***
В той тиши, воцарившейся после вопроса, Берто Барси, не задумываясь, отдал бы Дьяволу душу, лишь бы пробить палубу насквозь и поскорей провалиться к акульим детям в океан. А ведь ещё этот гад смотрит пристально-пристально, точно такие слова легко предать забвению в считанные секунды. У дек-юнги даже проскочила предательская мыслишка всё замять, обернуть в фарс, отмахнуться и молвить: — Ой, да ладно вам, сэр! Но ведь засмеёт, как пить дать — засмеёт. Лучше уж не замалчивать, будто какой идиот: взялся играть, играй до конца. До твоего ли конца, или до гибели твоего врага — это уже другой вопрос. — Женщин, — смущённо буркнул Барси, уставившись на мыски своих рыжих сапог. Издеваетесь вы что ли, господин капитан? — Ах да. Ищу-ищу. — Смысла жизни там, случаем, не завалялось? — подал голос заложник, поглаживая шуструю негодяйку за ухом: та замурчала кошачью фривольную песенку. — Под тем пыльным графином? Такой интересный у вас шкаф, однако… кхм… — Увы! Смысла жизни в нём нет, и правды нет, и истина не здесь, — подхватив столь привычный тон, продолжил Максимилиан. — А под, как вы изволили выразиться, пыльным графином лежит другое: юношеская дурь, некоторые мечты и расчерченный план набега на Лондон. Могу потом, по нашей дремучей дружбе, подарить пару идей королевскому флоту Кастилии и Арагона. Как сие находите? — У вас ещё и юношеская дурь была? Madre de Dios, страшно представить… — отвлечённо, с той прежней ноткой флегматичности заметил дель Серна, но внезапный шквал грохота и неистовый крик заставил даже его, бывалого моряка, вздрогнуть от неожиданности. — Нашёл! Нашёл! — победным воем прокатилось по каюте, и дурно сколоченный столик, послуживший Максимилиану вместо лестницы, без пощады и жалости полетел в дальний угол. — Вы живы там, дон Максимилиан? — участливо поинтересовался маркиз, поскольку рядом с Фоксом на палубу обрушилось десятка два фолиантов и книг огромного размера, внушающего ужас. — Живой-живой, передайте дону Филиппу, пусть не празднует! Вот! — горделиво отряхнув от пыли сначала себя, а потом и толстенную книжицу старинного переплёта, Максимилиан любовно повертел в руках своё сокровище. Мягкий свет от канделябра заставлял густые, сочащиеся темнотой тени угодливо изгибаться и плясать в янтарном сонме робких бликов от свеч. Лис мимоходом стащил с конторки очки в круглой оправе, нацепил их на нос и, отлистав в самый конец, интригующе, вкрадчиво изрёк: — Счёт встал на девяносто седьмой. Давненько я не вшивал сюда страницы; всё недосуг, да и бумага нынче дорогая для таких забав. Думаю, за сотню будет. — Так вы ещё… их… и записываете? — ошеломлённо присвистнул корсиканец, за что удостоился укоризненного взгляда, сверкнувшего поверх очков. — Ну разумеется, юноша. У каждой из них — особые духи, свой любимый цвет, предрасположения к бархату или атласу, чуднóй шелест платья, поступь, манера говорить и одеваться, звучный адрес и памятное имя улицы. Тайные пристрастия в постели, раз уж на то пошло. И я бы был совсем чёрствым человеком, коли бы не черкнул пару страничек об их душе. Всего не упомнишь, vita hominum est. A быть галантным кавалером ой как хочется. Вот и пишу, чтоб не забыть, кому — лилии, а кому — азалии. — Послушайте, дон Максимилиан, а из Севильи, случаем, никого нет? — Дон Родриго, это нескромный вопрос. Я вам уж точно не скажу, и не пытайтесь выведать. Себе такой список заведите и ищите потом севильянок, — вполголоса прибавил Лис, чуть оскалившись. — Жадный вы, сеньор Фокс, — разочарованно промолвил испанец и лениво потянулся. — Ещё как! — согласился пират и вдруг замер на месте, поражённый, точно молнией, внезапной догадкой. Смуглые пальцы, украшенные перстнями изумрудной инкрустации, крепко стиснули кожаный переплёт книги. Пронзительный свист, так походивший на причудливую песню птицы, дважды прозвучал с верхней палубы. То был условленный знак: команда «Гекаты» вместе с офицерами нуждалась в голосе и решении капитана. — Чёрт! — тихонько ругнулся пират и поднял затравленный взгляд на дворянина Кастилии. — Дон Родриго, обмолвился ли я вам, что никогда не терял сокровенной веры в честь? Прошу вас, поклянитесь, что не вздумаете притронуться к книге в моё отсутствие. Слышите? Поклянитесь! — неистово и страшно не то приказывал, не то молил Фокс, вцепившись мёртвой хваткой в плечо своего гостя. — Обещаю! Клянусь вам, что не открою книгу, — нехотя процедил испанец, деликатно отстранившись и позволив себе чуть встряхнуть пирата за руку. — Спокойнее надо быть, кабальеро. Море, команда, солёные волны и абордаж ждут: идите за удачей, дон Максимилиан, и не тревожьтесь о делах. — Да-да. Благодарю. Простите меня…мне. Я бываю чрезмерно несдержан. Поймите, это правда очень важная вещь. Действительно важная для меня, — спешно протараторил Лис, бережно пристроив книгу на втором кофейном столике. Но всё же намёк на воспитание не позволил Максимилиану сорваться с места в мгновение ока. Как-то подозрительно и неловко улыбаясь уже из-за двери, пират все же решил объясниться, театрально махнув рукой: — Видите ли, сеньор, они не могут ждать, право, я должен идти немедля. — Так что вас останавливает? — вскинув бровь, спросил дон Родриго, и бесшабашный англичанин скрылся в кают-кампании.***
Вновь, как на серебряной паутине, хрупкая и невесомая, замерла под потолком тишина. Двое довольно долго молчали, позволяя времени убегать меж пальцев холодным песком, становиться крупной солью океана. Первым не выдержал кастилец. — Чего ждать, Берто? Он говорил всё одно про меня. А тебе-то и слова не бросил, — многозначительно кивнул заговорщик в сторону заветной рукописи. — Чтоб я? Да свою шкуру? А за вас, часом, не влезть в петлю? Давайте-ка вы сами, он вам и не такое спустит. — Помилуй, ты шутишь! Я связан словом, которое дал Максимилиану, и честью, не запятнанной в грязи измен. Идальго своим принципам не изменяют, уж поверь. Впрочем, ежели ты трусишь, имеет смысл отказаться от нашей затеи, — после справедливого негодования прибавил дон Родриго и подошёл к распахнутому настежь окну, створка которого страдальчески ударялась о переборку и всё силилась разорвать тончайшие путы белого тюля. Где-то совсем рядом, на зыбкой грани непроглядной синевы небес и зубчатых гребней чёрных волн зарождалась гроза. Первая молния, как старый толедский кинжал, вспорола бархат облаков и на миг высветила тускло-голубым огнём остро очерченное лицо испанца. Что-то зловещее всегда таилось в этом нарочито спокойном взоре, в аристократической привычке медленно и изящно скрещивать руки на груди, в мастерстве с достоинством держаться и вкрадчиво умолкать, коль того требует непостоянный случай. Тайный умысел очень давно вязал воедино многие порывы дона Родриго, но отчего-то Берто особенно ясно приметил это лишь сейчас, на пороге грозы и грядущего шторма. — И вовсе не трушу, — зашипел Барси. Подначка едва ли зацепила паренька, ведь изнутри и так грызло желание хоть одним глазком, хоть сколько-нибудь мгновений, но взглянуть на таинственный пергамент. С прерывающимся дыханием юнга посмотрел на дверь: а как вдруг вернётся, чего тогда соизволите сделать, сеньор Берто? Однако, по-видимому, капитан возвращаться не то чтоб не спешил — не думал, и всё тут. С трепетом, точно на первом в жизни абордаже, корсиканец взял в руки увесистый фолиант и чуть пригнулся к палубе, готовый рвать когти. Катастрофы не случилось, и из-за угла не полетел в голову подсвечник. Для начала очень недурно. Тогда молодой пират принялся жадно и расторопно бередить засаленные края страниц тонкими пальцами, за которые ему успели напророчить судьбу органиста и карманника. Добротно сшитая обложка не имела ни названия, ни оттиска, а первый глянцевый листок, верно, выпал и затерялся среди вороха бумаг несколько лет назад. Вдоль корешка вилась чуднáя надпись на неизвестном Берто языке, и все до единого листы были исчерчены той самой странной вязью, сливавшейся в красивые узоры. Нетерпеливо отлистав пять почти что одинаковых страниц, предварявших произведение Фокса, Берто впился глазами в первую, набросанную от руки картину. Окружённый тонким ореолом грифельных штрихов и венцов, заключённых друг в друге, на непрошенных гостей злобно взирал мужчина средних лет. Рука Барси предательски дрогнула, выдавая суеверный испуг: на ином развороте в мельчайших подробностях был зарисован взрезанный череп того мужчины, увенчанный убористыми пометками и символами. «Угрожать желаете, сэр? Входящим — смерть награда. Пусть так, да только и я не из трусов», — подумал юнга, оглянувшись на притворённую дверь. Остановиться в запретном познании он уже не мог, да и не желал. Тихо и раззадоривающе шелестел старый пергамент, и открывались новые, тайные миры Максимилиана. По соседству с пыльной закладкой, сшитой из накрахмаленного отреза кружева, два легионера, каких игрушками продавали на Корсике, поддерживали огромный разлинованный диск, бросив копья поотдаль. Книга звала, книга манила искушением, и Берто не смел противиться. Но с каждой строкой сокровенная надежда — узреть тех самых женщин — стала вдруг стремительно таять. Между бровей корсиканца означилась тонкая голубая вена, но, досадуя на образованность капитана, паренёк, сколь ни был прилежен, не мог выискать хоть что-то знакомое в дебрях блёклых букв и ровных апострофов. Разумеется, Барси знал наверняка: едва ли такой человек, как Максимилиан будет прост и открыт душой. Да и от команды в своё время не укрылось, что не перечесть всех языков, капитану в некой мере известных. Прежде все списывали это на то, что Фокс водился с многими портовыми купцами и оттого превосходно и бойко умел не только торговаться, но и говорить со всеми народами Старого и Нового света. Но нечто неладное всё равно чудилось юнге и в этой книге с кожаным переплётом, и в мимолётных фразах, прежде обронённых капитаном, и в его вычурных привычках. — Что? Что там? — звонко и живо грянуло вдруг совсем близко от виска корсиканца. Небывалая решимость и нотка стали чужого голоса заставили Берто дёрнуться в сторону: он успел забыть, что имел дело с человеком, не уступавшим Чёрту в характере. Впрочем, дон Родриго частенько ставил на сиё обманчивое впечатление от собственной персоны. Здоровой рукой дель Серна почти вырвал находку из цепкой хватки своего сообщника. Свечи всколыхнулись от порыва ветра и талые восковые слёзы упали на подставки; болезненно скрипнула старая рама, и какая-то дурная манера теней вдруг обрисовала вóроново крыло за плечом адмирала. Барси не смел молвить и слова — лишь завороженно глядел куда-то поверх пристальных сероватых глаз. И тут, стоило испанскому моряку мельком пройтись по тексту, как фолиант с негромким смехом был возвращён недоумевающему мальчишке. Закадычный приятель Фокса, не переставая смеяться, рухнул в кресло, так и не осознав, что не порадовал своим вторжением злокозненную Ивет. Прошло с полминуты, прежде чем гранд промокнул глаза чистым носовым платком и смог заговорить. — Актёр, Dios mio, актёр! Я же знал, что нескладно тут выходит. И ведь как он говорил, с каким огнём он говорил! Негодяй, воздадим ему честь, мой юный друг. Знаешь, что он оставил нам, Берто? — Просветите, коль знаете, — ядовито оскалился заговорщик, перелистывая от корешка к корешку дряную книгу. Раздражение уже завладело молодым пиратом, но из последних сил он пытался вести себя достойно. — Не писал твой капитан этой книги, поверь мне. Ты держишь нынче в руках редчайшей ценности вещицу. Генрих Корнелий Агриппа, рукописная «Философия природной магии» вместе с «Женским превосходством» в одном томе. Разумеется, они далеко не так глубоки, как сочинение, служившее опорой неттесгеймскому лекарю, но, признаю, я поражён изысканиями дона Максимилиана в этой области, — лучезарно улыбнулся дель Серна, хоть весёлое настроение водилось за ним довольно редко. Краска сошла с лица у Берто, и глаза долю секунды выражали какое-то горькое разочарование вперемешку с тоской. — «Философия», говорите? — спешно сменив тон на прежний, слегка дерзковатый, требовательно спросил корсиканец. — И что ты решил, Берто? Не верить мне теперь? А, впрочем, как тебе будет угодно. Однако никому не дано подменить чисел на сброшенных костях. Дон Максимилиан обманул нас, обманул нас обоих, и ни тебе, ни мне этого не изменить. Коль хочешь, спроси на досуге у вашего корабельного писаря, кажется Седерика. Он из германского рода торговцев и довольно образован. Думаю, он не откажет тебе в переводе текста, а так… Пользуйся случаем, у тебя над душой не стоит Святая Инквизиция, — нарочито протяжно и всё же как-то сбивчиво ответсвовал дон Родриго, неизменно щурясь куда-то вбок. Впрочем, Барси не заметил той странности и сердито поплёлся к выходу. — Я оставлю вас. У меня… у меня там вахта, — зачем-то стал оправдываться юнга и тут же прибавил со сквозившим в голосе недружелюбием. — Не вздумайте улизнуть в моё отсутсвие. И сами потрудитесь уже положить эту чёртову книгу на место: капитан явно не желал, чтоб вы её читали. Дон Родриго промолчал, лишь усмехнулся так, что дрогнули уголки губ, и кивнул в ответ на слова юноши. И когда разочарованный, одураченный Берто Барси покинул капитанскую каюту, отказавшись от несчастливого трофея, лихорадочное оживление маркиза показалось из-под умело наложенной маски безразличия. Дель Серна как мог с осторожностью переложил негодующую пленительницу на забытую хозяйскую куртку, наклонился к завалам и раскрыл нужный ему потрёпанный томик. — Обманывайте и дальше своих юнг, сеньор Фокс, а меня вам не провести. Чушь можно подавать до боли изящно, можно подавать с виртуознейшим апломбом, но под собой она всегда будет иметь нечто материальное, существующее. Каркас, остов, если угодно. И слишком гладко получалось у капитана «Гекаты» распространяться о заветном перечне дам, так что дон Родриго стал подозревать своего друга в правде. Максимилиана с головой выдал неосторожный взгляд на упавшую книжонку, совсем некстати раззявившую пасть. Настоящая надпись на полях, изукрашенная вензельками, гласила: «Автором поправок и заметок считать очаровательного хозяина книги. Адреса писаны им же». Около гравюр с обеих сторон теснились стройные ряды букв, нарочито выполненных в готическом стиле. Слева подробно описывались впечатления, планы наступательных любовных кампаний и прочие франтовские ухищрения, а по правую сторону, под выполненными в красках флагами держав, значились имена и названия улиц. Пожелтевшие страницы «Старых карт Магреба» хранили в себе славный, приятный аромат гранатов и мавританских, чуть горчащих апельсинов — точно такой же оставался в каютах по уходу капитана, если только Фокс не курил. Дель Серна проворно схватил попавшийся под руку замятый лист, обмакнул чёрное перо в резную чернильницу и переписал парочку корсарских заметок. Так, исключительно на память.