конечно же улавливает эту реплику — Ты всегда хотел, чтобы меня не было, и я не крутилась под ногами, так в чем проблема? — шипит девушка, злобно сверкая глазами, утирая дорожку крови, стекающую из носа запястьем. — Да, ты права, — просто и легко произносит Бессмертный, поворачивая голову к Алисе выдержав достаточную паузу, чтобы накалить еще больше, но при этом не слишком затянуть, — Я именно этого и хотел и все еще хочу. Та, не сказать, что лицо теряет полностью, но мужчина отчетливо замечает, как губу девушки дрожат. — А что ты ожидала услышать? Что у меня просто скверный характер, но в глубине души я рад, что ты возникла в нашей с ним жизни? — Кощей позволяет себе снисходительную улыбку. Быть может, Алиса сама и не проговаривала это для себя, но, черт возьми, это именно то, что она хотела бы услышать. Этот мужчина- бесконечно далекий и одновременно близкий, с холодными глазами, чертов Кощей Бессмертный, на которого она была так до странности похожа — лучший претендент на роль эмоционально отстранённого родителя, которому так хочется, но так невозможно понравиться и угодить. Точка на касательной, к которой можно лишь бесконечно стремиться, но никогда не пересечься. — Какая глупость, — Бессмертный останавливаться тем временем не собирается, — Ты лишь ничтожное зудящее осложнение на бесконечной совместной жизнь с моим дорогим супругом. И конечно, для меня — ты третья лишняя, временная сложность, которую я терплю из любви к нему, ты абсолютно верно все понимаешь и всегда понимала. Быть может, будь Алиса на этот момент в менее разобранном состоянии, она бы смогла уловить тончайшую ноту иронии в словах Бессмертного, ухватиться за нее, но поздно: Кощей слишком много провел за свою жизнь переговоров, чтобы оставлять противнику шанс на спасения, если не желал того сам. Девушка ощущает это будто удар под дых, прямолинейный и сильный, и замирает, чувствуя, как все словно покрывается ледяной коркой изнутри. Или, наоборот, наконец трескается? Коротко хмыкнув, Кощей цепким движением руки подхватывает с колен девушки ее сумку, а та едва успевает среагировать, и короткая борьба, конечно же, кончается проигрышем. Он легко вываливает содержимое ее сумки на центральную консоль: спутанные наушники, телефон, сигареты и зажигалка, несколько презервативов (Бессмертный выразительно хмыкает, а Алиса, помимо воли вспыхивает кончиками ушей), паспорт, и книга в мягкой и мятой обложке. Стендаль — не такой уж очевидный выбор для того образа жизни, что она с таким отчаянием стремилась вести сейчас. «Что ж, читать не бросила, и на том спасибо», — думает Кощей, подхватывая пачку и зажигалку. — Сигареты куришь такие же дерьмовые, как и твой характер, — скучающим тоном резюмирует он, приоткрывая свое окно и облокотив на него локоть, закуривая. — Останови машину и выпусти меня, — сипло произносит Алиса, окончательно осознавая, что комок в горле уже вот-вот предательски вытечет из глаз слезами. — Нет, — с безмятежной улыбкой протягивает Кощей, тоном почти что издевательским, одновременно щелкая пальцами. Девушка быстрым и судорожным движением вытирает глаза, затем злобно и резко пытается открыть дверь: вывалится из машины на ходу, и, возможно, сломать шею, кажется ей куда более приятной перспективой, чем продолжать этот разговор. Ручка едва ли поддается, как и кнопка блокировки двери, и она бросает еще один яростный взгляд на мужчину рядом, догадываясь, что щелчок-то был не с проста. — О, сейчас бы позвонить папочке и пожаловаться, да? — протягивает Бессмертный, отправляя телефон Алисы в открытое окно жестом легким и грациозным, предупреждая попытку Алисы схватиться за него. «Какая же ты мразь!», — девушка цепенеет, на секунду ощущая, что возмущение захлестывает сильнее боли. — Я тебя ненавижу, — твердым, жестким голосом проговаривает она. Я ненавижу тебя, за то, что ты всегда хотел, чтобы меня не было. Я ненавижу тебя за то, что тебе всегда было все равно. За то, что какой бы умной, способной и хорошей девочкой я не была, я никогда не заслуживала твоего внимания. Я ненавижу тебя за то, что я так похожа на тебя, за то, что, если бы не эта бесящая меня деталь я, быть может, так и не обрела семьи. Я ненавижу тебя за то, что ты не любишь меня, папа? — Взаимно, дорогая, — отвечает ей Бессмертный, это точный расчет как по нотам — снисходительно -ровный тон, усмешка на губах Я мог бы ненавидеть тебя за то, что ты вечное напоминание о том, что только лишь моей любви ему недостаточно для счастья. А мне ведь достаточно его, понимаешь? Я мог бы ненавидеть за то, что ты символ того, что я могу просчитаться, поддавшись своим чувствам, и что я всегда, в итоге, уступаю ему. За то, что, смотря на тебя вижу свое отражение, человеческое и тленное. Я ненавижу тебя за то, что мне не может быть все равно, если не все равно ему. И она не выдерживает — срывается на хриплый выдох, за которым следует поток слез. То, что она так всегда боялась и хотела сказать, то, что она всегда боялась и в тайне ожидала услышать. Ведь если ты ненавидишь меня, то хотя бы признаешь мое существование, верно? И если я могу ненавидеть тебя — значит я хоть сколько-то значима? Кощей едва заметно усмехается, вслушиваясь в сначала тихие, подавляемые всхлипы, но с каждым мгновением нарастающие по громкости и интенсивности. — Мы ведь с тобой действительно похожи, — начинает он спустя паузу, — И дело ведь не только во внешности, черт бы с ней, — по тонким губам пробегает усмешка. Всхлипнув, Алиса утирает слезы рукой, кося взгляд на собеседника. Мысли, захваченные чувствами, путаются, ей хочется сказать что-то, защититься, но ничего не выходит: она распотрошена в прямом и переносном смысле, и ей ничего не остается делать как ожидать следующего удара скальпелем, препарирующем эту столь долго нагнаивающуюся опухоль. Она думала об этом, всматриваясь в собственное отражение в зеркале. Кажется, где-то на подкорке ее памяти навсегда выжжено кощеева дочь, злобным, одновременно удивленным и ехидным тоном страшной ведьмы, в озвученном факте нисколько не сомневавшейся. Только вот едва ли сам Кощей так считал. Она и парадные портреты в замке запомнила — эти двое не просто любовники, папа не просто встречается время от времени с богатым бизнесменом. Они — семья. Является ли она ее частью? Алису это грызет, и чем старше она становится, тем грызет сильнее. Она ищет подтверждения, она ищет опровержения. «И зачем нужно было заводить ребенка, если это вообще не нужно твоему партнеру?», — с раздражением на отца думает она, всматриваясь в потолок своей спальни. В целом, она понимает, что он сделал это для себя, и вообще-то, ей грех жаловаться, любви в Иване хватит и за отца, и за мать, и за всех остальных потенциальных родственников. Только это отчего-то совсем не умаляет ее почти-что иррационального желания получить толику внимания Бессмертного. Быть может, от того, что в том самом лесу, когда ее подхватили когтисты руки, она на мгновение ощутила, что возможно, все-таки значит что-то и для Константина. Но подобного мгновения больше не повторялось. — Я увидел это в тебе еще тогда, когда ты, маленькая хрупкая нежная девочка исколошматила в кровь лицо однокласснику, — продолжает Кощей, делая последнюю затяжку и выбрасывая бычок в окно, — В тебе есть тьма, Алиса, и немало. Думаю, останься ты в детдоме, она в определенный момент расцвела бы пышным цветком. «И поверь мне, я знаю, каково это, когда она просится наружу», — мысленно усмехается Бессмертный, но эту мысль девушке не озвучивает. Сочувствие- не его стезя почти никогда, и точно не сегодня. — Прилично так для девятилетки, проткнуть ножом ведьму, правда? Василиса рассказала мне. Еще чуть ниже, и это было бы сердце. Довела бы до конца- и тебе удалось бы меня по-настоящему впечатлить. — Мне было страшно! Я была одна, я защищалась! — отчаянно почти кричит Алиса, вновь всхлипывая. Они никогда не обсуждали это — и ей одновременно хотелось забыть прошлое как страшный сон и разобрать под микроскопом. Однажды эти самые холодные и насмешливые уста невольно запечатали ее молчание: когда они перешагнули через зеркало, и оказались дома, в отцовской спальне, Бессмертный, что смотрел уже глазами Константина, нагнулся к ее лицу и ровным спокойным тоном, произнес: — Не стоит много болтать об этом. Иван, усталый и вымотанный стрессом, все еще отчасти пришибленный и не верящий в то, какое именно решение они приняли, пропускает эту реплику почти что мимо ушей. Маленькая Алиса тогда сдавленно сглатывает, сжимая руку отца — все внутри нее замирает, она слышит это как: Не стоит много болтать об этом, если хочешь остаться тут. Позже Иван, разумеется, пытается обсудить все это с дочерью — ласково, осторожно, но Алиса, обхватив шею руками, упорно твердит, что не хочет говорить об этом. В ней жалящей змеей живет страх: что если она позволит себе ошибиться, холодные константиновы глаза вынесут безжалостный и окончательный приговор без права апелляции, и никакие слезы не помогут. — Да, безусловно. Но мы оба знаем, что ты могла убить ее. И это не столь страшно, ты действительно защищалась. Вопрос в том, с какой это легкостью тебе бы далось на самом деле, — усмехается Кощей, — Но что поделать, ему всегда нравились прекрасные чудовища… - протягивает он, и на мгновение Алиса слышит в этом голосе ноту нежности и теплоты, адресованной совсем не ей, и это отзывается в девушке очередным протяжным всхлипом. «Зачем…зачем он говорит об этом сейчас», — она чувствует, что ее руки стали почти ледяными, и тело колотит в мелкой дрожи. — А теперь слушай внимательно, — вкрадчивая мягкость сменяется стальной жесткостью, девушка и дернуться не успевает, как Кощей цепко хватает ее лицо за подбородок и притягивает к себе, — Ты можешь прожить свою короткую и ничтожную человеческую жизнь как тебе заблагорассудиться. Хочешь растратить весь свой потенциал, угробить все таланты и способности, залететь от какого-то придурка и всю жизнь топиться в ненависти к себе- вперед, понаблюдаю с большим удовольствием, и потом буду использовать как аргумент если он снова задумается о детях, — Бессмертный широко оскаливается и, замерев, Алиса осознает что видит уже не зубы, а клыки, и глаза на нее смотрят совсем не человеческие, — Но не забывай, что эту развилку — между нормальной жизнью со светлым будущем и перспективой сторчаться в переулке или сесть на зону за убийство в состоянии аффекта ты получила только благодаря тому, что на тебя обратил внимания тот, чьей бескорыстной и бескрайней любви ты едва ли заслуживаешь, маленькая капризная стерва. И если у тебя есть претензии и обиды — наберись смелости выражать их по адресу, — напоследок перед самым ее лицом клацают клыки, и дернувшись, она вырывается, точнее ей дают вырваться, мажа когтями тонкие царапины по щекам напоследок. — Приехали, — легким и безмятежным тоном произносит он, словно всего монолога выше и не было. Алиса, захлебываясь воздухом, буквально вываливается из машины, падая на асфальт у собственного подъезда, еще не вполне осознавая куда ее привезли. — Получите-распишитесь, — с ухмылкой произносит Бессмертный, выходя из автомобиля следом и сталкивая с недоуменно-растерянным взглядом Ивана. Девушка, подняв глаза наталкивается на тот же взор — и вскочив на ноги, дикой, отчаянной птицей падает в отцовские руки. — Папа!!! — слезы вновь льются ручьем, — Он…он… Я… — это уже почти истерика, Алиса едва может сложить отдельные слова в предложения, — Он чудовище!!! «Сразу вспомнила, кто кому кем приходится», — с внутренней усмешкой думает Кощей, удовлетворенно кивая супругу и усаживаясь обратно в машину. Иван почти на автомате прижимает дочь к себе, еще не вполне понимая, что происходит, успокаивающе поглаживая Алису по жестким, пережжёнными краской волосам. Девушка кое-как сдерживается в лифте, чтобы оказавшись в квартире, стремглав броситься в комнату и с громких звуком захлопнув дверь, просто рухнуть в кровать, скрывая в подушке алеющие щеки и поток слез. Разумеется, в закрытую дверь раздается тактичный стук, который она оставляет без ответа, во многом от того, что ответить сил нет. «Так…что ты ревешь, ну успокойся, ну…», — она предпринимает во многом жалкую попытку успокоить сама себя, обхватывая руками подушку, — «Решил он тебя припугнуть, что такого?.. Не удивительно, он ради него все сделает, даже до общения со мной снизойдет…». Но слезы продолжают предательски течь, а сердце отбивать учащенный ритм, и остановить это почти невозможно. Алиса ощущает, словно все в ней встряхнули с ног на голову и одновременно уложили по местам, жестко и быстро, без какой-либо анестезии. Спустя пол часа воя в подушку она встает и добредает до ванной чтобы умыться и постараться себя успокоить. Однако собственный вид в зеркале — заплаканный, опухший, с размазанной косметикой и царапиной от когтей на щеке вызывает новый приступ слез. Ей одновременно чертовски жалко себя и ужасно противно от собственного вида, презрение и отвращение к собственной персоне смешиваются в причудливый клубок с отчаянным желанием ощутить сочувствие. Через несколько всхлипов она понимает, что полностью прийти в себя пока едва ли выйдет, и все же, умывается, и затем возвращается в комнату, на этот раз оставляя дверь открытой. Снова падает в кровать, отмечая, что подушка от слез холодная, мокрая, и противная, такая же, как и ее хозяйка. — Солнышко мое, ты как? Что случилось? — она ощущает осторожное поглаживание по спине — это спустя пару минут Иван, тихой поступью вошедший в комнату дочери, сел на край кровати и с тревогой всматривается в нее. Коротко выдохнув, Алиса поворачивается на бок, сталкиваясь с родным лицом — и спустя мгновение только сильнее заходиться в плаче. «Да какое из меня солнышко, собака носатая разве что…», — думает она, пока Иван с тяжелым вздохом забирается к дочери на кровать, обнимая ее в попытке утешить. — Что вообще случилось? Почему он привез тебя? — он пытается осторожно выяснить последовательность событий. Ему пришло сообщения с загадочным содержанием, которое Кощей незаметно для Алисы напечатал в тот момент, когда счел, что девушка уже почти в надлежащей кондиции: Спустись вниз, свет мой, у меня для тебя подарочек. На резонный и во многом недоуменный вопрос Иван ответа не получил, но просьбе внял, и был бескрайне удивлен, увидев дочь вываливающейся из машины супруга, да еще и на грани истерики. — Как…как…как ты вообще можешь любить его… — всхлипывает Алиса: «Да и как ты можешь любить меня?..» — Ты же такой…а…а… а он, — она утыкается в отцовскую грудь, сжимая пальцами ткань толстовки, — Ты же Иван-царевич! Ты герой! А он…он… Он похитил тебя и держал в башне пока ты не согласился остаться с ним, да? Она много размышляла об этом- как вообще подобная пара могла сойтись и столь долго просуществовать. Ей всегда чертовски хотелось узнать, но она ощущала, словно не имеет права спрашивать об этом. — Нет, не совсем так было, — Иван же не удерживается от искреннего смешка, — Я сам захотел остаться. Но и в башне, своего рода, тоже посидеть пришлось… Ну чего ты, солнышко мое, — теплые руки ласково гладят вздрагивающую спину, — Что он там тебе наговорил? Алиса поднимает голову, всматриваясь в ласковый, светлый васильковый взгляд, на мгновение замирает, а потом снова падает на мужскую грудь, заходясь в слезах. «Кощей, придушу, зараза», — краем сознания думает Иван, нахмуриваясь. И все же, одновременно он не может не ощущать, что эти слезы приносят дочери облегчения, словно пробитая плотина, смывая все тяжелое и затхлое на душе. «Прав, он абсолютно правильно мне все сказал», — думает девушка, переходя со всхлипов на почти что вой. — Я ужасная дочь, — захлебываясь слезами, проговаривает девушка — Я вела себя ужасно. — Тебе тяжело сейчас, я понимаю, — с улыбкой, несущей лишь самую малую каплю печали, произносит Иван, — Да и такого отца и с друзьями особо не познакомишь, и вообще, мне всегда хотелось сказать тебе, что мне жаль, что я не смог дать тебе нормальную семью. Полноценную. «Ту, которой ты бы могла не стесняться, а гордиться», — заканчивает он мысленно. — Да не нужна мне никогда была никакая другая, — всхлипывает Алиса, — Я все время боялась, что вы передумайте, что меня заберут, что…что я снова сделаю что-то не так. А потом злилась, что ты так ничего и не рассказал, не объяснил, и вообще, старался делать вид что ничего не случилось, и иногда мне казалось, быть может, мне приснилось… Хотя я сама ведь не хотела говорить… Вот понимаешь, злилась что ты не говоришь, но сама отказывалась, дура, — этот поток сознания прервать почти невозможно, — Но ты ведь не стареешь, правда? И все твои отлучки, это туда- в навь? И однажды я умру, а ты останешься, да? «Боже, ну какой же я дурень, мне нужно было придумать способ поговорить с ней обо всем этом, а я… А я не хотел сделать хуже и сделал», — с гигантской долей досады думает Иван. Тогда он потратил много ночей, размышляя о том, насколько в порядке Алиса после всего произошедшего. Но обсуждать что-либо она не хотела, и в страхе передавить он отступил, просто стараясь вернуть жизнь в привычное и понятное для девочки русло. «У моей дочери психологическая травма», — с тревогой размышлял он, стоя у доски, улетая мыслями далеко от рабочих обязанностей, — «Похищение, общение с Ягой, замок, навь…правда обо мне, ну оно не может все пройти просто так». Он, нервно кусая губу, размышляет о возможных вариантах — отвести дочь к психологу — это верный путь к тому, чтобы специалист признал все больной фантазией и настоятельно посоветовал лечить. Говорить с ним Алиса об этом не хотела, отделываясь общими фразами, не стремясь задавать вопросы и выяснять всю подноготную правды. — Быть может и к лучшему, — пожимает плечами Бессмертный в ответ на его тревожные рассуждения об этом, — меньше знает лучше спит. Если она спросит — ответишь, а не расспрашивает, так и на том спасибо. И ты не думал, что много подробностей могут мешать ей вести обычную — он не удерживается от особой интонации в этом слове, — жизнь? В ответ васильковые глаза мрачнеют, а белесые брови нахмуриваются. — Было и было пап, что об этом говорить, — так же пожимает плечами Алиса на все попытки проговорить ситуацию, — Тем более…мы же все равно живем как раньше? «По крайней мере, пытаемся», — с досадой мелькает в ивановой голове. Он понимает, интуитивно чувствует, что это подвисшее объяснение может еще аукнуться. И стремится сгладить как может, выдавая монологи, почти оставленные дочерью без ответа: о том, что они дома, и теперь все в порядке, о том, что никто не заберет и не отдаст ее. Все нормально пап, давай не будем говорить об этом, — почти что устало отвечает Алиса, и он со вздохом молча обнимает ее, прижав к себе. И потом, когда она становится старше, а их доверительные и близкие отношения внезапно пропадают, словно украденные той самой злой ведьмой, это конечно же всплывает. — Чья бы корова про правду мычала, а твоя бы молчала, — выразительно подняв брови, зло и язвительно бросает она на резонную реплику Ивана о том, что ложь об оценках в школе и том, с кем она проводит время его весьма тревожит. Он опешивает, в который раз почти до мурашек в кончиках пальцев подмечая, как становится в гневе лицо Алисы схоже с кощеевым. — Слушай, я понимаю, давай просто поговорим об этом, если у тебя есть вопросы и ты хочешь… — начинает он спокойно, на выдохе, наблюдая за тем, как дочь пренебрежительно фыркает и даже не дослушав его, демонстративно движется к выходу. — Не хочу я с тобой ни о чем разговаривать, — холодно бросает Алиса через плечо, оставляя на родительском сердце борозду. Разумеется, ей очень, очень хотелось — но из упрямства, странного злорадства и почти иррационального желания помучить то ли себя, то ли его, она отказывалась признаться в этом себе. Но теперь, кажется, время настало. — А… он всегда хотел, чтобы меня не было, — продолжает всхлипывать она, не дожидаясь ответов на свои вопросы, ибо, в общем и целом, во многом додумала их сама, — а мне всегда так хотелось ему понравится… Мне так обидно, пап. Мне обидно! — признает наконец она, во многом сама себе, — Мне обидно, что я как он! И что ты бы меня никогда не забрал, если бы не это!!! — Алисочка, ну что такое, ты совсем не как он, — нахмурившись, возражает юноша. — Нет, как он! — и утвердительный всхлип явственно убеждает Ивана, что спорить сейчас бесполезно, — Такая же ужасная…я вела себя отвратительно, а ты все это терпел, мне ужасно стыдно. Мне… «Мне так хотелось обидеть, задеть тебя…», — думает Алиса, вновь утыкаясь в уже мокрую от собственных слез ткань ивановой одежды, — «И почему, зачем?.. Сама даже не могу сказать… На тебе ли я злилась на самом деле?..». — Ты слишком хороший отец для меня, — жестко и безжалостно резюмирует девушка. — Алиса, я люблю тебя. Ты самая лучшая дочь, которая у меня могла бы быть, ты чего, — он продолжает поглаживать ее по голове и спине. — А я ведь тогда могла убить ее, — спустя мгновение молчания бубнит девушка, не поднимая лица, — Вот ты бы любил меня убийцей, а, пап? Ивану становится до сжатия сердца в комок грустно — те мгновения ему всегда хотелось стереть из жизни дочери. И одновременно немного смешно, ибо он смог полюбить когда-то и существо много хуже убийцы. — А как сама думаешь? — ласково произносит он, продолжая поглаживать короткие и жесткие волосы, совсем не та гладкость черного шелка, что была в детстве. Алиса поднимает голову, сталкиваясь с отцовским взглядом, и снова всхлипывает, протяжно выдохнув, — Я счастлив, что ты есть. И тогда…я не сделал все, чтобы позаботиться о тебе, — в глубине голубых глаз пробегает глубокая тень. — Твои родители, наверное, тоже совершали ошибки, — спустя паузу произносит девушка, укладывая голову на отцовскую грудь: теперь ее очередь выдавать столь желанные индульгенции. В ответ Иван издает ни то хмык, ни то подавленный смешок. — Что? — с недоумением переспрашивает Алиса, приподнявшись и пытаясь разглядеть что за выражение замерло на лице родителя. «Что ж, быть может я не так талантлив в родительстве, как моя матушка, но то, что все же лучше отца — это определенно», — с внутренней усмешкой думает он. — Да так, ничего, — улыбается в ответ Иван, — ошибки совершают все, и это нормально. — Вот он всегда считал меня ошибкой, — насупившись, с уже нескрываемой досадой и обидной произносит Алиса. — Это не совсем так, — уклончиво отвечает Иван. — Ты не умеешь врать, пап, — укоряет девушка, устраиваясь поудобнее на мужской груди. — Что правда то правда… — смеется он, — Но это правда не совсем так. Ему просто…трудно примириться с некоторыми вещами. — Ага, и самая главная из них я, — голубые глаза сверкают исподлобья. «Что ж, наверное, не стоит тебя переубеждать», — думает Иван, поглаживая дочь по спине. Быть может, Алиса и была права, но он предпочитал считать, что в отношениях его супруга и дочери еще не все потеряно. — Почему это вообще важно для тебя? — решается все же осторожно спросить он. В ответ плечи девушки дергаются в неопределенном жесте. Этот вопрос был достаточно болезненным, особенно после сегодняшнего обмена любезностями с господином Бессмертным. — А ты ведь заберешь у него мои вещи, да? — произносит Алиса спустя паузу, — В машине остались. И еще он мой телефон выбросил в окно! — Да, конечно, — Иван не удерживается от улыбки, которую тем не менее старается подавить, чтобы не раздражать дочь. — И передай ему, что он тоже не заслуживает, — насупившись, добавляет девушка. — Чего? — Не важно, просто передай. И Иван передает, не вполне понимая, о чем речь. Кощей в ответ усмехается — задним числом, но все же, ответ не такой уж и бездарный, хотя и близок к откровенному передразниванию. — Можешь ответить, что я знаю. — А может сам скажешь? — фыркает юноша, раздраженный тем, что не понимает, о чем речь, и ни один из этих двоих явно не собирается пояснять, — Что за игра в сломанный телефон через меня? Ладно она, но ты? — Хватит с нас пока разговоров, — усмехается Бессмертный, протягивая злополучную сумку супругу. — И это было жестоко, — продолжает Иван со вздохом, в общем и целом, скорее лишенным осуждения. Он мельком заглядывает в содержимое, с досадой сводя брови к переносице: «Дети так быстро вырастают, ужасно». — Жестокость — то, что выходит у меня лучше всего, свет мой, — безмятежно пожимает плечами Кощей. — И что ты там говорил на счет того, что не будешь вовлекаться, а? — спустя паузу с мягкой улыбкой произносит юноша, обвивая шею напротив руками. — Ничтожное исключение из правила, — оскаливается Кощей, прикусывая мочку уха собеседника, — Я сделал это для тебя. «Но нужно-то это было ей, во многом…», — Иван запускает руки в шелковую, черную копну, укладывая голову на плечо супруга. Он оставляет при себе суждение о том, что они неплохо дополняют друг друга в том, что касается воспитания, предугадывая, что это только раздражит Бессмертного. Тот вообще не любил напоминания об этой своей слабости на том самом балконе, когда Иван, обернувшись лицом к нему, с бездной отчаяния в глазах вцепившись в его плащ, выдал, показавшееся на первый взгляд безумным: - А если оставить все как есть? Ведь есть люди, что знают о нечисти и нави. — Их ничтожные единицы — мужчина поджимает губы. — Быть может, если их станет на одного больше, ничего страшного не случится? — Ты не можешь предсказать, что случится — звучит резонная реплика в ответ. Кощей всматривается в васильковые глаза чувствуя бездну злости на самого себя и всю сложившуюся ситуацию. В голосе юноши — ничем не прикрытая мольба, он открыт и распят в своих чувствах, а Бессмертный прекрасно знает, как и на что можно надавить. Вина, стыд, сожаление, пару рациональных возражений — он отчетливо видит, как разложить это, словно по нотам в мелодию грядущей разлуки. Все карты в его руках, осталось правильно их разыграть. Несколько тонких, правильно подобранных реплик, и он избавится от этой мелочной проблемы: Я понимаю, свет мой, но разве ей так не будет лучше? Мы найдем ей очень хороших родителей, пару, — тут нужна тонкая, едва ощутимая интонация, — обеспеченных, образованных, любящих. Она пережила очень сильный стресс, помнить его- большая ноша, а стереть и оставить вас рядом еще опаснее. Нужно позаботиться о ней должным образом. А если она не удержится и расскажет где-то об этом? Ее будут считать либо фантазеркой, либо сумасшедшей, а кажется, ей и так не просто найти друзей… Мнимая забота, завернутая в объективные доводы, и есть во всех этих тезисах и смысл, и резон. И он снова будет его, только его. Кощей Бессмертный как никто умел подводить оппонентов к краю, а затем последним, легким и элегантным толчком опрокидывать в бездну, оставляя у падающего стойкое ощущение того, что он оступился сам, что все происходящее — следствие неотвратимости, что иначе и быть не могло. Он проделывал это веками, с тысячами и сотнями. Пока он прокручивает в голове эти выверенные, точно стрелы с острым наконечником фразы, плечи Ивана понуро опускаются, между ними туго натянутой струной повисает молчание. Он до побелевших пальцев сжимает черную ткань плаща Бессмертного, и голова тоже опущена, скрывая хрустальное отчаяние в васильковых глазах. — Слушай, я…- Иван отнимает руку от плаща, прикусывая ребро ладони, стремясь удержать комок в горле, что уже предательски щиплет в глазах: «Боже, как же я облажался со всем этим», — Столько проблем возникло, у тебя, у нее, а я…я ничего не смог сделать. Тебе пришлось разбираться с Ягой, Василисе врать мне, а я еще так надавил на нее, чуть ли не обвинил в предательстве, угрожал… И Алиса, черт, она такая спокойная сейчас, но то, что случилось с ней ужасно и я… «Я просто не знаю, как все это исправить, наверное, ты прав», — думает он, но горло сдавливается, произнести это на физическом уровне больно, и тело почти мелко потряхивает. — И ты, как всегда, разобрался со всем, а я едва ли выразил хоть каплю благодарности, и если честно, то все еще так злюсь на тебя, ужасно злюсь… — все напряжение, тревога, затаенное ожидание удара в спину, что копились в нем долгие месяцы сходится в одной точке, намереваясь взорваться, — Но я не считаю, что у тебя холодное сердце, мне жаль, что я… Кощей, нахмуриваясь, осторожным, но твердым жестом приподнимает подборок Ивана, заглядывая в голубые, влажные глаза. — У меня его вообще нет, свет мой, — ласково оскаливаясь произносит он, проводя по щеке. — Да, — Иван издает сдавленный смешок, укладывая поверх руки Кощея свою, — Я же все время забываю, представляешь?.. — на этих устах сладко-горькая, открытая улыбка, и Бессмертный ощущает, как его холодную ладонь опаляет солёной, горячей влагой, что маленькой дорожкой украдкой скатывается по этому лицу. И Кощей на мгновение сжав челюсть буквально до скрипа, понимает, что проиграл. — Ну что ты… Иди сюда, — тихо произносит он, обхватывая лицо напротив обоими ладонями, ощущая, что кожа под ними буквально пылает, мягко, утешающе касаясь губ, а затем вовлекая в объятье — Тише, любовь моя. Это обращение — нечастый гость в их диалогах, призванное быть более легким для произношения Темным Князем синонимом того самого выражения из трех слов. — Ты последний во всей этой истории, кого можно назвать крайним, — когти скользят вдоль пшеничных кудрей, он чувствует, как судорожно и быстро колотиться сердце в груди, что он прижимает к себе. Иван сипло выдыхает, вжимаясь в крепкое и сильное тело, обхватывая спину руками. Прикрыв глаза, он сам тянется за следующий поцелуем, зарываясь в длинные волосы руками, и в несколько шагов они оставляют прохладу балкона чтобы оказаться в сумраке спальни. — Ты ведь пожалел, верно? — тихо спрашивает он после, утомлённо прикрывая глаза, наконец озвучивая то, что затаенным секретом лежало на дне шкатулки, которую они оба предпочитали не трогать, — О том, что когда-то дал свое согласие на все это. Кощей едва заметно улыбается кончиками губ. Что ж, ложь сейчас невозможна. — Это не важно, — и в этом ответе его супруг прекрасно найдет правду. — Это важно, — Иван отнимает голову от холодной груди, всматриваясь в лицо Бессмертного. — Что ж, всякому порой не чуждо чувство сожаления, верно? — мягко усмехнувшись, Кощей, заправляет за ухо примятый, непослушный локон, — Нам ли с тобой об этом не знать. В ответ у Ивана едва заметно дергается кончик губ — немного горько, и он утыкается лбом в холодное, острое плечо. — Ты хотел бы оставить ее, свет мой? — тихо произносит Бессмертный, опуская кончик носа, зарываясь им в мягкую копну волос. — Она не вещь, чтобы оставлять ее или нет… — печально выдыхает Иван, с горечью подмечая, что даже то, как Темный Князь говорит об этом, подчеркивает суть его отношение к данному вопросу, — Я хотел бы остаться ее отцом. Даже со всеми вытекающими последствиями. Кощей едва заметно кивает. Что ж, ответ на этот вопрос и так более чем очевиден. Но если ты пожалеешь — или пожалеет она, будет поздно –роняет Кощей ровным тоном позже, когда они вновь перешли границу яви и нави, на этот раз втроём. Иван молча кивает, ощущая, словно бы взял бесконечный кредит, который обязательно надо выплатить, и не вполне понимает кому должен: дочери, супругу, или им обоим. Во всяком случае, он не жалел никогда. Но было множество ночей, которые он посвящал размышления о том, жалеют ли они? Быть может, Алисе действительно было бы лучше в другой семье? Быть может, он совершил ошибку? Быть может, Кощей всегда был прав, с самого начала? Быть может, он оказался в этой истории эгоистом? Он не понаслышке знает, что любовь редко бывает простой в обстоятельствах, но буквально до скрежета когтей по душе чувствует своим чутким сердцем, что оставить Алису было бы не актом альтруизма, желанием сделать лучшей, а катастрофической ошибкой. Бессмертный с холодным отстранением считал катастрофической ошибкой ее оставить, но позволил себе совершить ее во имя того же чувства, направленного уже в сторону супруга. Единственного, кому он выбирал проигрывать из раза в раз. …Алиса же, выспавшись после этой глубокой и продолжительной истерики, выходит в ванну умыться — и разглядывает собственное опухшее лицо с размазанной косметикой, волосы, испорченные краской. Нос с горбинкой. Голубые глаза. Тонкие губы, острые скулы. Теплые ладони, бьющееся сердце. Глубоко выдохнув, она берет в руки бритву — и срезает все пряди под ноль, ощущая, как с каждым движением становится легче, и дышится глубже. — На голове был просто ужас, пусть отрастут нормальные, — с улыбкой произносит она, выходя на кухню и наталкиваясь на хорошо скрытое замешательство в лице отца. Алиса садиться за стол, мягкой улыбкой выражая благодарность за поставленную кружку с чаем — черный с мятой и малиной, Иван все ее вкусы и склонности знает наизусть. — Я хочу, чтобы ты рассказал мне. И хотя девушка не уточняет, что именно, отец понимает ее без слов. Она хочет знать, как Иван-царевич спутался с Кощеем Бессмертным, она хочет знать, как на его боку появилась татуировка (то, что эта та самая Игла она связала сама, почти сразу как они вернулись из нави), она хочет знать, как он жил все эти столетья, почему иной раз притворяется человеком, за что ее похитила Яга, и что именно ей было задолженно, она хочет узнать, была ли у нее бабушка и дедушка и какие они были, и отчего Кощей Бессмертный завел себе личину Константина. Она хочет наконец узнать, чья она дочь.