***
…Два года назад, в джунглях, когда Краузер ещё и сам был правильным, он смотрел — и терял голову, забывал себя. Леон улыбался ему, Леон протягивал руку и прикрывал спину, пока они пробирались в логово местного наркобарона, заигравшегося с вирусами, пока они искали ниточки от наркобарона к Альберту Вескеру, теневому изобретателю и вирусологу. Леон первым поцеловал его, Леон свёл с ума его своим гибким телом, наглостью и острым языком. Они день за днём, привал за привалом находили время, чтобы втереться друг в друга, войти — по очереди, отдаться — и взять. Эти две недели в джунглях сплели их, свили в команду, и Краузеру казалось, что накрепко. Леон, прошедший сквозь ад апокалипсиса, учил его улыбаться и жить, дышать не одной войной. Он сам учил Леона выживать на змеиных яйцах и надеяться не только на себя, знать, что его спина всегда прикрыта. Краузер думал — осторожно, помаленьку, чтоб не спугнуть, — что впереди есть какой-то вариант. Шанс. Но потом… Реальность пролилась на него смывающим всё хорошее, что только было или могло быть, кровавым ливнем сплошной стеной. Операция “Хавьер” закончилась, а рана, нанесённая мутировавшим наркобароном, так и не прошла до конца, о нет. Он стал заражённым, пусть это и не было видно. Леон распрощался легко и быстро, стоило им только сойти с вертолёта, — испарился среди правительственных недр в мгновение ока, как ни в чём ни бывало улыбнувшись на прощание. Для Леона оказалось ничего не значащим всё то, что было в густых и влажных тропических лесах. Медики на его жалобы все как один разводили руками: никакого легального лекарства от Т-Вероники не существовало, а по всем параметрам и показателям он и так был здоров как гризли. Руку, между тем, ломило, крутило, медленно, адски жгло, и из армии пришлось валить на нихрена не почётную пенсию аж в целых двадцать восемь лет. Его просто списали в утиль по всем фронтам. Краузер думал уже застрелиться нахер, и всё на том. Но тут ему пришло предложение перейти на другую сторону и съесть печеньку. А точнее, показательно скончаться в автоаварии и начать новую жизнь с работой на одну из самых тёмных личностей в истории. У Альберта Вескера, продавшего Т-Веронику наркобарону Идальго, был к ней и антивирус — и он нашёл Краузера сам. Сам дьявол предложил ему руку помощи, единственный из всех. Никто, кому когда-либо был верен и служил Краузер, ни единая живая душа — только Вескер. Дважды перечитав послание со скромной подписью “A.W.”, Краузер открыл в соседней вкладке карту горных дорог.***
Краузер следит за ним, за каждым шагом. Леон находит Эшли, снова её теряет, пробивается вперёд, сражается со всеми, кто встаёт на пути. Краузер щерится, снова и снова прицеливается в бинокль, гладит рукоять ножа за поясницей, чувствуя, как шевелятся внутри усики растущего паразита, его собственной высшей Плаги. Скоро… Скоро он встретит его лицом к лицу, на подступах к покоям Саддлера. Лорд, мнящий себя средоточием мысли, идеологом, волхвом, ведущим весь мир к путеводной звезде Лос Иллюминадос, велел заразить Леона паразитом, в надежде, что получит нового сильнейшего соратника. Но Леон рушит планы своей волей, Леон пробивается вперёд, сопротивляясь своей Плаге, — и теперь-то уж точно не нуждается в том, чтобы кто-то прикрывал его спину. Вескер досадует. Ему нужен образец высшей формы паразита, его приводит в ярость, как изначально чистый, продуманный, кристально ясный план с вхождением Краузера в секту и в круг доверия лорда Саддлера искажается каким-то выскочкой из американских спецслужб. Леон ломает всю стратегию, перечёркивает её своим нахрапом и нежеланием сдаться. Краузер Леона просто ненавидит, всего целиком, каждую клеточку его гибкого, тренированного — прекрасного — тела. Саддлер, Вескер и он сам — все они сходятся на том, что Леона надо убить, даже не сговариваясь. И именно Краузер выбирает для этого место и время. Леон всё так же не замечает его — раньше, чем он хочет показаться. Леон, даже со всей своей высококлассной подготовкой, не может иметь глаза на спине… Потому что со спины тебя должен прикрывать товарищ, твой напарник, всё верно. Но его бывший напарник, скорее, взрежет ему спину. Краузер спрыгивает с верхотуры металлических конструкций, молниеносный, бесконечно ловкий для своего веса и роста. — Так давно не виделись, камрад… Леон видит и не верит, Леон не хочет драться — и Краузера это бесит. Он нападает, подлавливает, стремится воткнуть свой длинный нож красавчику в глотку — впрочем, подойдёт и сердце. Леон уворачивается, защищается, практически не нападает сам — только чтобы отбиться, увеличить расстояние между ними. — Зачем, Джек… Мы же работали вместе! Краузера слепят эти слова, он прыгает со всей мощи, швыряя Леона на пол и мгновенно пригвождая всем своим весом. Лезвие ножа нависает над открытым горлом. Леон сопротивляется, Леон не хочет умирать. Его лицо, его тёмные — контрастом к русым волосам — ресницы едва-едва подрагивают, его голубые глаза… краснеют. Краузер удивлённо хмурится, чуть снижая напор, — и вдруг чувствует толчок. Изнутри, где-то за солнечным сплетением. Леон как слышит, как чует — и выгибается, их Плаги стремятся друг к другу. Заветренные, но всё ещё мягкие губы Леона изгибаются в улыбке, по его лицу ползёт алая сетка. Краузер с яростным стоном пытается втиснуть, всадить-таки нож ему в глотку. Выстрел выбивает нож из его рук, и он оборачивается, было, в ту сторону, подмечая длинную красную тряпку — грёбаная наёмница Вескера, похоже, решила сыграть в собственную игру и смешать всем карты. Он подозревал, что она предаст его и Вескера, он подозревал, что она только на своей стороне… Но Краузера хватают за голову, не дают переключиться на сучку в красном. Леон целует его, и он только и успевает заметить пропадающий алый отблеск в голубых когда-то глазах. Леон целует его — так же, как тогда, в южноамериканских джунглях. Или сильнее, чем тогда, или глубже, чем тогда, или… голоднее, чем когда бы то ни было. Из Краузера вышибает дух, он пытается, пытается вырваться, но его стискивают и вжимают. Леон вдруг становится сильнее во всех отношениях: он показывает, ведёт, демонстрирует. Леон сдирает ремни обвесов, закатывает одним движением порезанную майку и сдёргивает вниз камуфляжные штаны, стаскивает и свои — и обжигает, обжигает Краузера каждым новым сантиметром открытой кожи. — Давно не виделись, камрад, — шершаво шепчет Леон, уже не совсем тот тонкий мальчик в джунглях. — И я так скучал. Он стискивает член Краузера в руке — и тот ложится как родной. Покорно твердеет, встаёт в сраные милисекунды, и это пугает. Краузер замирает в его руке, прямо на нём, находит взглядом нож — но тот слишком далеко. — Дже-е-ек, — тянет Леон, проводя по члену, и Краузер очумело смотрит, как расцветают под влиянием паразита на его коже ветвистые линии — и бледнеют. Исчезают и появляются вновь. Краузер теряет голову, забывает себя — или только свою ненависть, помноженную на вынужденную верность тому, кто снабжал его лекарством от вируса, а после послал получить паразита в печёнки. Краузер стискивает его в ответ, выпрастывая из белья — почти такой же длинный ствол, как у него самого. Он касается головкой члена Леона своей собственной, чиркает по ней, как всего пять минут назад чиркал лезвием по лезвию в их металлическом танго. Краем глаза Краузер видит, как пропадает высоко во тьме красный росчерк платья. Наёмнице тут больше нет места. — Ты свалил, — обвиняет он, сжимая член Леона сильнее. — Сбежал в свои правительственные коридорчики. Камрад. Бросил меня. Леон медленно качает головой. — Это ты исчез. Меня перекинули в Австралию, срочная миссия, — но потом я искал тебя. И не мог найти, — на контрасте с сильной хваткой Джека он ведёт по его члену ласково, почти нежно, длинными умелыми пальцами. Краузер рычит — не верит. Вжимается сильнее, стискивает Леона до боли — глаза у того снова наливаются бордовым, тяжёлым, но он позволяет это, с косой улыбкой подавая бёдрами вперёд. Из Краузера выбивает весь оставшийся воздух. Всё переворачивается вверх дном. Всё становится другим, новым, иным. Они бешено срываются друг на друге, жадно сливаются на холодной металлической сетке, и Краузер вбивается во всё такую же узкую, крепкую задницу, вколачивает его так, что конструкция под ними дрожит в такт. Затем его сажают. Резко, безапелляционно сажают на себя, на свои бёдра, и Краузер соглашается на это. Он опускается на тонкий длинный член, пока Леон не стискивает его властно за бока, заставляя замереть. Всё идёт к чёрту, пока они остаются вдвоём. Время замирает, когда они останавливаются и бесконечно, бесконечно смотрят друг другу в глаза, голубые в серые, лезвие к лезвию, нож против ножа. Старые товарищи, бывшие враги, снова любовники. — Я помогу с девкой и Саддлером, — медленно, буквально по слогам роняет Краузер, нависая над ним на локтях. Леон аккуратно кивает, проводя ногтём вдоль свежей царапины на груди, которую сам оставил всего несколько минут назад, остро трогает ровнёхонько в паре миллиметров от неё. — Ты поможешь с Вескером и образцом, — тяжело добавляет Краузер, прищуриваясь. Леон замирает, распахивая глаза. Красное где-то плещется там, в их глубине. — После этого — только мы, камрад. Леон ласково, лучисто, ярко улыбается — Краузеру кажется, внутри снова ухает, тяжело и сладко. Паразит, конечно же, это только паразит. — Только мы, Джек. Краузер кивает и наклоняется, алчно и неторопливо, теперь-то неторопливо его засасывает, не желая больше отпускать. В них плещется тьма, поделённая одна на двоих.