Кофе между парами

Удар ногой в живот не дает ему встать. Вместо вздоха получается до того жалкий всхлип, что он не подумал бы никогда, что вообще способен на нечто подобное. Но сейчас Икар не может думать ни о чем, кроме острой боли. Перед глазами темные пятна. — Не вставай, придурок. И смех на фоне. Икар сжимается, старается стать меньше и незаметнее, руки прижимает к животу, а дверь хлопает, его мучители и непрошенные зрители уходят, смех постепенно стихает. Он жмурится, как будто это поможет проснуться в своей кровати и осознать, что все случившееся — ночной кошмар, а не его жизнь. Конечно, он не просыпается. Но зато перед глазами нет пятен, когда он их открывает. Боль становится не такой острой как при ударе, но дышит он тяжело и рвано. А еще точно опаздывает на занятие, чем обязательно привлечет еще больше внимания со стороны мудаков, распускающих руки. Он не слабак. Он не станет жалким и никчемным, как они того ждут. Икар втягивает воздух носом, звук свистящий получается. Он упирается ладонью в кафель, грязный и точно не на этой неделе вымытый. Как будто они специально выбрали самый грязный туалет. Пальцы скользят, но он приподнимается и сам не замечает, как следующий вдох делает уже ртом. Ему нужно быть на занятиях. Опоздать, соврать, что бегал курить, но все же прийти на занятия. Тогда, может, рожа Стэна Уинфри не будет такой самодовольной. Он поднимается на ноги на выдохе. Боль отдает в бок, и он стонет, но упрямо выпрямляется. Плевать на боль, он не даст лишний повод над собой издеваться. Точнее издеваться еще больше. Он идет на занятия, пускай даже потеряет сознание по дороге. — Я не жалкий, — говорит Икар, смотря на собственное отражение, пока моет руки. Он не задирает рубашку и намеренно не смотрит на ушибы. Там нет крови — о, Стэн делает все, чтобы ее не было! — а синяки появятся позже. Так какой смысл жалеть себя. Он умывается ледяной водой и повторяет: — Я не жалкий. Верит он сам в это или нет — другое дело. Сейчас главное собраться. Икар закручивает вентили и что есть сил старается игнорировать тупую боль. Рюкзак находится не сразу. Он слетел с его плеча, когда его грубо затолкали в туалет дружки Стэна. Икар видит свой рюкзак у самого унитаза, но дверь в кабинку закрыта. Прикрыта, думает он, и дергает на себя. Мальчишка на несколько лет младшего него, сидящий на крышке унитаза, вздрагивает и прижимает к груди собственный рюкзак. — Ты все это время был здесь? — почти воет Икар. Он не знает этого парня — тощего, в очках и с оленьими глазами. Большими и от того будто бы вечно напуганными. Уж Икара-то бояться точно нечего. — Прости, я… — начинает мальчишка, но сбивается. Икар фыркает и наклоняется, чтобы забрать рюкзак. Бок снова вспыхивает, перед глазами темные пятна, и стон боли непроизвольно срывается с его губ. — Я хотел тебе помочь, правда! — извиняющимся тоном продолжает мальчишка. — Но я подумал, что… Икар выпрямляется, круги перед глазами исчезают. Он закидывает рюкзак на плечо и бросает взгляд на свидетеля своих мучений. — Что и тебя отмудохают? — подсказывает он. — Знаешь, это делает тебя соучастником. Он направляется в сторону выхода, но тут мальчишка подрывается за ним. — Подожди! Мне жаль, что я тебе не помог, но я не такой, как они. Икар тяжело выдыхает и оборачивается. Он не знает, зачем останавливается. Он не знает, зачем вообще с ним разговаривает. Сейчас надо идти на занятия и стереть самодовольную улыбку со смазливой рожи Стэна Уинфри. — Слушай, я не ненавижу тебя, — устало произносит он. — Тебе вообще сколько? Тринадцать? Парень поправляет очки и выпрямляется. — Вообще-то шестнадцать. — Да? — со смешком переспрашивает Икар. И этот смешок отзывается болью, которую он старается игнорировать. Хочется сложить руки на груди, но он почти на сто процентов уверен, что это будет еще более болезненно, чем смех. — А выглядишь так, будто совсем недавно перешел в среднюю школу. Эти слова того, кажется, совсем не задевают, потому что он надевает рюкзак на оба плеча и смотрит все так же уверенно ему в глаза. — Я не самый смелый, знаю, и я точно поступил ужасно, но позволь мне доказать тебе, что я хороший человек. — Не надо никому ничего доказывать. Уж тем более мне. Я, как видишь, не особо важная шишка в этой школе. Парень полностью игнорирует его слова, делает шаг в его сторону и протягивает руку. — Патрик. Икар взгляд опускает на протянутую руку, но потом решительно ее пожимает. У Патрика оказывается неожиданно крепкое рукопожатие, и на его лице появляется неловкая улыбка. Небольшие ямочки на щеках делают его лицо еще более детским. — Икар. — Как древнегреческий герой? — Вроде того. — Мне нравится Древняя Греция. Икар вскидывает брови и медленно кивает. Самый странный диалог в его жизни. Еще никто не пытался подружиться с ним, используя его имя как предлог. — Теперь-то я могу идти? — спрашивает он. Патрик тушуется, и ямочки исчезают с его лица. — Да, точно, занятия же, — говорит он несколько неловко. — Я никому не скажу, что видел. — А что ты видел? — спрашивает Икар. — Как новенький нарвался на неприятности? — Скорее как группа самодовольных задир избила парня просто потому, что он переехал из другого города, — мрачно отзывается Патрик. В ответ Икар цокает языком. — Слушай, тебе все равно никто не поверит, так что не надо… — Можно пойти к директору, — перебивает Патрик. Икар закатывает глаза и тяжело выдыхает. — Это именно то, чего нельзя делать. — Он может помочь, — настаивает Патрик. — Нет, не может. Да и какое тебе дело? — раздражительно звучит в ответ. — Я… — Ты что? — выплевывает Икар. — Не хочешь, чтобы я плохо о тебе думал? Все, я никак не думаю. Мне все равно, окей? Успокой свою совесть и не вмешивайся в чужие проблемы. Он вылетает из мужского туалета и хлопает дверью. И жалеет об этом почти сразу же. Патрик точно никак не виноват в том, что новая школа, а значит, и весь переезд в целом превратились в настоящий ад. О таком не предупреждают в буклетах и не пишут на сайтах с кривой версткой. И уж точно он не так представлял себе новую главу своей жизни вдали от родителей. Не стоило себя вести грубо, но возвращаться некогда, да и вряд ли они еще когда-нибудь пересекутся в этой школе. Если Патрик не соврал, то он должен быть на год младше. Ну или ходить в среднюю школу, если все же соврал. Да у него даже голос как будто еще не сломался даже! Не важно, просто не важно. Икар следует собственному совету и затыкает совесть, назойливо повторяющую, что нельзя вести себя как придурок только потому, что день не задался. «День не задался» — так теперь называются систематические избиения. Самому смешно, и он бы посмеялся, но это абсолютно точно будет больно. Дверь в класс не закрыта, и он останавливается в дверном проеме под пристальным взглядом преподавательницы. — И где же вы были, мистер Дюпре? — Извините, я задержался, — говорит Икар и прочищает горло. — Неужели? — в ее голосе полно скепсиса, очки в тонкой оправе съехали на нос, она смотрит поверх них. По классу проходит смешок. Краем глаза Икар замечает самодовольное выражение лица Стэна Уинфри и то, как он переглядывается со своими дружками. Придурки. — Проходите, — наконец говорит преподавательница и машет рукой в сторону парт. — Спасибо. Икар устраивается за первой. Во-первых, далеко идти во время занятия — так себе идея. А во-вторых, у него нет ни малейшего желания смотреть на то, как Стэн перешептывается со своими дружками. Бок вспыхивает болью, когда он наклоняется, чтобы поставить рюкзак на пол. Икар кидает перед собой тетрадь и ручку. Больше для вида, чем потому что и правда собирается конспектировать. Взгляд дружков Стэна он чувствует спиной все занятие, но старается не прислушиваться к шепоту, звучащему через пару парт от него. Ничего нового или интересного он не услышит. Очередной виток издевок можно отложить и на потом, раз заканчиваться они все равно не планируют. Биология проходит как в тумане. Икар слишком увлечен собственными мыслями, чтобы действительно слушать, но время от времени задумчивое лицо, видимо, в тему, потому что его не спрашивают и никак не одергивают. Звонок вырывает из тяжелых мыслей, и он поднимается из-за парты. Успевает только поставить рюкзак на стол, когда плечо кто-то грубо задевает своим. Икар оборачивается и видит ухмылку на лице Стэна. Ну конечно. Кто же еще. В суматохе никто не обращает на это внимания, и он лишь вздыхает и закидывает рюкзак себе на плечо. Другой бы, пожалуй, задавался бесконечным потоком вопросов, пытаясь найти причину в себе или своем поведении, но Икар к самокопаниям не склонен, да и не был никогда. В коридорах он не пытается слиться с толпой или стать невидимкой. Стратегия, может, и логичная, но точно ни к чему не приводящая. Икар знает: если до него захотят докопаться, то толпа ему не поможет. А прятаться он не хочет из принципа. Он не слабак, а значит, не боится. Икар выходит из здания школы и заворачивает за угол. Курилка у деревьев — вторая по популярности, а это значит, дружки Стэна там тусоваться не будут. Да и одного избиения за день вполне хватит; для него так точно. Икар прикуривает и достает телефон. Листает переписки и останавливается на имени сестры. На мгновение отчаянно хочется ей написать: привет, Эм, у меня дерьмовый день, есть планы на вечер? Но что-то его останавливает. Икар даже палец над строчкой с их перепиской не заносит. Неужели это страх? Придурки в школе считают, что он должен бояться побоев, а он боится признаться сестре, что у него проблемы. Да уж, не так он себе представлял этот переезд, совершенно не так. Он курит, листая туда-сюда список диалогов, но так и не находит кого-то, кому сейчас хотелось бы написать. Икар знает, что его не осудят: с друзьями из прошлой школы они вроде как все еще поддерживают общение, и он вполне может им написать, но что-то не то. Как будто раньше он мог сказать им все, а сейчас абсолютно другая ситуация. Он тяжело выдыхает и засовывает телефон в задний карман джинсов. Надо рассказать Магне, обязательно надо. Она не станет ничего делать, не пойдет звонить родителям или жаловаться директору, как предлагал Патрик. Забавный парнишка, зря Икар все же ему нагрубил. Магна другая. Она прекрасно понимает, что некоторые вещи лучше оставить тайной. Он может ей доверять, так почему до сих пор не рассказал ни о чем? Тонкая клетчатая рубашка, надетая поверх футболки, совершенно не греет, и когда дует ветер, Икар жалеет, что не захватил куртку из школы. Это привлекло бы внимание, но он бы что-нибудь придумал. Наврал бы и выкрутился, но зато не трясся бы так, будто у него эпилептический припадок. Он докуривает второпях, но не из-за того, что боится опоздать на следующее занятие. В конце концов, на одно он сегодня уже опоздал, и его даже не отправили за это к директору. Холодный воздух проникает под рубашку, под футболку, и он тушит сигарету о подошву собственного ботинка. Тяжелое темно-серое небо висит над ним как шатер, и Икар бросает в его сторону беглый взгляд. Будет дождь, думает он, поспешно возвращаясь в школу. Эта мысль пролетает в потоке остальных, когда он заходит в здание, встраивается в поток учеников, поднимающихся на второй этаж, и направляется на литературу. Неотправленное сообщение Магне, оставшееся исключительно в его голове, так и зудит весь оставшийся учебный день, но руки к телефону все равно не тянутся. Икар никак понять не может — то ли он трус, то ли он все еще надеется, что справится со всем в одиночку.