Согреть

      Это — казалось, — так просто.       Осторожно укрыть вторым одеялом. Подоткнуть оба их — одеяла — под ноги. Может быть, чуть прибавить температуру на регуляторе.       Теперь пришел черед Кэйпы просыпаться от кошмаров. Только уже не от собственных.       Мейсу снится лед.       Жидкий синеватый холод вливается в поры кожи, осушая сосуды, разрывая нервы, ломая кости. Мейс стонет во сне. Он не хочет умирать.       Кэйпа знает, что ничего нельзя сделать — только разбудить.       Но смысла в этом никакого нет: мертвенный, убивающий жидкий лед приходит вновь и вновь, как только Мейс забывается сном, преследует кошмарными видениями.       Согреть.       Кэйпа кладет ладони, горячие и сухие, на плечи дрожащему в полузабытьи Мейсу, стараясь передать ему немного тепла и спокойствия.       Не помогает.       Побелевшие от напряжения губы Мейса что-то шепчут. Разобрать невозможно. Этот полусон-полубред отнимает его, иссушает изнутри, выматывает. Сон-вампир, сон-смерть.       Осторожно коснувшись рукой лба Мейса, Кэйпа убеждается, что жара нет. Просто дурной сон.       Дурной, мать его, сон, которого бы лучше никогда не видеть.       Повинуясь инстинкту, влечению или черт еще знает чему, Кэйпа ложится рядом — поверх одеял, так, чтобы иметь возможность обнять Мейса всего — как можно больше и теплее.       Беспокойный сон не прерывается, но от прикосновения Мейс становится спокойнее. Утихает бешено бьющийся пульс.       Кэйпа ничего не хочет — просто согреть. Провести руками по спине, так, чтобы Мейс почувствовал, что кто-то рядом. Чтобы прижался покрепче, не разбирая, друг ли, враг ли.       И Мейс чувствует. Он вминает в себя Кэйпу одним безапелляционным объятием, в забытьи, все еще в плену удушающего кошмарного сна. Тяжело, сквозь зубы выдыхая, утыкается носом в подвернувшуюся ключицу.       Кэйпа морщится: футболка, сбившаяся в подмышки, вся насквозь мокрая от пота.       Это — страх. Холод.       Лед.       Нужно с этим что-то делать. Кэйпа стягивает покрытую пятнами футболку с Мейса, оглядывается в поисках сухой одежды, но не успевает встать — ручища Мейса удерживает его, укладывая обратно: на сей раз набок, свиваясь в двойной эмбрион.       Дыхание Мейса теперь над ухом Кэйпы, но — ровнее, чище.       Руки настойчиво вцепляются, прижимают, ощупывают. Жадные руки.       Кэйпа чувствует, как его бросает в жар — и до звона в ушах толкается пульс. В кончики пальцев, сжавших простыню, в зажмуренные веки. Как, наполняясь, подрагивает и поднимается член, неосторожно задетый Мейсом.       Трудно понять, спит ли все еще он, или уже нет. Широкий лоб, покрытый испариной, упирается в затылок Кэйпы. А в левое бедро — упрямое доказательство, что Мейс окончательно согрелся.       Это немного обнадеживает.       Чувствуя, что нужно, пока не поздно, уйти и забыть, Кэйпа пытается повернуться — но получается не очень: объятие у Мейса, даже в отключке, крепкое. Но бросить пару взглядов через плечо все же вышло — и Кэйпа теряет дар речи.       Мейс не валяет дурака. Не притворяется. Мейс все еще спит.       Кошмар отступил — это верно. Но беспамятство все еще не оставляет Мейса, и Кэйпа вновь двигается к краю узкой каютной кровати — пока не поздно.       Ладонь Мейса ложится на живот Кэйпы, увлекая обратно — к горячему телу, к головокружению, к погружению в чужой сон, переставший быть пугающим.       Он едва не вскрикивает, когда решительно восставший хер Мейса упирается прямо в межножие; и совершенно все равно, что они оба пока одеты.       В конце концов это можно быстро решить. Немного помогая себе, приподнимая бедра, Кэйпа стаскивает эти странные шорты, одолженные кем-то из спасательной экспедиции. Странные и непривычные — потому что чужие, потому что ни у него, ни у Мейса не осталось ровным счетом ничего собственного.       Обнаженная кожа покрывается мурашками, и это несмотря на отрегулированный термостат. Кэйпа прикрывает глаза, втягивает ноздрями воздух. И поддевает рукой резинку пижамных штанов, охватывая ствол мейсова члена. Кажется, Мейс не возражает. Приглушенный рык доносится до слуха Кэйпы.       Что дальше — не слишком ясно. Озноб, все еще охватывающий Мейса, заставляет эгоистично тянуть одеяло и Кэйпу — на себя, ближе, теплее, еще теплее…       Согреться.       Член Мейса попадает между плотно сомкнутых бедер Кэйпы, и стон, уже ничем не сдерживаемый, вырывается из глотки. Вот так совсем тепло.       Сглотнув и едва удержавшись, чтобы не опустить глаза, Кэйпа в ужасе чувствует, как его собственный возбужденный ствол колыхнулся вперед — с движением Мейса. Тепло тела, плотно сжатые бедра… Мейс еще толкается вперед, и тут же, выдыхая в затылок Кэйпе, подается назад.       Но маневр обманчив: Мейс всего лишь увеличивает амплитуду, и, спустя мгновение, вновь вонзается между ног Кэйпы. Уязвленный тем, наколько это его заводит, Кэйпа, подначивая, прижимается плотнее — и между бедер проглядывает темная от прилившей крови головка. Он чувствует, как скользит вперед и назад большой напряженный хрен, и понимает, что, в общем и целом, согревать можно и таким образом, почему бы и нет, в конце концов…       Мейс двигается все беспорядочнее и быстрее, толкаясь и задевая и без того ноющие яйца Кэйпы. Бедра с внутренней стороны становятся влажными от смазки или пота. Сжимая зубы, чтобы не закричать, Кэйпа бы не отказался подрочить, но опасается, что, если все-таки разбудит приятеля в такой момент, то окажется в роли самца богомола — Мейс просто кончит и откусит ему башку к такой-то матери.       Долбанные лунатики.       Хриплый стон, переходящий в его собственное имя, однако, возвращает Кэйпу если не на грешную землю, то на грешный спасательный корабль, перетаскивающий их тушки на родную планету. Но раздумывать уже некогда, чертов сраный Мейс с его бредом…       Когда ритм достигает апогея, и Кэйпа уже всерьез собирается разбудить Мейса и вставить тому по первое число, что бы там Мейс ни думал по этому поводу, как два или три отрывистых, с оттяжкой входа-выхода — и дорожка белесых брызг выплескивается на руки, яйца и живот Кэйпы.       Он до этого думал, что кости трещать не могут. Что это такое фигуральное выражение. Однако в тот момент, когда Мейс прижимает его к себе, вновь не давая скрыться в суровой реальности, Кэйпа ощущает, что зря не рискнул; раз уж Мейс его все равно собирался прикончить таким экзотическим способом.       Кэйпа дотягивается до валяющейся на полу футболки Мейса — нужно убираться наконец из этого кошмара на двоих, принять душ — потеки подсыхающей спермы на животе и ногах до дрожи в коленях его возбуждают, и он бы не отказался подрочить прямо так, покрытый ими. Но хорошо понимает, что до собственной каюты еще нужно добраться — по пересеченной местности из нескольких коридоров.       Поэтому он почел за лучшее стереть с себя следы — футболку он все равно собирается оставить в прачечном отсеке. Поправляя пижамные шорты, Кэйпа пробует натянуть собственную майку пониже — прикрыть волнение.       Долбанный Мейс.       Теперь, согретый как следует, он спит сном младенца, раскинувшись на освободившейся кровати. Кажется, даже похрапывать начинает, когда Кэйпа, оглядевшись, выскальзывает в коридор.

***

      Вглядываясь в сводчатый потолок каюты, Мейс приходит в себя. Впервые за много месяцев он просыпается в хорошем настроении, без остатков отступающего кошмара, затухающего в сознании.       Он не помнит толком, что ему снилось. Вернее, помнит — холод, истинный, изначальный холод.       Только вот потом что-то меняется.       Ему удается согреться.       Кто-то помогает ему.       Собираясь завтракать, свежий и отдохнувший — чего уже давно не бывало, — Мейс с удивлением обнаруживает у самого порога нагрудный коммуникатор Кэйпы.       Хмурится, стараясь понять, что бы это могло означать.       Пальцы сжимают пластиковый корпус. Едва ощутимый запах кожаного шейного шнура поднимает странную волну…       О, нет. Только вот эротических снов про этого задрота не хватало.       Или хватало. Мейс еще не решил.