Романтика мертва, но я — живее всех живых

Почти всю дорогу Старатель и Шото просидели в полной тишине. Только звуки назойливых капель дождя и редкие комментарии личного водителя как-то вырывали их из вакуума мыслей в реальность. В какой-то момент младший сын не выдерживает: — Все же я не понимаю. Как ты можешь быть настолько уверен в его словах? Тойя — конечно же речь снова о нем. Мужчина устало выдыхает, все так же меланхолично смотря в окно на меняющиеся пейзажи городской чащи. — Геройская Комиссия, — перебирает варианты Шото, — они ведь знали о нашей ситуации? Они помогли тебе скрыть случившееся, чтобы твой имидж остался чистым в глазах общественности? Чтобы люди искренне верили, что старшего сына… вовсе никогда не существовало? — Да, — наконец-то подает мужчина и медленно моргает. Ему тяжелее дышать уже от одного упоминания случившегося. Его сердце останавливается каждый раз, когда он вспоминает тот злосчастный день. Круглое детское лицо его сына, россыпь свежих ожогов на животе, груди и руках и отчаянный вопль забитого в угол зверька, который всего лишь хотел отцовского внимания. Поддержки. Принятия. — Так почему ты веришь… — Шото, — прерывает мужчина безынициативно. — Дело не во внешности и не в ДНК-тесте. Дело в том, как он говорил. Как строил свою речь. Какой план мести родился в его голове. Кто угодно мог украсть личность Тойи, — имя Старатель произносит неожиданно нежно, бережно, будто боится даже заочно причинить израненному сыну боль, — но его манера речи и его чувства к тебе… — Ко мне? — Ты был слишком мал, чтобы запомнить. В тот день тебе не было даже года. Совсем малыш, — Энджи грустно улыбается, неожиданно для себя сумев найти капельку света в окропленном мраком воспоминании. Последние секунды до полного бесповоротного краха их семьи. До того, как их дом рухнул в раскаленную бездну ада. Не поймите неправильно, отношения в семье и воспитательные методы (не говоря о целях на своих детей) Старателя с самого начала нельзя было назвать здоровыми. Но все было относительно (насколько это вообще возможно в случае Энджи) хорошо — ровно до момента, пока глава семейства не узнал, что Тойя не сможет составить конкуренцию Всемогущему. Что он в принципе не может быть героем из-за своего тела, которое унаследовало толерантность к холоду — но не к огню. Новости от врача разделили жизнь Старателя и Рей на до и после. Но даже болезненные амбиции мужчины какое-то время оставались за кадром. Члены семьи Тодороки умудрились сохранить хрупкое подобие гармонии, а на Натсуо, который не унаследовал огненной причуды, не было оказано никакого давления. Все было относительно спокойно, пока на свет не появился Шото — так в жизни Энджи начался очередной виток надежды и помешательства. Рождение Шото свело старшего сына с ума: с этого момента на его существовании официально поставили крест. Тойя больше не нужен Старателю. Он — не больше, чем сломанная игрушка, которую невозможно починить. И ведь согласитесь, гораздо проще купить новую, улучшенную версию — на замену старой и бракованной вещи. Так все и закрутилось. И вот наступает тот самый момент. Тойя пытается достучаться до родителей, но его не слышат. В порыве чистой ярости он замахивается на малыша. Старатель чудом успевает остановить сына от непоправимой ошибки, а Рей — увернуться, закрыв своим телом младенца. Шото в порядке. Он цел и ничего не понял из увиденного. Но именно после этого инцидента вселенная семьи Тодороки разделилась на мир людей и мир «героев». — Он пытался причинить тебе вред, — это еще мягко сказано, но признаться Шото в том, что старший брат пытался без преувеличения убить его, — было бы слишком. — Я знаю, что жестоко было разделять вас. Что ты заслуживал общения с Фуюми и Натсуо, но Тойя… Тойя был непредсказуем. И чем дальше, тем больше. Мы с Рей не смогли его вразумить. Не могли контролировать его. Процесс саморазрушения был запущен, чтобы потом, — Старатель не продолжает. Он с трудом сглатывает, так, будто в горле — ком, и неосознанно кладет руку себе на сердце. — Я убил его. Убил. Потому что был отвратительным отцом. Каждому из вас. Неглект, больные амбиции, отношение к вам, как к моей собственности, с которой я имею право делать что угодно, — я был худшим из отцов, — Старатель проигрывает самому себе. По его щекам впервые за долгие годы текут слезы. — Отец, — Шото поворачивает корпус к отцу и раздумывает, стоит ли поддержать его или лучше повременить с прикосновениями. — Даби безумен, но я узнаю в его речи Тойю, — мужчина торопливо вытирает правую сторону лица от слез, пытаясь скрыть от сына следы преступления. — Прости, Шото, — продолжает после небольшой паузы Энджи и наконец решается посмотреть младшему сыну в глаза. — Его жгучая ненависть к тебе — это моя вина. Моя и ничья больше. Тойя… с самого детства был крайне чувствительным ребенком. Очень смышленым. Он видел нашу семью насквозь, будто маленький психоаналитик, — мужчина горько улыбается одной стороной и шмыгает носом. — Он прекрасно понимал, что со мной не так. Понимал даже ситуацию Рей. Он был очень проницательным и всегда… казался мне старше своих лет. Несмотря на то, физически Тойя был маленьким и хрупким, это компенсировал его острый ум… но еще больше — его не по годам израненное сердце, — мужчина закрывает глаза руками и грузно выдыхает. — Пять жизней. Я сломал пять человеческих жизней. И это — пять самых близких и родных мне людей. Что я за монстр? — мужчина ломается. Он бесстыже предается рыданиям, которые сдерживал больше десяти лет. Которых не позволил себе даже на похоронах Тойи. Даже после того, как шесть лет назад почти поверил, что его старший сын погиб и уже никогда не вернется домой. Молчание. Крупные капли дождя по ту сторону тонированных стекол. Кряхтение водителя за поднятой перегородкой. Немые слезы под аккомпанемент тяжелого дыхания. И уставший взгляд Шото куда-то перед собой. «Выходит, это правда?»

***

«В конечном счете я не смог убежать от своего предназначения». «Приветственная» речь Профессора сливается в непереводимый кисель и не проходит дальше мочек Кейго. Он обнимает себя одной рукой и смотрит куда-то в сторону, фиксируя взгляд на едва заметном пятне на полу. Таками впервые переживает на себе неизвестную причуду телепортации, но вкус тошноты во рту не сравнится с тошнотой ментальной, которая до сих пор душит — душила еще на поле боя. Он сделал свой выбор, он протянул руку Даби. Он встал на путь, который отрицал и порицал. С другой стороны — а разве прежний путь он выбирал самостоятельно? Четырехлетний ребенок, который уверовал в героев. Который впервые пережил что-то положительное в своей жизни, да и то это положительное было связано с тем, что он больше никогда не услышит оглушительные вопли отца-тирана и не получит от него удар в спину. С этого все началось. Этим все закончилось. Кейго пришлось покинуть помойку, которую он считал домом. Бредя за руку с матерью к ближайшему вокзалу, он не оглядывался по сторонам, однако постоянно ощущал вибрацию в крыльях. В один из вечеров на вокзале, когда его мать, сидящая на грязной серой плитке, заснула, он почувствовал ни с чем не сравнимый всплеск. Крики. Образы. Кровь. Он просто не мог оставаться в стороне — от бездействия ему всегда становилось физически больно. Ребенок ринулся вслед за ощущением. Туда, где развернулась трагедия. Так Кейго впервые спас людей, после чего его заметили в Геройской Комиссии. Мать с радостью продала своего сына «хорошим людям» в дорогих пиджаках. Сын даже не сразу понял, куда из его жизни исчезла зависимая и беспомощная мать. Пять лет — не тот возраст, чтобы принимать поворотные решения в жизни. Разве можно доверять словам индивида, у которого даже паспорта нет? Который даже в первый класс не пошел? Который ничего не видел за стенами своего забитого мусором, наркотиками и алкоголем дома? С поправкой на мелкое воровство — чтобы прокормить мать и не сгинуть самому. Старатель стал его проводником в мир героев. Старатель — стал освободителем и одновременно с тем причиной, по которой Кейго из одной клетки перебросили в другую. Но прутья сгнили. Кейго на свободе. Впервые за двадцать три года своей жизни он может делать что угодно… и он выбрал Лигу. Часть его искренне разочарована, что Кейго не пошел по знакомому пути. Если отбросить мишуру пиара и смыть кровь Комиссии, Кейго нравилось помогать людям. Парень искренне горел тем, что делал вне миссий, когда ему приходилось отыгрывать роль тайного агента и убивать неугодных по указке Президента. Простая помощь, банальное спасение, защита гражданских от злодеев — Таками не нужно было ввязываться в насилие, чтобы по-настоящему помогать людям. «Почему ты не выбрал Старателя?» — полузабытый детский голос в голове пробирает Таками до мурашек. Действительно, почему бывший герой отвернулся от человека, одно существование которого спасало от самоубийства? Когда становилось до отчаяния плохо. Когда спину сводило от перенапряжения мышц. Когда в ушах гудело от чрезмерного использования причуды. Когда в глазах двоилось от долгого наблюдения на большой дистанции. Когда живот сводило от голода. Когда недосып выбивал почву из-под ног… и это лишь последние относительно спокойные годы. А до того были бесчеловечные тренинги, эксперименты, насилие и изучение способов склонения врага на свою сторону. Способов выуживания информации. Правда в том, что Хоукс был не только излюбленным оружием Комиссии. Он был главной шлюхой Правительства. Кейго всхлипывает неожиданно для себя. Перед глазами вспышкой замирает черная фигура. Ни лица, ни голоса — только огромные руки, костюм, а потом… — Хоукс? — обеспокоенно обращается к парню Тога. Она собирается положить Таками руку на плечо, но он действует на опережение, отшатываясь от подруги. «Почему именно сейчас?» — недоумевает Кейго, прогоняя из головы флешбэк. — Кейго. Мое имя Кейго Таками. Я больше не Хоукс, — сухо исправляет Химико парень и отходит от членов Лиги подальше, переводя внимание на комнатное растение — специфичный цветок, разросшийся на полтора метра в высоту и на метр — в ширину. — Приятно познакомиться, Кейго, — улыбается Химико. Спиннер, которого Профессор уже освободил от причуды Влада Кинга, без слов качает головой, так и говоря: оставь его. — А где Твайс? — наконец вспоминает Химико и испуганно смотрит по сторонам. — Расслабься, он… в порядке, — Компресс, которого члены Лиги заботливо переложили на диван, кивает куда-то вниз. — Во внутреннем кармане, слева, — Химико подходит к другу и достает один из шариков. — Да, вот этот, — говорит темноволосый. Шарик исчезает и на его месте вспышкой воплощается Твайс. Он изумленно смотрит по сторонам и встает в позу, но, осознав, что он в безопасности, Джин успокаивается. — Черт тебя дери, Компресс, ты как? ХУЛИ ТЫ НЕ СДОХ! — Паршиво. Переломало меня знатно, — Компресс поднимает глаза на Профессора и тот нехотя встает с места. Он подносит пальцы к губам и резко свистит, подзывая к себе худощавого низкорослого ному. Зрачки Компресса сужаются, но Профессор успокаивающе поднимает кисть. — Расслабься, он безобиден. У него копия причуды, аналогичной способности Исцеляющей Девочки. — Засосет Компресса? — хмыкает Спиннер. — Ему достаточно прикосновений. Но если вы хотите… — Нет-нет, — если бы Компресс мог, он бы замахал руками. — Но ты ведь знаешь, как работает эта причуда? Она лишь ускоряет регенерацию. Так что тебя отключит минимум на восемь часов — с твоими-то переломами. — Как будто у меня есть выбор, — цыкает Компресс, готовый на все — лишь бы не чувствовать боль. — Ладно, XCd — не стесняйся, — Профессор отходит в сторону. Ному, неуверенно переваливаясь с ноги на ногу, подходит к лежащему злодею и касается его кистей, затем колен. Причуда действует моментально: мышцы на лице Компресса расслабляются, а глаза непроизвольно закатываются. Хватает пары секунд, чтобы злодей засопел. — Минус еще одна проблема, — подытоживает Тога, улыбаясь с облегчением. — Прошу меня простить, но теперь мне нужно привести Шигараки в чувства, — ученый почти что кланяется и спешит по темному коридору. Он громко закрывает за собой металлическую дверь и автоматический замок щелкает изнутри.