Тебе нравится?

                    Эйфория.       Или как называется эта хрень?       Микки, конечно, не почувствовал её при первом же поцелуе с Галлагером, но в дальнейшем смог подметить взаимосвязь между их соединёнными губами и собственными внутренними ощущениями.       Но первое время Микки боялся, как чёрт – ладана, даже думать об этом.       Два с лишним долбаных года он мучил их обоих, прежде чем наконец сдаться.       У Галлагера не было проблем с этим: он показал готовность поцеловаться сразу после того, как первый раз запихнул ему член в задницу. И Микки был бы рад мыслить в том же ключе. Но не мог.       Ведь поцелуй – это что-то про чувства.       Чувства – это слабость. А слабость – это пиздец.       Тогда Микки не задумывался, что, оберегая себя от негативного, на его взгляд, исхода, он лишал себя и положительных моментов.       В голове потом часто проскальзывала мысль: что страшного бы произошло, если бы он тогда не отвернулся от рыжего и позволил ему сделать то, что планировалось.       Если бы понравилось?       Возвращаясь в настоящее, Микки понимал, что эта собственная беготня нисколько не помогла ему убежать от пугающих чувств, а всего-то отсрочила их неизбежное зарождение.       Стоило ему почувствовать, как Галлагер начинает от него ускользать и компенсировать то, что отсутствовало в их отношениях, где-то в другом месте, так преследующий много лет страх резко деформировался в абсолютно иную форму.       Теперь он боялся не подпустить его к себе, а потерять. И, вместе с тем, потерять всё то, что между ними было.       Доверие. Поддержку. Взаимное влечение.       «Он не боится меня целовать».       Не боится? Ладно. Получай.       И останься со мной.       Крайняя мера, которая помогла Микки выразить небезразличие.       И он хотел ещё.       Поэтому пригласил Галлагера к себе с ночёвкой. Зная, в какой ситуации находилась их семейка, он совсем не желал того, чтобы рыжий оставался на ночь в непонятном месте с тремя десятками других парней в комнате. Микки хорошо ориентировался в подобной херне. А неподготовленному человеку не стоило соваться в такие системы. Пусть у Галлагеров творился тот ещё бардак, Микки не беспокоился, когда Йен шёл домой.       А пока эти горе-родственнички разбирались с проблемами «отцов и детей», он старался ненавязчиво присматривать за рыжим. Да он мог сколь угодно звать его на ночёвки и делить с ним кровать. Одно «но»: для этого его отцу всего-то нужно было получить пожизненное.       Радовало то, что сегодняшняя ночь – полностью в их распоряжении.       Микки нервно расхаживал по дому, ожидая скорого прихода Галлагера, и думал, чем они смогут заняться в перерывах, когда их тела будут находиться на некоторой дистанции друг от друга. Он достал из-под дивана забытые там диски с фильмами и положил их в ящик к остальным, проверил холодильник на наличие пива и каких-либо съедобных закусок, сходил в душ, после чего ещё раз заглянул в холодильник, потому что подумал, что Галлагер может оказаться голодным, и его, наверное, нужно сначала накормить, если уж они планировали выжать из этой ночи максимум. Поэтому он раскидал по противню замороженные полуфабрикаты в виде пиццы-роллов и поставил их на разогрев в духовку.       Неожиданный стук в дверь заставил вздрогнуть. Микки знал, что это Галлагер, и с трудом удерживал себя от того, чтобы пулей метнуться к двери и с потрохами выдать своё нетерпение. Вместо этого он быстрым взглядом окинул дом и неспешно направился к двери.       — Хэй, — просиял Йен, когда дверь перед ним открылась.       — Хэй, — отзеркалил Микки и отошёл в сторону в приглашающем жесте.       Галлагер осмотрелся, задерживаясь взглядом на кофейном столике возле дивана: вместо горы пистолетов, пустых пачек от сигарет и смятых банок пива на нём лежала большая пачка чипсов и стояла бутылка колы.       — Здесь сегодня… довольно мило, — он усмехнулся и бросил рюкзак около дивана.       Сюрреалистичная картина – Галлагер в доме Милковичей. Микки смотрел на него и не понимал, почему так странно себя чувствовал сейчас. Они никогда не проводили время подобным образом: не ночевали вместе, не смотрели фильмы вместе, не трахались на кровати. Эта ночь начиналась как своеобразное свидание, но Микки даже не хотел допускать такую мысль.       Какое нахуй свидание? Это просто, блять, ночёвка.       Ночёвка.       С фильмами. Совместными и поздними перекусами. Разговорами. С кучей секса и поцелуев.       Стоп.       Микки осознавал, что произошедшее в фургоне станет неким стартом для нового этапа в их неопределённых отношениях, и что они повторят это не однажды, а поцелуи превратятся в обыденное занятие, но сама мысль, что сегодня он снова почувствует губы Галлагера на своих – и, возможно, не один раз – вызывала дикое волнение. И то, что они будут находиться наедине в течение нескольких часов, где их никто не потревожит, абсолютно не успокаивало Микки, а только наоборот – раздувало внутреннюю панику.       Галлагер стоял на том же месте и молча наблюдал за ним.       — Выбери пока фильм в ящике, — Микки неоднозначно махнул рукой в сторону телевизора и так вовремя вспомнил про духовку.       С лёгким румянцем на щеках он отвернулся, схватил прихватку с полотенцем и достал противень.       Галлагер щёлкнул зажигалкой и начал копошиться среди коробок с дисками. Он покрутил один из боксов с Сигалом на обложке и, как любитель боевиков, не смог не задать Микки вопрос в духе: кто сильнее – Сигал или Ван Дамм? Сам же он сделал ставку на последнего.       — Да он его за хвостик только так оттаскает.       — Ты ёбу дал? Видел этот «хвостик»? — возразил Микки. — Это могучий хвостик, так что не пизди. Сигал по-любому его захуярит.       Микки поставил закуску на столик и приземлился на диван.       — Нет, если это – Ван Дамм из «Двойного удара», потому что там двойной Дамм!       То, как рыжий искренне дурачился при этом, заставило Микки улыбнуться.       На экране телевизора шли первые минуты фильма «В осаде», и Галлагер, размахивая сигаретой и бутылкой пива в руке, присоединился к просмотру. Он затянулся и по привычке протянул сигарету.       — Я бы его трахнул, — выпалил Микки и взялся пальцами за слегка влажный оранжевый фильтр.       Он почувствовал на себе недоумевающий взгляд Галлагера и чуть не рассмеялся в голос от его реакции.       Кого он обманывал? Единственный человек, которого сейчас хотелось трахнуть, сидел рядом с ним на диване.       Микки всем телом ощущал присутствие Йена под боком из-за чего никак не мог сосредоточиться на сюжете боевика, который видел далеко не единожды. Он посмотрел на своё колено – оно несильно прижималось к бедру Галлагера и являлось их единственной точкой соприкосновения. Микки сделал большой глоток пива и перевёл взгляд выше: пальцы рыжего обвивали полупустую бутылку, а всё его внимание было приковано к экрану.       Сама беспечность. Словно витающее в комнате напряжение его никак не заботило.       Галлагер упирался ногами в кромку столика и сидел, откинувшись на спинку дивана. Его расслабленная поза вызвала у Микки безумное желание послать к чёрту все фильмы, содрать с него штаны и забраться сверху. А потом трахаться, пока ноги не откажут.       Внезапным бессмысленным комментарием Галлагер разрезал нахлынувшие фантазии. Микки толком и не понял, о чём тот вообще говорил, поэтому промолчал и встал, чтобы принести им по второй, а на обратном пути заодно захватить пепельницу и выключить свет.       В темноте он чувствовал себя более комфортно, поэтому на следующие комментарии Галлагера уже давал обратную связь. Пусть они оба знали сюжет наперёд, обсуждать какие-то детали друг с другом было вполне занимательно.       Они не говорили о поцелуе в фургоне. Микки даже был рад, что Галлагер не поднимал эту тему и не задавал ненужных вопросов. Но он знал, что теперь тот точно не отвяжется, потому что увидел «зелёный свет».       Он дал Галлагеру то, чего тот так явно просил, но понял, что сам при этом бесповоротно влип. Он трахался с ним. Позволял касаться без повода. Поцеловал его. Пригласил провести ночь вместе. Смотрел с ним в темноте фильмы и даже накрыл для него «поляну».       Блять.       Кто они теперь? Друзья? А, может, парочка каких-то педиков?       Вопросы такой сшибающей с ног волной врезались в голову, что он не заметил, как Галлагер уже несколько раз щёлкнул пальцами прямо перед его носом.       — Микки, приём! — улыбка расползлась по лицу Йена, когда Микки наконец кинул на него быстрый взгляд.       На экране сменяли друг друга надписи финальных титров.       — Чем ещё хочешь заняться? — спросил Микки без какого-либо намёка и прикончил вторую бутылку пива.       — Ты мне скажи.       Ему показалось, или рыжий заигрывал? А ещё как будто подсел ближе, пока собственный мозг пребывал в прострации.       Галлагер сидел, развернувшись к нему корпусом, и внимательно рассматривал со странным блеском в глазах. Рука его лежала на спинке дивана и подпирала голову.       Две бутылки пива не могли так накрыть.       Но когда тот немного сместился, Микки начал догадываться, поэтому он опередил его действия и метнулся в сторону кофейного столика, чтобы заткнуть рот закуской и отсрочить момент. Но всё, что он обнаружил, – пустой противень и точно такая же пустая пачка из-под чипсов на полу.       — Значит… — начал Йен издалека.       Микки достал новую сигарету и забегал глазами в поисках зажигалки, которой, как назло, нигде не было видно. Сбоку послышалось тихое хихиканье. Но сейчас он совсем не наслаждался этим звуком. Он хотел убежать. Найти бы только предлог…       — Теперь ты не отрежешь мне язык? — неизбежное подкралось слишком рано.       Галлагер пялился с опаской, но в то же время с интересом.       — С чего так решил?       Микки не мог сидеть на месте, поэтому, так и не взглянув в ответ, встал и продолжил поиски. Хотя он мог бы подкурить сигарету и без зажигалки, – лицо горело так, что любой фитиль бы заискрился от контакта.       Галлагер, видимо, решил сжалиться и протянул ему свою.       — Ну, ты поцеловал меня.       Вот зачем люди говорят вслух настолько очевидные вещи?       — Я в курсе, — бросил Микки и направился к холодильнику за пивом.       Позади вторили шаги. Галлагер нагнал его и встал в проёме между маленькой кухней и гостиной, после чего забрал из рук бутылки, поставил их на кухонную тумбу, а половину сигареты выбросил в раковину с заполненными водой тарелками. Окурок потух в одной из них.       — Я думал, что сегодня мы повторим.       Микки обернулся и посмотрел на плавающую в воде сигарету, ненароком давая Йену возможность подойти ближе. Он дёрнулся от неожиданности и на автомате сделал шаг назад, когда повернул голову обратно и упёрся взглядом в нижнюю часть его лица. Отступать больше некуда – в ноги упиралась тумба, на которой стояли запотевшие от перепада температур бутылки. Микки завёл руки за спину и вцепился в край столешницы. Он всегда прятал ладони, когда чувствовал дрожь в пальцах.       — Ты не хочешь? — вновь подал голос Галлагер. Блеск нетрезвого энтузиазма в глазах начал постепенно сходить на нет.       Микки представил возможный исход: он позволяет внутреннему страху получить власть, в итоге отшивает Галлагера, и оставшееся время они проводят в максимально неловкой атмосфере, а потом рыжий уходит и в ближайшем будущем продолжает лизаться с этим дедом. Или с кем-то ещё.       Сердце тяжёлыми ударами билось в груди. Микки смотрел на Галлагера – на его угасающую надежду в глазах, намёк на улыбку на губах – и понимал, что он совершенно не хотел и никогда не захочет делить его с какими-то непонятными людьми.       Так какого хрена?       — Я… — начал он неуверенно, когда отчаявшийся Галлагер уже собрался отступить и вернуться в захламлённую гостиную. — Типа… блять. Я типа не очень хорош в этом.       Боже, как же хотелось прямо сейчас провалиться сквозь землю. Даже столешница стала влажной под его ладонями. Он отвернул голову и почесал бровь. Не то чтобы он не умел или делал это впервые. Просто это был Галлагер. И облажаться перед ним совсем не хотелось.       Взгляд Йена после услышанных слов наполнился чистой нежностью, а губы вновь расплылись в улыбке. Он сократил расстояние и положил руки на край тумбы позади Микки, тем самым заключая его в ловушку.       — Да я тоже не спец, — не очень хорошая попытка успокоить.       — Давай заливай, — Микки саркастически кивнул головой и осмелился посмотреть ему прямо в глаза. Он совсем не считал его чайником или что-то типа того.       Галлагер выглядел как щенок, трясущийся от радости в ожидании лакомства. Микки перевёл взгляд на его губы и неосознанно облизнул свои.       Белый флаг.       Он хотел этого.       Больше не было смысла обманывать себя.       Поэтому, когда Галлагер приблизился и слегка вытянул шею, намереваясь «повторить», Микки не предпринимал попыток сопротивляться. Да, на мгновение возникло желание отвернуться от непривычной близости и убежать, но чужие руки на затылке и на шее, в любом случае, не позволили бы ему это сделать.       Он вздохнул и прикрыл глаза. Как раз прямо перед тем, как Галлагер прижался к его губам своими. Легко и почти невинно. А потом ещё раз – только уже более настойчиво.       Микки вышел из первичного оцепенения и начал несмело отвечать на поцелуй, который с каждым соприкосновением их губ становился глубже. Ладони Галлагера держали его голову с обеих сторон, но он не знал, куда ему деть свои руки, которые по-прежнему дрожали, только теперь от потребности прикоснуться, которая часто подавлялась и не находила выхода. В конце концов, он – на пробу – протянул их к бокам Галлагера и сжал пальцами его футболку.       Рваный вдох донёсся до ушей. Чей именно – неизвестно.       Сквозь туман в голове Микки слышал, как затарахтел еле работающий холодильник, а через разбитое окно просочились звуки сирен и голоса в рации. Вокруг – хаос и грязь. Немытая посуда позади в забитой раковине, заставленные всяким хламом липкие столы, замызганные вещи, кучами валяющиеся не на своих местах, вонь от немытых обитающих здесь обычно тел и их постоянных пьянок.       Казалось бы, чего хорошего?       Но именно сейчас, стоя в этом бардаке, Микки Милкович – сын проклятого гомофоба, целовал парня, который был ему небезразличен, и…       Ему это нравилось.       И он не чувствовал тех прекрасных бабочек в животе – заезженного клише девчачьих историй. Он чувствовал там фантомный нож, которым его пырнули, а теперь мучительно медленно поворачивали вокруг своей оси.       Страшно.       Но ему нравилось это новое ощущение, и он хотел запомнить его до мелочей. Поэтому не заметил, как собственные руки уже не просто держались за бока Галлагера, а хваткой обвивали его туловище.       Пальцы рыжего – в волосах. Шумное дыхание – теплом на левой щеке. Настойчивый язык – чёрт его дери, так и рвался пробраться в рот.       Микки замедлился и расслабил челюсть, а потом приоткрыл рот и на полпути встретил язык Галлагера, который уверенно скользнул по его собственному языку.       Остановись! Это всё неправильно.       Вот только тело, особенно член, не слушалось. Микки так и ждал ехидного смешка от Галлагера, мол у-тебя-встал-только-от-поцелуя, но ничего подобного не происходило. Только взаимный стояк, упирающийся в низ живота.       И язык.       Тёплый.       Влажный.       И такой развязный.       Микки боялся, что ещё чуть-чуть, и он начнёт постанывать прямо в рот Галлагера, поэтому небрежно лизнул его рот в последний раз и осторожно отстранился. Но тот не дал ему окончательно отдалиться и схватил за шею сзади, прижимаясь к его лбу своим. Оба дышали так, будто пробежали пару кварталов. Микки ослабил хватку на его спине и в очередной раз смял футболку по бокам.       Он снова это сделал.       Поцеловал его.       И он хотел зарядить себе леща за то, что так упорно не позволял произойти этому раньше.       В уголках глаз появилось предательское покалывание. Вряд ли в полутьме комнат можно было что-то заметить, но Микки держал веки прикрытыми. Посмотреть на Галлагера сейчас – за гранью сил.       Йен отпустил его голову, но только для того, чтобы расстегнуть мешковатые джинсы и просунуть руку внутрь. Микки шумно выдохнул в пространство между лицами и схватился за столешницу, когда чужие пальцы обвились вокруг и без того возбуждённого члена.       — Галлагер… блять, — всё-таки тихий стон вырвался из горла и прервал мысль.       Рука продолжила медленно размазывать естественную смазку по стволу, еле сдвигаясь из-за неудобного положения.       Микки почувствовал, как Галлагер коснулся его приоткрытых губ своими и прошептал практически ему в рот:       — Где хочешь это сделать? — даже шёпот не мог скрыть ответного болезненного возбуждения. — Для начала.       Полноценный сон сегодня мог идти к чёрту. Если они и будут завтра клевать носом, то, по крайней мере, запомнят эту ночь.       Вместо ответа Микки оттолкнулся от тумбы и, вытащив из штанов руку Галлагера, начал выталкивать его с кухни.       Сначала они сделали это на диване.       Два раза.       А потом – на кровати Микки. Лицом к лицу. Но в этот раз Микки первым полез целоваться, а потом кончил так, что еле встал на трясущиеся ноги, чтобы добрести до ванной и привести себя в порядок. И грудь Галлагера заодно.       В итоге план немного изменился, и они задремали перед рассветом. Рядом друг с другом. Вымотанные и более чем удовлетворённые.       Перед тем, как заснуть, Микки подумал о том, что был бы не прочь заканчивать и начинать каждый новый день подобным образом. Делать то, что действительно хотелось, без какого-либо страха и вечного ожидания наказания. Делать без оглядки на дверь, без ощущения постоянного преследования.       Он не знал, благодарить Галлагера или злиться на него за то, что дал ему попробовать кусочек иной реальности, в которой они могли бы жить, если бы не жестокая действительность.       И утром, когда тот снова нагнул его на диване, он гадал, смыла ли ночь остатки этой иной реальности? Что рыжий сделает перед уходом? Поцелует ли его при свете дня?       Надежда была.       Но умерла в этот же момент.       Потому что случился Терри.       И Светлана.       А потом – чёртова свадьба, на которой он так отчаянно целовал Галлагера в закутках перед самой церемонией, будто без слов умолял простить за всё и не оставлять одного. Будто этим поцелуем хотел показать неозвученные чувства, переполняющие сердце.       Но это не помогло.       Галлагер ушёл.       И в тот момент Микки понял, что ему, возможно, навсегда придётся попрощаться с той эйфорией, которую он испытывал, когда его целовал.